Внимание!
понедельник, 02 сентября 2013
oppa au style
Здравствуйте! Приглашаем вас участвовать в нашем KPOP АУФЕСТЕ!
размещение рекламы согласовано с администрацией
размещение рекламы согласовано с администрацией
понедельник, 24 июня 2013
12:29
Доступ к записи ограничен
И в горах расцветает миндаль для того, кто умел ждать.(с)Fleur
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 15 марта 2013
Ты лжёшь как дышишь, а дышишь ты постоянно...
Автор: Алая тень
Бета: Evil_A
Фэндом: Super Junior
Персонажи: HanGeng/HeeChul, Super Junior
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Психология
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:
«Отлично, Ханни. Мы победили».
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/483943
читать дальше
Счастье?
Наверное, именно это чувство мешает ему сделать вдох, глотнуть такой необходимый сейчас кислород. Что-то подобное он испытывал в свой первый день на сцене - эфемерное счастье. Это именно то состояние, когда удавкой перехватывает дыхание, перед глазами разноцветными лучами мелькают прожектора цветомузыки, а в ушах гулким звоном отдается биение собственного сердца и такое долгожданное:
- И победитель... Хань Гэн!
Мужчину словно оглушает. Будто холодный душ или, наоборот, слишком резкий и большой глоток обжигающего чая.
Невероятное чувство.
Люди в зале вежливо аплодируют и улыбаются. Рядом беснуется стафф, и тихо утирает слезы радости притихший менеджер. Они тоже ждали этого.
Гордость.
С другого конца ложи кто-то недоуменно пялится прямо на него. Хотя сейчас растерянность знаменитых гостей отдается внутри только какой-то упрямой, но такой легкой, почти воздушной, гордостью. Он смог, справился.
Вот нагнулась к своему мужу известная певица... Хань Гэн краем сознания отмечает, что девушка даже не потрудилась изобразить улыбку. Она расстроена, поражена, она злится, сжимая в кулаках ткань дорого платья. Она не ожидала. Никто не ожидал.
- Три года... три года, - шепчет менеджер и подталкивает замершего мужчину вперед.
Да... Три года попыток доказать, что он чего-то стоит. Тридцать шесть месяцев упорной работы. Больше тысячи дней в ожидании одного момента. Момента, когда перед ним раскинется весь мир.
- Поздравляю, парень! – доносится до мужчины одобрительный крик Сая.
И Хань Гэн не может не улыбнуться, когда весело хохочущий исполнитель начинает отплясывать прямо в проходе между диванчиками. По крайней мере, хотя бы один человек в этом огромном зале искренне рад за него.
Радость?
Несколько метров до сцены даются на удивление легко, словно это обычная прогулка... только людей чуть больше. Хотя Хань Гэн не может сказать точно. Перед глазами все еще стоит разноцветная зыбкая пелена. Он словно в тумане.
Последние шаги мужчина нарочно растягивает, наслаждаясь такой сильной и волнующей атмосферой в зале.
Драйв.
И пусть далеко не все присутствующие приветливо улыбаются ему, пусть нескоторые исполнители с неприкрытым отвращением покидают свои места... приходилось переживать и худшее отношение. Сейчас ничто не может встать между ним и мечтой.
Когда Хань Гэн поворачивается лицом к залу, сердце пропускает удар. Несколько мгновений - и пелена рассеивается, звуки больше не преломляются о призму ощущений... но дышать все еще тяжело. Невозможно.
Сейчас за его спиной остался целый мир. Сейчас он – победитель.
Перед глазами мелькают, словно кадры хроники, воспоминания о прошедших годах. Быстро... практически невозможно что-либо понять, но он все же цепляется за то, что отдалось сбившимся на секунду сердцем и острой, казалось, уже давно забытой болью.
Такие же огни софитов и та же безликая аудитория. И атмосфера... тот же бешеный драйв. Одинаково.
Почти все.
Тринадцать парней стоят на сцене. Улыбаются, плачут, смеются... Хань Гэн видит это настолько ярко, что на мгновение путает такую волнующую картинку с реальностью. Он будто в живую слышит чуть хрипловатый шепот:
«Отлично, Ханни. Мы победили».
Навязчивый голос словно эхо крутится в сознании. И, как ни странно, уже не больно. Не больно, потому что хотя бы так Хань Гэн может почувствовать, что он рядом.
Сомнение.
Ребят не хватает... Без них радость словно неполная, обрывок от возможного счастья. Но Хань Гэн знает, что братья наблюдают за ним. Они наверняка расположились на диване и переругиваются сейчас за место поближе к телевизору. Не знает наверняка, но предполагает, что даже Кибом в эту самую секунду тихо посмеивается, развалившись чуть поодаль в кресле. И Хань Гэн действительно надеется, что он тоже смотрит. Что он так же счастлив.
Благодарственная речь получается сбивчивой и несуразной. Хань Гэн в момент забывает английский и жалеет, что не вытащил с собой на сцену переводчика. Голос дрожит, а ладони сильно потеют от волнения. В то же время на диком контрасте награда приятно холодит кожу, и Хань Гэн сильнее сжимает металлический шар в руках. Он оказался совсем не таким тяжелым, как представлялось, но ужасно, просто до безобразия, реальным. Это все искупает.
Вторая часть церемонии пролетает практически незаметно: Хань Гэн сидит, любуясь сверкающей поверхностью награды. Шар уже не такой холодный, ему передалось тепло тела, и этот простой закон физики помогает окончательно поверить в реальность происходящего. Поверить в победу.
Он рад, удовлетворен. Вот только не может отделаться от чувства, что чего-то не хватает, и...
боль
Он все еще не может дышать.
***
Хань Гэн, наверное, и сам не смог бы объяснить, что заставило его, главное открытие премии, отказаться от настойчивого предложения Сая остаться на вечеринке. Вместо этого он просит менеджера отвезти его в отель. Тот только удивленно косится на подопечного и молча протягивает ключи от машины.
Оставив стафф развлекаться, Хань Гэн с каким-то абсолютно неуместным сейчас облечением спешит к машине, торопится скорее сесть за руль. Но даже оставив позади шумное общество и праздничную суету, он все еще дышит с трудом.
Средство, что всегда помогало в таких ситуациях, когда эмоции просто зашкаливают, сейчас сработало лишь наполовину.
Тихая музыка льется из динамиков, тревожа бешено бьющееся сердце. На глаза наворачиваются слезы.
Хань Гэн откидывает голову назад и закрывает глаза, полностью погружаясь в знакомую до боли мелодию.
«It’s you».
Он не знает, почему именно эта песня. Обычно на повторе магнитолы стоит более позитивная «Sorry Sorry», лишь иногда сменяясь дебютной «Twins».
Сентиментально?
Хань Гэн не знает, зачем постоянно слушает эти песни... ведь их голоса он не забудет в любом случае. Никогда.
Возможно ради нескольких строчек в самом конце, пропетых любимым голосом.Прошло время. Много времени. Но Ханген отчетливо понимает, осознает слишком ясно, что все еще помнит и любит его.
Машина с громким визгом срывается с места. Мужчина не замечает, что нарушает правила, не замечает стремительно ползущую вправо стрелку спидометра.
Он слушает.
Он чувствует.
Несколько километров до отеля проносятся как несколько метров, и вот он уже пробегает мимо портье, машинально кивая замершему юноше. Словно в состоянии аффекта он вдавливает в панель кнопку вызова лифта. Воспаленным сознанием следит, как медленно меняются цифры на экране.
Слишком медленно.
Не замечая ничего вокруг, он бежит по лестнице. Спотыкается, едва не падает. Зачем бежит? Он не знает. Просто чувствует, что так надо.
Надежда.
И вот под ногами мягко пружинит ковер нужного этажа, а мужчина, с трудом переведя дух, приближается к двери.
Дыхание сбилось окончательно, сердце вот-вот выскочит из груди. Подгибаются колени, и он опирается лбом о холодную поверхность. Осторожно проводит ладонью по черной коже. Дрожащими пальцами пробегается по небольшим трещинкам.
Он заметил.
Дверь открыта.
Медленно поворачивает ручку и заходит внутрь, все еще тяжело дыша.
Темно. Сердце замирает от осознания того, что он один.
Никого нет.
Ошибся?
- Отлично, Ханни. Ты победил... - тихий, хриплый шепот и нежные руки, обхватывающие его торс.
Нет.
Вот теперь оно...
Счастье.
Хань Гэн откидывает голову на родное плечо и крепче сжимает тонкие запястья. Вдыхает знакомый шоколадный аромат и понимает.
Он снова может дышать.
Бета: Evil_A
Фэндом: Super Junior
Персонажи: HanGeng/HeeChul, Super Junior
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Психология
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:
«Отлично, Ханни. Мы победили».
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/483943
читать дальше
Счастье?
Наверное, именно это чувство мешает ему сделать вдох, глотнуть такой необходимый сейчас кислород. Что-то подобное он испытывал в свой первый день на сцене - эфемерное счастье. Это именно то состояние, когда удавкой перехватывает дыхание, перед глазами разноцветными лучами мелькают прожектора цветомузыки, а в ушах гулким звоном отдается биение собственного сердца и такое долгожданное:
- И победитель... Хань Гэн!
Мужчину словно оглушает. Будто холодный душ или, наоборот, слишком резкий и большой глоток обжигающего чая.
Невероятное чувство.
Люди в зале вежливо аплодируют и улыбаются. Рядом беснуется стафф, и тихо утирает слезы радости притихший менеджер. Они тоже ждали этого.
Гордость.
С другого конца ложи кто-то недоуменно пялится прямо на него. Хотя сейчас растерянность знаменитых гостей отдается внутри только какой-то упрямой, но такой легкой, почти воздушной, гордостью. Он смог, справился.
Вот нагнулась к своему мужу известная певица... Хань Гэн краем сознания отмечает, что девушка даже не потрудилась изобразить улыбку. Она расстроена, поражена, она злится, сжимая в кулаках ткань дорого платья. Она не ожидала. Никто не ожидал.
- Три года... три года, - шепчет менеджер и подталкивает замершего мужчину вперед.
Да... Три года попыток доказать, что он чего-то стоит. Тридцать шесть месяцев упорной работы. Больше тысячи дней в ожидании одного момента. Момента, когда перед ним раскинется весь мир.
- Поздравляю, парень! – доносится до мужчины одобрительный крик Сая.
И Хань Гэн не может не улыбнуться, когда весело хохочущий исполнитель начинает отплясывать прямо в проходе между диванчиками. По крайней мере, хотя бы один человек в этом огромном зале искренне рад за него.
Радость?
Несколько метров до сцены даются на удивление легко, словно это обычная прогулка... только людей чуть больше. Хотя Хань Гэн не может сказать точно. Перед глазами все еще стоит разноцветная зыбкая пелена. Он словно в тумане.
Последние шаги мужчина нарочно растягивает, наслаждаясь такой сильной и волнующей атмосферой в зале.
Драйв.
И пусть далеко не все присутствующие приветливо улыбаются ему, пусть нескоторые исполнители с неприкрытым отвращением покидают свои места... приходилось переживать и худшее отношение. Сейчас ничто не может встать между ним и мечтой.
Когда Хань Гэн поворачивается лицом к залу, сердце пропускает удар. Несколько мгновений - и пелена рассеивается, звуки больше не преломляются о призму ощущений... но дышать все еще тяжело. Невозможно.
Сейчас за его спиной остался целый мир. Сейчас он – победитель.
Перед глазами мелькают, словно кадры хроники, воспоминания о прошедших годах. Быстро... практически невозможно что-либо понять, но он все же цепляется за то, что отдалось сбившимся на секунду сердцем и острой, казалось, уже давно забытой болью.
Такие же огни софитов и та же безликая аудитория. И атмосфера... тот же бешеный драйв. Одинаково.
Почти все.
Тринадцать парней стоят на сцене. Улыбаются, плачут, смеются... Хань Гэн видит это настолько ярко, что на мгновение путает такую волнующую картинку с реальностью. Он будто в живую слышит чуть хрипловатый шепот:
«Отлично, Ханни. Мы победили».
Навязчивый голос словно эхо крутится в сознании. И, как ни странно, уже не больно. Не больно, потому что хотя бы так Хань Гэн может почувствовать, что он рядом.
Сомнение.
Ребят не хватает... Без них радость словно неполная, обрывок от возможного счастья. Но Хань Гэн знает, что братья наблюдают за ним. Они наверняка расположились на диване и переругиваются сейчас за место поближе к телевизору. Не знает наверняка, но предполагает, что даже Кибом в эту самую секунду тихо посмеивается, развалившись чуть поодаль в кресле. И Хань Гэн действительно надеется, что он тоже смотрит. Что он так же счастлив.
Благодарственная речь получается сбивчивой и несуразной. Хань Гэн в момент забывает английский и жалеет, что не вытащил с собой на сцену переводчика. Голос дрожит, а ладони сильно потеют от волнения. В то же время на диком контрасте награда приятно холодит кожу, и Хань Гэн сильнее сжимает металлический шар в руках. Он оказался совсем не таким тяжелым, как представлялось, но ужасно, просто до безобразия, реальным. Это все искупает.
Вторая часть церемонии пролетает практически незаметно: Хань Гэн сидит, любуясь сверкающей поверхностью награды. Шар уже не такой холодный, ему передалось тепло тела, и этот простой закон физики помогает окончательно поверить в реальность происходящего. Поверить в победу.
Он рад, удовлетворен. Вот только не может отделаться от чувства, что чего-то не хватает, и...
боль
Он все еще не может дышать.
***
Хань Гэн, наверное, и сам не смог бы объяснить, что заставило его, главное открытие премии, отказаться от настойчивого предложения Сая остаться на вечеринке. Вместо этого он просит менеджера отвезти его в отель. Тот только удивленно косится на подопечного и молча протягивает ключи от машины.
Оставив стафф развлекаться, Хань Гэн с каким-то абсолютно неуместным сейчас облечением спешит к машине, торопится скорее сесть за руль. Но даже оставив позади шумное общество и праздничную суету, он все еще дышит с трудом.
Средство, что всегда помогало в таких ситуациях, когда эмоции просто зашкаливают, сейчас сработало лишь наполовину.
Тихая музыка льется из динамиков, тревожа бешено бьющееся сердце. На глаза наворачиваются слезы.
Хань Гэн откидывает голову назад и закрывает глаза, полностью погружаясь в знакомую до боли мелодию.
«It’s you».
Он не знает, почему именно эта песня. Обычно на повторе магнитолы стоит более позитивная «Sorry Sorry», лишь иногда сменяясь дебютной «Twins».
Сентиментально?
Хань Гэн не знает, зачем постоянно слушает эти песни... ведь их голоса он не забудет в любом случае. Никогда.
Возможно ради нескольких строчек в самом конце, пропетых любимым голосом.Прошло время. Много времени. Но Ханген отчетливо понимает, осознает слишком ясно, что все еще помнит и любит его.
Машина с громким визгом срывается с места. Мужчина не замечает, что нарушает правила, не замечает стремительно ползущую вправо стрелку спидометра.
Он слушает.
Он чувствует.
Несколько километров до отеля проносятся как несколько метров, и вот он уже пробегает мимо портье, машинально кивая замершему юноше. Словно в состоянии аффекта он вдавливает в панель кнопку вызова лифта. Воспаленным сознанием следит, как медленно меняются цифры на экране.
Слишком медленно.
Не замечая ничего вокруг, он бежит по лестнице. Спотыкается, едва не падает. Зачем бежит? Он не знает. Просто чувствует, что так надо.
Надежда.
И вот под ногами мягко пружинит ковер нужного этажа, а мужчина, с трудом переведя дух, приближается к двери.
Дыхание сбилось окончательно, сердце вот-вот выскочит из груди. Подгибаются колени, и он опирается лбом о холодную поверхность. Осторожно проводит ладонью по черной коже. Дрожащими пальцами пробегается по небольшим трещинкам.
Он заметил.
Дверь открыта.
Медленно поворачивает ручку и заходит внутрь, все еще тяжело дыша.
Темно. Сердце замирает от осознания того, что он один.
Никого нет.
Ошибся?
- Отлично, Ханни. Ты победил... - тихий, хриплый шепот и нежные руки, обхватывающие его торс.
Нет.
Вот теперь оно...
Счастье.
Хань Гэн откидывает голову на родное плечо и крепче сжимает тонкие запястья. Вдыхает знакомый шоколадный аромат и понимает.
Он снова может дышать.
@темы: Han Geng, PG13, Heechul, fanfiction
Ты лжёшь как дышишь, а дышишь ты постоянно...
Название: С возвращением, Ким Енун!
Автор: Алая тень
Фэндом: Super Junior
Персонажи: Канин/Итук; мельком ЫнХэ и ХанЧоли
Жанры: Слэш (яой), Романтика
Рейтинг: NC-17
Размер: мини
Статус: закончен
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/318473
Саммари: - С возвращением, Ким Енун! - скажет Итук и улыбнется. И тогда Канин наконец-то поймет, что вернулся домой.
читать дальше
Сначала официальный выпуск, потом пресс-конференция, тем же вечером интервью на радио и встреча с представителем компании... Канин не мог дождаться того момента, когда переступит порог дома. Того, в котором его ждали на протяжении трех лет, того, о котором он вспоминал каждый вечер, лежа в казарме. Он постоянно думал о том моменте, когда камеры окажутся за порогом, и он сможет, наконец, обнять ребят так, как ему хочется, без оглядки на репортеров, не думая о том, что теперь снова придется блюсти образ. Пожать руку Шивону, похлопать по заметно уменьшившемуся животу Шиндона, стиснуть в объятьях неразлучных ЫнХэ, потрепать по отросшим волосам макне и на руках протащить по квартире упирающегося, но безумно довольного Реука. Пройти глубже в комнату и попасть в удушающие объятья Сонмина, обменяться ухмылками со скалящимся с кресла Хинимом, а уже через секунду скакать вместе с ним по гостиной, чудом избегая столкновения с украдкой утирающим слезы лидером.
- С возвращением, Ким Енун! - скажет Итук и улыбнется.
И тогда Канин наконец-то поймет, что вернулся домой.
Потом традиционный ужин, традиционно перетекающий в пьянку, и неожиданный звонок из Китая. Знакомый мягкий голос с все еще родным акцентом... Главное, успеть передать трубку Хичолю, пока нетерпеливый хен не отвоевал ее сам. А спустя несколько минут Канин не сможет не улыбнуться тихому «Wo ai ni*» с того конца провода – разумеется, Релла не упустит возможности похвастаться, эксплуатируя громкую связь.
И все это время Енун будет делать вид, что не замечает внимательного, почти осязаемого, взгляда с другого конца стола. Упорно постарается не смотреть, как наполняются слезами родные глаза и растягиваются в счастливой улыбке губы, по которым скучал, казалось, каждую секунду. Потому что если бросит хотя бы один взгляд, уже не сможет сдержаться. И только бешено бьющееся сердце будет напоминать своему хозяину, что за ним, затаив дыхание, боясь пошевелиться, наблюдает он.
Через несколько минут Канину придется в очередной раз похвалить стряпню Реука и шутливо оттащить от изумленно хлопающего глазами Хека пьяного Донхэ. Впрочем, он точно не забудет шепнуть обиженно надувшемуся донсену про собственную пустующую квартиру и, словив благодарный взгляд, довольно откинется в кресле. Потом минут десять нужно будет объяснять волнующемуся Сонмину, куда пропали «дети», и спихнуть, наконец, друга на руки практически трезвому Шивону.
Еще через час отправить спать намеревающегося лететь в Китай Хичоля, уже несколько минут достающего Кю просьбой забронировать билеты. С замиранием сердца выслушать недовольное бормотание Хинима о вернувшемся в родные пенаты папаше и смахнуть скупую мужскую слезу... Обязательно одну! Он ведь теперь настоящий мужик!
А потом... потом он, наверное, уже ничего не вспомнит.
Совсем ничего, кроме тонких пальцев на собственном запястье, настойчиво тянущих его прочь из квартиры. И, скорее всего, он не запомнит мелькающие за тонированными стеклами иномарки неоновые вывески и высотки. Может быть, он узнает в путаных поворотах и узких улочках дорогу до старой квартиры лидера, в которой он так любил проводить выходные... но это вряд ли, потому что его будет неимоверно отвлекать четкий профиль, подсвеченный огнями улицы, и любимый переливчатый смех. И он даже подастся вперед, опираясь об обтянутое узкими джинсами колено, чтобы было удобнее разглядывать родное лицо.
Скорее всего, ему все же не удастся сдержать судорожного вздоха, когда широкую ладонь накроет другая - хрупкая и изящная. И вопреки всем законам, это будет невероятно красиво. Наверное, потому, что действительно правильно. Так, как должно быть.
Очередной поворот, и мужчина выкручивает руль. И так приятно, мелодично звенят браслеты на тонком запястье. Почти так же приятно, как последующий за этим смех. Тот, который он слышал каждую ночь.
- Видишь, я научился, - похвастается Итук, ловко паркуя машину перед красивым многоэтажным зданием.
А потом Чонсу возьмет его за руку, снова переплетая их пальцы, и мягко проведет губами по его щеке.
- Я скучал... - опалит тихий шепот замерзшие пальцы.
А губы его наверняка будут очень мягкими. Они аккуратно коснутся сбитых костяшек и невесомо пройдутся по бьющейся на запястье венке. Канин снова вздрогнет, когда почувствует, как Итук осторожно прикусывает тонкую кожу и тут же целует укус, проводя языком по выступающей косточке.
«Чертовски сексуально!» - воскликнул бы Енун... Обязательно бы сказал, если бы мог оторваться от так заманчиво блестящих глаз.
- Пожалуйста, - попросит Чонсу, пряча лицо в трясущихся ладонях.
И тогда Канин обнимет его, просто обнимет. Так, как раньше. Потому что за эти три года чувства не остыли, просто... стали другими. Приобрели пряный аромат и выдержку, как самое дорогое вино в коллекции Мина... Хотя, Канин вряд ли сможет описать их чувства. Так просто - точно нет.
Именно тогда, ощущая биение чужого сердца вблизи своего собственного, Енун поймет, что теперь... Теперь их действительно можно назвать «родителями» группы.
Потому что «мама» все еще любит, и «папа» никогда не переставал.
А потом будет спринтерский забег до квартиры со смеющимся Чонсу на руках и приглушенный свет в спальне, когда Енун втолкнет в нее прерывисто дышащего любимого.
Канин точно запомнит холодные руки, сдирающие с него рубашку и лихорадочный блеск в глазах Чонсу.
Они возьмут быстрый темп, потому что ждать больше не имеет смысла.
Разорванная рубашка полетит на пол, а Енун упадет на обязательно мягкую кровать. И простыни будут шелковыми, совсем как в его сне, повторяющемся каждую ночь на протяжении всех этих лет.
Чонсу оседлает его бедра и тягуче медленно стянет собственную футболку - дикий и такой неуместный сейчас контраст. Канин хорошо знает себя и поэтому точно может сказать, что не станет больше сдерживаться. Как только увидит оголенную светлую кожу, рельефный пресс и этот взгляд... Из-под челки, абсолютно неадекватный.
И им окончательно снесет крышу.
Канин знает, что будет дальше. Несколько мгновений на то, чтобы избавиться от такой лишней сейчас одежды, и всего секунда, чтобы перевести сбившееся дыхание.
А потом время остановится. Потому что они будут смотреть друг другу в глаза. Долго, внимательно. Смотреть, хотя каждый помнит малейшие оттенки и крапинки в зрачке другого. Смотреть, потому что невыносимо щемит сердце и наворачиваются слезы. Потому что это любовь.
И Канин обязательно озвучит свои мысли вслух, чтобы потом вдоволь посмеяться, наблюдая за краснеющим Чонсу.
И как бы хорошо ни было, он знает, что желание обязательно возьмет вверх. Выпустит на волю дремавшего до этого зверя. И тогда настанет черед Чонсу смеяться.
- Медведь... - прошепчет он, обхватывая руками шею любимого, и несколько скованно разведет ноги.
Потому что ждал его. И сейчас все как в первый раз.
А потом будут глубокие поцелуи, сбивающие дыхание, и нежные касания. Едва заметные, самыми кончиками пальцев по обнаженной коже. Боль проникновения... для обоих. И оттого она настолько прекрасна. Тягучие, медленные движения и сжимающиеся на мощных плечах тонкие пальцы. Канин знает, что будет ловить каждый вздох, каждый стон, срывающийся с приоткрытых губ любимого. Знает, что будет смотреть, как бьется жилка на тонкой шее, когда Чонсу с гортанным стоном откинет голову. И он точно знает, что сквозь пушистые ресницы и застилающий глаза пот Итук будет так же пристально смотреть на него.
Одно мгновение все изменит. Толчки станут быстрее и резче, глубже и сильнее. А голос любимого сорвется на крик.
Несколько секунд, которые яркой вспышкой пронесутся перед глазами... И Канин потратит все оставшиеся силы на то, чтобы перекатиться в сторону. Иначе он просто раздавит своего хрупкого любовника.
И будет тихо... очень тихо. Только тяжелое дыхание двоих мужчин будет прорываться сквозь заглушающую пелену медленно отступающего удовольствия.
Мгновение - и комната наполнится чистым искристым смехом. Потому что они снова вместе.
Возможно, любовь пройдет. Канин не знает, как все сложится, поэтому не станет ничего обещать. Но Чонсу этого и не надо.
Потому что большинство обещаний - ложь. И они не имеют значения. А вот тепло родного тела рядом надежнее тысячи слов.
Сейчас Канин стоит перед знакомой до боли дверью, обитой красной кожей. Стоит, переминаясь с ноги на ногу, и ждет. Чего? Он и сам не знает.
Но вот все мужество собрано, сделан глубокий вдох, и он тянет на себя дверную ручку. Тянет, чтобы мгновением позже столкнуться с лучистым взглядом любимых глаз и услышать такое желанное:
- С возвращением, Ким Енун!
* кит. «Я люблю тебя»
Автор: Алая тень
Фэндом: Super Junior
Персонажи: Канин/Итук; мельком ЫнХэ и ХанЧоли
Жанры: Слэш (яой), Романтика
Рейтинг: NC-17
Размер: мини
Статус: закончен
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/318473
Саммари: - С возвращением, Ким Енун! - скажет Итук и улыбнется. И тогда Канин наконец-то поймет, что вернулся домой.
читать дальше
Сначала официальный выпуск, потом пресс-конференция, тем же вечером интервью на радио и встреча с представителем компании... Канин не мог дождаться того момента, когда переступит порог дома. Того, в котором его ждали на протяжении трех лет, того, о котором он вспоминал каждый вечер, лежа в казарме. Он постоянно думал о том моменте, когда камеры окажутся за порогом, и он сможет, наконец, обнять ребят так, как ему хочется, без оглядки на репортеров, не думая о том, что теперь снова придется блюсти образ. Пожать руку Шивону, похлопать по заметно уменьшившемуся животу Шиндона, стиснуть в объятьях неразлучных ЫнХэ, потрепать по отросшим волосам макне и на руках протащить по квартире упирающегося, но безумно довольного Реука. Пройти глубже в комнату и попасть в удушающие объятья Сонмина, обменяться ухмылками со скалящимся с кресла Хинимом, а уже через секунду скакать вместе с ним по гостиной, чудом избегая столкновения с украдкой утирающим слезы лидером.
- С возвращением, Ким Енун! - скажет Итук и улыбнется.
И тогда Канин наконец-то поймет, что вернулся домой.
Потом традиционный ужин, традиционно перетекающий в пьянку, и неожиданный звонок из Китая. Знакомый мягкий голос с все еще родным акцентом... Главное, успеть передать трубку Хичолю, пока нетерпеливый хен не отвоевал ее сам. А спустя несколько минут Канин не сможет не улыбнуться тихому «Wo ai ni*» с того конца провода – разумеется, Релла не упустит возможности похвастаться, эксплуатируя громкую связь.
И все это время Енун будет делать вид, что не замечает внимательного, почти осязаемого, взгляда с другого конца стола. Упорно постарается не смотреть, как наполняются слезами родные глаза и растягиваются в счастливой улыбке губы, по которым скучал, казалось, каждую секунду. Потому что если бросит хотя бы один взгляд, уже не сможет сдержаться. И только бешено бьющееся сердце будет напоминать своему хозяину, что за ним, затаив дыхание, боясь пошевелиться, наблюдает он.
Через несколько минут Канину придется в очередной раз похвалить стряпню Реука и шутливо оттащить от изумленно хлопающего глазами Хека пьяного Донхэ. Впрочем, он точно не забудет шепнуть обиженно надувшемуся донсену про собственную пустующую квартиру и, словив благодарный взгляд, довольно откинется в кресле. Потом минут десять нужно будет объяснять волнующемуся Сонмину, куда пропали «дети», и спихнуть, наконец, друга на руки практически трезвому Шивону.
Еще через час отправить спать намеревающегося лететь в Китай Хичоля, уже несколько минут достающего Кю просьбой забронировать билеты. С замиранием сердца выслушать недовольное бормотание Хинима о вернувшемся в родные пенаты папаше и смахнуть скупую мужскую слезу... Обязательно одну! Он ведь теперь настоящий мужик!
А потом... потом он, наверное, уже ничего не вспомнит.
Совсем ничего, кроме тонких пальцев на собственном запястье, настойчиво тянущих его прочь из квартиры. И, скорее всего, он не запомнит мелькающие за тонированными стеклами иномарки неоновые вывески и высотки. Может быть, он узнает в путаных поворотах и узких улочках дорогу до старой квартиры лидера, в которой он так любил проводить выходные... но это вряд ли, потому что его будет неимоверно отвлекать четкий профиль, подсвеченный огнями улицы, и любимый переливчатый смех. И он даже подастся вперед, опираясь об обтянутое узкими джинсами колено, чтобы было удобнее разглядывать родное лицо.
Скорее всего, ему все же не удастся сдержать судорожного вздоха, когда широкую ладонь накроет другая - хрупкая и изящная. И вопреки всем законам, это будет невероятно красиво. Наверное, потому, что действительно правильно. Так, как должно быть.
Очередной поворот, и мужчина выкручивает руль. И так приятно, мелодично звенят браслеты на тонком запястье. Почти так же приятно, как последующий за этим смех. Тот, который он слышал каждую ночь.
- Видишь, я научился, - похвастается Итук, ловко паркуя машину перед красивым многоэтажным зданием.
А потом Чонсу возьмет его за руку, снова переплетая их пальцы, и мягко проведет губами по его щеке.
- Я скучал... - опалит тихий шепот замерзшие пальцы.
А губы его наверняка будут очень мягкими. Они аккуратно коснутся сбитых костяшек и невесомо пройдутся по бьющейся на запястье венке. Канин снова вздрогнет, когда почувствует, как Итук осторожно прикусывает тонкую кожу и тут же целует укус, проводя языком по выступающей косточке.
«Чертовски сексуально!» - воскликнул бы Енун... Обязательно бы сказал, если бы мог оторваться от так заманчиво блестящих глаз.
- Пожалуйста, - попросит Чонсу, пряча лицо в трясущихся ладонях.
И тогда Канин обнимет его, просто обнимет. Так, как раньше. Потому что за эти три года чувства не остыли, просто... стали другими. Приобрели пряный аромат и выдержку, как самое дорогое вино в коллекции Мина... Хотя, Канин вряд ли сможет описать их чувства. Так просто - точно нет.
Именно тогда, ощущая биение чужого сердца вблизи своего собственного, Енун поймет, что теперь... Теперь их действительно можно назвать «родителями» группы.
Потому что «мама» все еще любит, и «папа» никогда не переставал.
А потом будет спринтерский забег до квартиры со смеющимся Чонсу на руках и приглушенный свет в спальне, когда Енун втолкнет в нее прерывисто дышащего любимого.
Канин точно запомнит холодные руки, сдирающие с него рубашку и лихорадочный блеск в глазах Чонсу.
Они возьмут быстрый темп, потому что ждать больше не имеет смысла.
Разорванная рубашка полетит на пол, а Енун упадет на обязательно мягкую кровать. И простыни будут шелковыми, совсем как в его сне, повторяющемся каждую ночь на протяжении всех этих лет.
Чонсу оседлает его бедра и тягуче медленно стянет собственную футболку - дикий и такой неуместный сейчас контраст. Канин хорошо знает себя и поэтому точно может сказать, что не станет больше сдерживаться. Как только увидит оголенную светлую кожу, рельефный пресс и этот взгляд... Из-под челки, абсолютно неадекватный.
И им окончательно снесет крышу.
Канин знает, что будет дальше. Несколько мгновений на то, чтобы избавиться от такой лишней сейчас одежды, и всего секунда, чтобы перевести сбившееся дыхание.
А потом время остановится. Потому что они будут смотреть друг другу в глаза. Долго, внимательно. Смотреть, хотя каждый помнит малейшие оттенки и крапинки в зрачке другого. Смотреть, потому что невыносимо щемит сердце и наворачиваются слезы. Потому что это любовь.
И Канин обязательно озвучит свои мысли вслух, чтобы потом вдоволь посмеяться, наблюдая за краснеющим Чонсу.
И как бы хорошо ни было, он знает, что желание обязательно возьмет вверх. Выпустит на волю дремавшего до этого зверя. И тогда настанет черед Чонсу смеяться.
- Медведь... - прошепчет он, обхватывая руками шею любимого, и несколько скованно разведет ноги.
Потому что ждал его. И сейчас все как в первый раз.
А потом будут глубокие поцелуи, сбивающие дыхание, и нежные касания. Едва заметные, самыми кончиками пальцев по обнаженной коже. Боль проникновения... для обоих. И оттого она настолько прекрасна. Тягучие, медленные движения и сжимающиеся на мощных плечах тонкие пальцы. Канин знает, что будет ловить каждый вздох, каждый стон, срывающийся с приоткрытых губ любимого. Знает, что будет смотреть, как бьется жилка на тонкой шее, когда Чонсу с гортанным стоном откинет голову. И он точно знает, что сквозь пушистые ресницы и застилающий глаза пот Итук будет так же пристально смотреть на него.
Одно мгновение все изменит. Толчки станут быстрее и резче, глубже и сильнее. А голос любимого сорвется на крик.
Несколько секунд, которые яркой вспышкой пронесутся перед глазами... И Канин потратит все оставшиеся силы на то, чтобы перекатиться в сторону. Иначе он просто раздавит своего хрупкого любовника.
И будет тихо... очень тихо. Только тяжелое дыхание двоих мужчин будет прорываться сквозь заглушающую пелену медленно отступающего удовольствия.
Мгновение - и комната наполнится чистым искристым смехом. Потому что они снова вместе.
Возможно, любовь пройдет. Канин не знает, как все сложится, поэтому не станет ничего обещать. Но Чонсу этого и не надо.
Потому что большинство обещаний - ложь. И они не имеют значения. А вот тепло родного тела рядом надежнее тысячи слов.
Сейчас Канин стоит перед знакомой до боли дверью, обитой красной кожей. Стоит, переминаясь с ноги на ногу, и ждет. Чего? Он и сам не знает.
Но вот все мужество собрано, сделан глубокий вдох, и он тянет на себя дверную ручку. Тянет, чтобы мгновением позже столкнуться с лучистым взглядом любимых глаз и услышать такое желанное:
- С возвращением, Ким Енун!
* кит. «Я люблю тебя»
@темы: Han Geng, Kangin, Eunhyuk, Leeteuk, NC17, Donghae, Heechul, fanfiction
среда, 30 января 2013
sapiosexual
Еще немного об оральной фиксации
автор: Kleine
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: PG-13
предупреждение: оральная фиксация
читать дальше
Кюхен ни за что не согласится с тысячами фанаток, восторженно визжащих о неземной привлекательности Ынхека, невероятной сексапильности Ынхека или каких-либо иных его неоспоримых достоинствах. Слишком широкая улыбка, открывающая верхнюю десну, чересчур аляповатые наряды, от которых и у нормальных людей невольно разовьется склонность к эпилептическим припадкам, полное отсутствие чувства меры, истеричная эксцентричность, повышенная болтливость и крайняя неусидчивость во всем, что хоть на шаг отступает от темы танцев. Ни свеженакачанный пресс, ни пластичная грация и уж тем более ни головной убор страдающего метросексуальностью в запущенной стадии летчика-испытателя ситуацию не меняют.
Ынхек не кажется Кюхену похожим на печальную/веселую - в зависимости от состояния духа - обезьянку. Он похож на Ынхека, и говорить здесь не о чем.
Неординарность мышления? Боже упаси.
Сексуальная походка? Ни за что на свете.
Завораживающая линия нижней челюсти? О чем вы?
Нерасторопный и наивный, Ынхек даже в сухую солнечную погоду, выйдя в белом костюме, непременно умудрится наступить в единственную во всем городе лужу, забрызгав себя и окружающих, имевших несчастье оказаться в зоне поражения. Кроме того, он постоянно тащит в рот не предназначенные для этого предметы: карандаши и авторучки, пластмассовые палочки для кофе, антенны телефонов и собственные пальцы, с которых отгрызает нежную кожицу вокруг ногтей.
Кюхена это приводит в бешенство. Не то, чтобы у него имелся пунктик насчет безукоризненного маникюра (хотя нет ничего приятного в том, чтобы пользоваться маркером, испещренным многочисленными следами зубов). В мире почти семь миллиардов людей и у каждого есть рот; если не считать несчастных уродцев, сформировавшихся под воздействием радиоактивного облучения и вмешательства прочих мутагенных факторов (впрочем, нельзя забывать о сиамских близнецах - считать ли их одним человеком или все-таки за двоих?). При всем земном многообразии, Кюхен хочет именно этот конкретный рот (в котором радостно резвятся кишащие на бумажных денежных купюрах болезнетворные бактерии - исключительно потому, что его обладатель не в состоянии взять себя в руки и совладать с оральной фиксацией).
--
Донхэ собирается в Таиланд, а значит весь этаж с раннего утра стоит на ушах. Шивон, приглашенный вместе с ним, уложил чемодан еще предыдущим вечером и теперь с умиротворенным видом читает Библию и пьет кофе. Даже оттопыренный большой палец его ноги вопиет о скрытом внутреннем достоинстве и аристократической элегантной мужественности.
- Где моя пижама? - орет Донхэ, нарезая круги по гостиной. - На секунду отвернулся! Кто уже успел напялить ее на свой зад?
- Шиндон? - доброжелательно подсказывает Кюхен, не без удовольствия наблюдая за разворачивающейся перед его глазами Драмой.
Сидящий на диване Хичоль, недовольно подпиливающий ноготь, радостно фыркает. Подоспевший Шиндон весьма правдоподобно изображает застрявший в дверном проеме предмет мебели. Довольно крупный предмет. Ынхек с зубной щеткой в руке налетает на него на полном ходу.
- Донхэ! Твоя... - только и успевает воскликнуть он, прежде чем воздух оказывается выбит из его легких мощным локтем. Огромный комок розовой жвачки, из которой он все утро выдувал пузыри, вылетает изо рта. Реук в ужасе взирает на то, как Ынхек корчится на полу. Склонившийся над ним Сонмин ободряюще хлопает его по плечу.
- Не огорчайся, - утешает он, кивая на жвачку, - найдешь себе другую, - и, выхватив многострадальную щетку, вручает ее Донхэ. - Бессердечный, - с укоризной добавляет он. - Уедешь, а нам страдать.
Донхэ озадаченно морщит лоб.
- Не тупи, - подхватывает Хичоль, - ты свалишь, заберешь с собой вашу единственную общую щетку, вонючка-Ынхек перестанет умываться, и уже через три дня мы все умрем от его зловонного дыхания.
Ынхек возмущенно кашляет. Донхэ открывает рот. Реук негромко хихикает.
- Можно потише? - уточняет Шивон, поднимая брови, и величественным жестом обводит рукой гостиную.
Кюхен хмыкает в свою тарелку.
--
Раскрасневшаяся помощница стилиста недовольно поджимает губы. Ынхек беспомощно рассматривает себя со всех сторон.
- Ну... да? Или что? Нет? Даже не знаю...
Он беспокоен и ищет одобрения, поглядывая за левое плечо - туда, где неизменно зависает неразлучный Донхэ. Который сейчас в двух часовых поясах от них.
- Нормально, - успокаивающе замечает Кюхен, плечом опираясь о дверной косяк, и складывает руки на груди. Ынхек благодарно кивает, встретившись с ним взглядом в зеркале. Зубы цепляются за короткий ноготь на безымянном пальце.
Шумно вздохнув, девушка-костюмер выходит из примерочной с кипой отвергнутой одежды.
- Пальцы изо рта, - сдавленно командует Кюхен и удаляется следом с такой поспешностью, что почти наверняка создал на месте, где стоял, небольшую воздушную воронку.
--
Опустив крышку унитаза и усевшись сверху, Кюхен прижимается лопатками к керамической прохладе бачка. За мутной стеной плексигласа видны очертания фигуры Ынхека, который, странное дело, по необъяснимой причине не исполняет очередной любимый хит. От высокой температуры на кафельных стенах блестит пленка конденсата, капли лениво сползают вниз. От влажности у Кюхена першит в горле. Монотонный шум воды мешает сосредоточиться - он никак не может придумать, что сказать, когда Ынхек выберется из узкой кабинки. Душ выключается слишком неожиданно, створка отъезжает в сторону. Кюхен опускает голову, слышит чавкающий звук, с которым босая ступня опускается на резиновый коврик и глухой вскрик, когда обнаруживается его присутствие.
Медленно поднимая глаза, он обозревает открывшийся вид на волосатые голени, полосатое полотенце, в которое Ынхек поспешно заворачивает собственную персону, мокрый живот, грудные мышцы, тонкую шею, не ощущая ничего даже отдаленно напоминающего трепетное волнение, мысленно поздравляя себя с гетеросексуальностью и пожимая самому себе руку. А потом он смотрит на лицо Ынхека и замечает торчащую изо рта белую палочку - придурок купался с чупа-чупсом. Кюхен зарывает пальцы в волосы, до боли оттягивая их со лба.
- Как ты сюда попал? - изумленно спрашивает Ынхек.
- Ты будешь в шоке, но через дверь.
- А как же ты...
Вместо ответа Кюхен демонстрирует ключ.
- Почаще оставляй его снаружи, - бурчит он.
Все еще не вынимая конфету изо рта, Ынхек нервно проводит языком по губам.
Издав яростный рык, Кюхен вылетает в коридор.
--
Невеселый Ынхек весь вечер мусолит соломинку от коктейля, хотя стакан давно пуст. Сидящий напротив Кюхен медитирует на мельтешащие огни стробоскопа. На его правом плече прикорнул сонный Чжоу Ми. Сонмин, оккупировавший левый бок, воодушевленно размахивает руками, доказывая что-то скучающе озирающемуся по сторонам Хичолю.
Пользуясь моментом и полным отсутствием конкуренции, Есон отплясывает на танцполе невиданный замысловатый танец. Верный Реук топчется неподалеку.
В сотый раз вытащив из кармана телефон, Ынхек изучает дисплей. Голубоватые отблески подсвечивают его нос, кажущийся до смешного длинным в причудливой игре светотени.
Донхэ в отъезде уже вторую неделю и показатели уровня активности в общей квартире значительно снизились. Наверное, забыл зарядное или телефон сломался. Или попросту некогда.
Ынхек тяжело вздыхает, обводя взглядом зал. Тянет воздух через трубочку - скрежещущий звук пробивается сквозь музыкальный проигрыш. Итук что-то кричит ему в ухо, перегнувшись через спинку дивана. Ынхек пожимает плечами, проводит по трубочке языком, облизывает губы.
Говорят, если не можешь сопротивляться искушению - поддайся ему. Кюхен почти трезв и это не самая лучшая из его идей.
Он мог бы сказать что-нибудь сентиментальное в стиле Чжоу Ми, вроде: "Твои тощие мослы настолько очаровали меня, что я лишился покоя, не могу ни есть, ни спать". Но ведь это неправда. Это совсем не так.
Поэтому он стряхивает с себя голову Чжоу Ми и руку Сонмина, делает шаг в сторону, стараясь не смотреть на остальных, и, крепко ухватив ладонь Ынхека, тянет его за собой. На удивление, тот и не думает сопротивляться. Они вываливаются из клубной сутолоки, Кюхен кивает встрепенувшейся стайке бодигардов.
- Поедем развеемся, - поясняет он, и добавляет, - дома.
--
- Кюхен, - говорит Ынхек, упираясь ладонью ему в грудь. В прихожей темно, хоть глаз выколи. - Что ты делаешь?
- Не знаю, - сокрушенно признается тот и зажигает боковой светильник.
Ынхек молчит, выжидающе поглядывая на дверь, словно торопится или кого-то ждет.
- Наверное, я влюблен в твой рот? - вопросительно изрекает Кюхен и слышит тихий смешок.
- Но ты же понимаешь, что я не смогу тебя... не смогу тебе отсосать? - просто говорит Ынхек, смотрит ему в глаза и закусывает губу. Черт бы его побрал.
- Почему? - недоумевает Кюхен. - То есть, в смысле, я тоже... в долгу не останусь.
- Ты и вправду слепой, - вздыхает Ынхек и тянется к его ремню. - Видишь только себя.
Несмотря на музыкальный слух, Кюхен не уверен, верно ли интерпретирует интонации, потому что на долю секунды ему кажется, что он слышал жалость.
Руки Ынхека заботливо стягивают его джинсы с бельем, задирают повыше край свободной футболки, и Кюхен наконец может заняться тем, чем так давно и безнадежно болен: он трогает губы Ынхека, оттягивая нижнюю, проводит по сухой обветренной корочке, скользит во влажную глубину рта, касаясь языка; и антисанитария с гигиеной - последнее, что занимает его мысли в данный момент.
Ынхек осторожно прикусывает его пальцы, уверенно оборачивает свои вокруг его члена, слегка сжимая, ведет до самой головки и снова вниз в привычном, даже обыденном ритме, словно делал это для кого-то еще настолько часто, что выучил пошаговую инструкцию наизусть, способен воспроизвести порядок действий с закрытыми глазами.
Кюхен позволяет себе вздохнуть, глотая воздух, насильно проталкивая его в пересохшее горло, чувствуя, как он вскипает в легких, как волна жара расходится по телу, и кажется, что короткие волосы на затылке вот-вот самовоспламенятся - он почти уверен, что ощущает эфемерный запах дыма.
Время, как водится, останавливается, а потом раскручивается туго сжатой пружиной, словно нагоняя упущенные секунды - Кюхен прикусывает язык. Ынхек выпускает изо рта его пальцы. Затянувшаяся было ранка на его губе снова кровоточит. Переведя взгляд на его руку, Кюхен видит, как он сжимает кулак, словно пытаясь удержать ползущий по запястью белесый потек спермы.
- Не забрызгался? - тихо спрашивает Ынхек, будто это важно. Будто это имеет значение.
Кюхен мотает головой и тянется за спущенными к лодыжкам брюками. Ынхек уходит в ванную, ступая совсем бесшумно - как если бы в пустой квартире спал кто-то, кого ему совсем не хотелось бы потревожить.
"Какая упрямая, жестокая верность", - думает Кюхен и эта мысль почти невыносима. А потом он вспоминает, что испытаний никогда не бывает сверх меры, а ровно столько, сколько можно вынести.
--
Донхэ распахивает дверь и Ынхек тут же повисает у него на шее. Все начинают говорить одновременно, будто каждый только что вернулся как минимум из кругосветного путешествия. В гостиной поднимается такой шум, что даже когда Есона случайно роняют на пол, никто не обращает внимания.
Длинные худые руки обхватывают талию Кюхена, Чжоу Ми кладет голову ему на плечо.
- Ты как, в порядке? - спрашивает он. В суматохе неясно, что он имеет в виду.
На свете так много разных слов, но Кюхен не может подобрать и двух, нужных именно сейчас.
автор: Kleine
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: PG-13
предупреждение: оральная фиксация
читать дальше
Кюхен ни за что не согласится с тысячами фанаток, восторженно визжащих о неземной привлекательности Ынхека, невероятной сексапильности Ынхека или каких-либо иных его неоспоримых достоинствах. Слишком широкая улыбка, открывающая верхнюю десну, чересчур аляповатые наряды, от которых и у нормальных людей невольно разовьется склонность к эпилептическим припадкам, полное отсутствие чувства меры, истеричная эксцентричность, повышенная болтливость и крайняя неусидчивость во всем, что хоть на шаг отступает от темы танцев. Ни свеженакачанный пресс, ни пластичная грация и уж тем более ни головной убор страдающего метросексуальностью в запущенной стадии летчика-испытателя ситуацию не меняют.
Ынхек не кажется Кюхену похожим на печальную/веселую - в зависимости от состояния духа - обезьянку. Он похож на Ынхека, и говорить здесь не о чем.
Неординарность мышления? Боже упаси.
Сексуальная походка? Ни за что на свете.
Завораживающая линия нижней челюсти? О чем вы?
Нерасторопный и наивный, Ынхек даже в сухую солнечную погоду, выйдя в белом костюме, непременно умудрится наступить в единственную во всем городе лужу, забрызгав себя и окружающих, имевших несчастье оказаться в зоне поражения. Кроме того, он постоянно тащит в рот не предназначенные для этого предметы: карандаши и авторучки, пластмассовые палочки для кофе, антенны телефонов и собственные пальцы, с которых отгрызает нежную кожицу вокруг ногтей.
Кюхена это приводит в бешенство. Не то, чтобы у него имелся пунктик насчет безукоризненного маникюра (хотя нет ничего приятного в том, чтобы пользоваться маркером, испещренным многочисленными следами зубов). В мире почти семь миллиардов людей и у каждого есть рот; если не считать несчастных уродцев, сформировавшихся под воздействием радиоактивного облучения и вмешательства прочих мутагенных факторов (впрочем, нельзя забывать о сиамских близнецах - считать ли их одним человеком или все-таки за двоих?). При всем земном многообразии, Кюхен хочет именно этот конкретный рот (в котором радостно резвятся кишащие на бумажных денежных купюрах болезнетворные бактерии - исключительно потому, что его обладатель не в состоянии взять себя в руки и совладать с оральной фиксацией).
--
Донхэ собирается в Таиланд, а значит весь этаж с раннего утра стоит на ушах. Шивон, приглашенный вместе с ним, уложил чемодан еще предыдущим вечером и теперь с умиротворенным видом читает Библию и пьет кофе. Даже оттопыренный большой палец его ноги вопиет о скрытом внутреннем достоинстве и аристократической элегантной мужественности.
- Где моя пижама? - орет Донхэ, нарезая круги по гостиной. - На секунду отвернулся! Кто уже успел напялить ее на свой зад?
- Шиндон? - доброжелательно подсказывает Кюхен, не без удовольствия наблюдая за разворачивающейся перед его глазами Драмой.
Сидящий на диване Хичоль, недовольно подпиливающий ноготь, радостно фыркает. Подоспевший Шиндон весьма правдоподобно изображает застрявший в дверном проеме предмет мебели. Довольно крупный предмет. Ынхек с зубной щеткой в руке налетает на него на полном ходу.
- Донхэ! Твоя... - только и успевает воскликнуть он, прежде чем воздух оказывается выбит из его легких мощным локтем. Огромный комок розовой жвачки, из которой он все утро выдувал пузыри, вылетает изо рта. Реук в ужасе взирает на то, как Ынхек корчится на полу. Склонившийся над ним Сонмин ободряюще хлопает его по плечу.
- Не огорчайся, - утешает он, кивая на жвачку, - найдешь себе другую, - и, выхватив многострадальную щетку, вручает ее Донхэ. - Бессердечный, - с укоризной добавляет он. - Уедешь, а нам страдать.
Донхэ озадаченно морщит лоб.
- Не тупи, - подхватывает Хичоль, - ты свалишь, заберешь с собой вашу единственную общую щетку, вонючка-Ынхек перестанет умываться, и уже через три дня мы все умрем от его зловонного дыхания.
Ынхек возмущенно кашляет. Донхэ открывает рот. Реук негромко хихикает.
- Можно потише? - уточняет Шивон, поднимая брови, и величественным жестом обводит рукой гостиную.
Кюхен хмыкает в свою тарелку.
--
Раскрасневшаяся помощница стилиста недовольно поджимает губы. Ынхек беспомощно рассматривает себя со всех сторон.
- Ну... да? Или что? Нет? Даже не знаю...
Он беспокоен и ищет одобрения, поглядывая за левое плечо - туда, где неизменно зависает неразлучный Донхэ. Который сейчас в двух часовых поясах от них.
- Нормально, - успокаивающе замечает Кюхен, плечом опираясь о дверной косяк, и складывает руки на груди. Ынхек благодарно кивает, встретившись с ним взглядом в зеркале. Зубы цепляются за короткий ноготь на безымянном пальце.
Шумно вздохнув, девушка-костюмер выходит из примерочной с кипой отвергнутой одежды.
- Пальцы изо рта, - сдавленно командует Кюхен и удаляется следом с такой поспешностью, что почти наверняка создал на месте, где стоял, небольшую воздушную воронку.
--
Опустив крышку унитаза и усевшись сверху, Кюхен прижимается лопатками к керамической прохладе бачка. За мутной стеной плексигласа видны очертания фигуры Ынхека, который, странное дело, по необъяснимой причине не исполняет очередной любимый хит. От высокой температуры на кафельных стенах блестит пленка конденсата, капли лениво сползают вниз. От влажности у Кюхена першит в горле. Монотонный шум воды мешает сосредоточиться - он никак не может придумать, что сказать, когда Ынхек выберется из узкой кабинки. Душ выключается слишком неожиданно, створка отъезжает в сторону. Кюхен опускает голову, слышит чавкающий звук, с которым босая ступня опускается на резиновый коврик и глухой вскрик, когда обнаруживается его присутствие.
Медленно поднимая глаза, он обозревает открывшийся вид на волосатые голени, полосатое полотенце, в которое Ынхек поспешно заворачивает собственную персону, мокрый живот, грудные мышцы, тонкую шею, не ощущая ничего даже отдаленно напоминающего трепетное волнение, мысленно поздравляя себя с гетеросексуальностью и пожимая самому себе руку. А потом он смотрит на лицо Ынхека и замечает торчащую изо рта белую палочку - придурок купался с чупа-чупсом. Кюхен зарывает пальцы в волосы, до боли оттягивая их со лба.
- Как ты сюда попал? - изумленно спрашивает Ынхек.
- Ты будешь в шоке, но через дверь.
- А как же ты...
Вместо ответа Кюхен демонстрирует ключ.
- Почаще оставляй его снаружи, - бурчит он.
Все еще не вынимая конфету изо рта, Ынхек нервно проводит языком по губам.
Издав яростный рык, Кюхен вылетает в коридор.
--
Невеселый Ынхек весь вечер мусолит соломинку от коктейля, хотя стакан давно пуст. Сидящий напротив Кюхен медитирует на мельтешащие огни стробоскопа. На его правом плече прикорнул сонный Чжоу Ми. Сонмин, оккупировавший левый бок, воодушевленно размахивает руками, доказывая что-то скучающе озирающемуся по сторонам Хичолю.
Пользуясь моментом и полным отсутствием конкуренции, Есон отплясывает на танцполе невиданный замысловатый танец. Верный Реук топчется неподалеку.
В сотый раз вытащив из кармана телефон, Ынхек изучает дисплей. Голубоватые отблески подсвечивают его нос, кажущийся до смешного длинным в причудливой игре светотени.
Донхэ в отъезде уже вторую неделю и показатели уровня активности в общей квартире значительно снизились. Наверное, забыл зарядное или телефон сломался. Или попросту некогда.
Ынхек тяжело вздыхает, обводя взглядом зал. Тянет воздух через трубочку - скрежещущий звук пробивается сквозь музыкальный проигрыш. Итук что-то кричит ему в ухо, перегнувшись через спинку дивана. Ынхек пожимает плечами, проводит по трубочке языком, облизывает губы.
Говорят, если не можешь сопротивляться искушению - поддайся ему. Кюхен почти трезв и это не самая лучшая из его идей.
Он мог бы сказать что-нибудь сентиментальное в стиле Чжоу Ми, вроде: "Твои тощие мослы настолько очаровали меня, что я лишился покоя, не могу ни есть, ни спать". Но ведь это неправда. Это совсем не так.
Поэтому он стряхивает с себя голову Чжоу Ми и руку Сонмина, делает шаг в сторону, стараясь не смотреть на остальных, и, крепко ухватив ладонь Ынхека, тянет его за собой. На удивление, тот и не думает сопротивляться. Они вываливаются из клубной сутолоки, Кюхен кивает встрепенувшейся стайке бодигардов.
- Поедем развеемся, - поясняет он, и добавляет, - дома.
--
- Кюхен, - говорит Ынхек, упираясь ладонью ему в грудь. В прихожей темно, хоть глаз выколи. - Что ты делаешь?
- Не знаю, - сокрушенно признается тот и зажигает боковой светильник.
Ынхек молчит, выжидающе поглядывая на дверь, словно торопится или кого-то ждет.
- Наверное, я влюблен в твой рот? - вопросительно изрекает Кюхен и слышит тихий смешок.
- Но ты же понимаешь, что я не смогу тебя... не смогу тебе отсосать? - просто говорит Ынхек, смотрит ему в глаза и закусывает губу. Черт бы его побрал.
- Почему? - недоумевает Кюхен. - То есть, в смысле, я тоже... в долгу не останусь.
- Ты и вправду слепой, - вздыхает Ынхек и тянется к его ремню. - Видишь только себя.
Несмотря на музыкальный слух, Кюхен не уверен, верно ли интерпретирует интонации, потому что на долю секунды ему кажется, что он слышал жалость.
Руки Ынхека заботливо стягивают его джинсы с бельем, задирают повыше край свободной футболки, и Кюхен наконец может заняться тем, чем так давно и безнадежно болен: он трогает губы Ынхека, оттягивая нижнюю, проводит по сухой обветренной корочке, скользит во влажную глубину рта, касаясь языка; и антисанитария с гигиеной - последнее, что занимает его мысли в данный момент.
Ынхек осторожно прикусывает его пальцы, уверенно оборачивает свои вокруг его члена, слегка сжимая, ведет до самой головки и снова вниз в привычном, даже обыденном ритме, словно делал это для кого-то еще настолько часто, что выучил пошаговую инструкцию наизусть, способен воспроизвести порядок действий с закрытыми глазами.
Кюхен позволяет себе вздохнуть, глотая воздух, насильно проталкивая его в пересохшее горло, чувствуя, как он вскипает в легких, как волна жара расходится по телу, и кажется, что короткие волосы на затылке вот-вот самовоспламенятся - он почти уверен, что ощущает эфемерный запах дыма.
Время, как водится, останавливается, а потом раскручивается туго сжатой пружиной, словно нагоняя упущенные секунды - Кюхен прикусывает язык. Ынхек выпускает изо рта его пальцы. Затянувшаяся было ранка на его губе снова кровоточит. Переведя взгляд на его руку, Кюхен видит, как он сжимает кулак, словно пытаясь удержать ползущий по запястью белесый потек спермы.
- Не забрызгался? - тихо спрашивает Ынхек, будто это важно. Будто это имеет значение.
Кюхен мотает головой и тянется за спущенными к лодыжкам брюками. Ынхек уходит в ванную, ступая совсем бесшумно - как если бы в пустой квартире спал кто-то, кого ему совсем не хотелось бы потревожить.
"Какая упрямая, жестокая верность", - думает Кюхен и эта мысль почти невыносима. А потом он вспоминает, что испытаний никогда не бывает сверх меры, а ровно столько, сколько можно вынести.
--
Донхэ распахивает дверь и Ынхек тут же повисает у него на шее. Все начинают говорить одновременно, будто каждый только что вернулся как минимум из кругосветного путешествия. В гостиной поднимается такой шум, что даже когда Есона случайно роняют на пол, никто не обращает внимания.
Длинные худые руки обхватывают талию Кюхена, Чжоу Ми кладет голову ему на плечо.
- Ты как, в порядке? - спрашивает он. В суматохе неясно, что он имеет в виду.
На свете так много разных слов, но Кюхен не может подобрать и двух, нужных именно сейчас.
@темы: PG13, fanfiction
sapiosexual
название: поговорим о кинках инквизиторов
автор: Kleine
фандом: Super Junior, DBSK, Anyband
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: R
предупреждение: AU-кроссовер с Equilibrium и TPL - Anyband
читать дальше
Мощный раскат грома будит Кюхена, и он удивленно садится на узкой, недостаточно длинной койке. На соседней, подложив под голову руку, тихо посапывает Сонмин, даже во сне не расслабляя сжатые в тонкую линию губы. Зарево новой молнии раскалывает густую чернильную темноту за окнами, отблески ложатся на подоконник. Светящийся дисплей часов информирует, что ночь едва перевалила за середину. В наступившей тишине мерещится призрачный звон, тени клубятся в углах. Кюхену неведом страх, но смутное беспокойство эфемерной мышцей держит его в напряжении уже несколько недель. Он бы назвал это шестым чувством, если бы знал, что это такое.
Положив ладони на согнутые колени, он погружается в медитацию, добиваясь примирения с тянущей болью, расползающейся от шейных позвонков. Ган-ката в первый момент по обыкновению вымораживает сенсорно-чувственное восприятие, пока покалывание в неудачно подвернутой ступне не вытягивает его из прохладного транса. Кюхен открывает глаза, растирает подъем стопы, ковыляет в ванную. Почти медицинская стерильность помещения позволяет собраться с мыслями. Ампула ложится в ладонь, стекло моментально перенимает тепло кожи, хотя содержимое холодно как лед. Сколько бы лет ни прошло, нервные окончания все еще сокращаются от укола иглы. Кюхен гасит светильник, уверенно возвращается в кровать по знакомому до последнего миллиметра коридору и забывается сном без сновидений.
--
Сонмин - настоящий монстр, когда дело доходит до выносливости. Его терпением можно гнуть стальные рельсы.
- Еще раз, - в тысячный раз повторяет он, когда Кюхен снова оступается, нарушая гармонию движения ровных рядов послушников. Служители монастыря бесшумными тенями скользят у дальних стен. Их мимолетное присутствие, незаметные одеяния, извечная готовность угодить почему-то кажутся навязчивыми и нарочными.
- ... лишь тогда повышается результативность. Кюхен. Кюхен? - голос Сонмина буром ввинчивается в реальность.
- Я... отвлекся.
- Когда ты в последний раз делал инъекцию? - под его бесстрастным взглядом даже невинные опускают глаза. - Ты плохо спишь. Должен ли я уведомить Наставника?
"Клерик - гарант безопасности и целостности современного общества", - твердит про себя Кюхен.
- В этом нет объективной необходимости, - произносит он.
--
- У меня всего две минуты. Силы повстанцев рассеяны вдоль юго-западной границы. Это слишком далеко. Власти ужесточили процедуру досмотра, после комендантского часа, заслышав шорох, открывают огонь на поражение. Опять же, патрульные отряды прочесывают округу. Если их поймают, останется надеяться только на чудо, - пробивается сквозь помехи голос Юнхо.
- В наше время чудес не бывает, - хмыкает Хичоль, безуспешно ковыряя ключом консервную банку. Не слишком чистые волосы сальными волнами спускаются почти до плеч. - Чего вытаращился? Сам не лучше.
Ынхек смущенно отводит взгляд. Дырки на коленях уже бесполезно латать, а о существовании надписи "Life kills" на застиранной футболке можно догадаться разве что интуитивно. Сегодня его очередь отправляться в город, а, значит, на один день об одежде можно не беспокоиться, в отличие от остальных - стандартная серая роба представителей низшего социального звена у них одна на троих. Пока.
Изображение на треснутом мониторе, наконец, проясняется. Небритый Юнхо машет рукой, поглядывая на глазок камеры. Джеджун за его спиной потягивается, широко зевает и показывает язык. Отросшие на добрый сантиметр корни не слишком выгодно оттеняют обесцвеченные волосы.
- Джунсу передавал тебе привет, - спохватывается Ынхек. - Я мог бы попробовать с ним связаться.
- Это бессмысленный риск, - отрезает Хичоль, стукнув жестянкой о край стола. - Ну же, скотина, я голодный!
Есон оглушительно чихает.
- Десять секунд до проверки, конец связи.
--
- Несет, как от бомжа, - морщится Хичоль. - Мне нужен душ, шампунь и новая одежда, поэтому именно я переезжаю.
С такой линией аргументации не поспоришь, особенно, когда приходится иметь дело с Хичолем - злым и не евшим два дня. Есон и Донхэ, предусмотрительно снявшие свои кандидатуры в самом начале, режутся в карты на продавленном диване.
- Пухляш поедет со мной, - деловито продолжает тем временем Хичоль. - Он как раз похудел до размеров нормального среднестатистического корейца, комбинезон налезет.
Шиндон благодушно улыбается, разглядывая в зеркале порядком стухшие щеки.
- Да не пялься ты, оно уменьшает.
Ынхек понуро сутулится, эгоистично надеясь, что комбинезон не налезет.
--
Действие Прозиума длится десять-двенадцать часов; в организме, ослабленном болезнью, истощением и медикаментозным вмешательством - до восемнадцати. Это подтвердит любой ребенок. Кюхен вертит в руках новую ампулу, пузырек воздуха перебегает из одного конца в другой, будоража янтарную жидкость, несущую порядок в современный мир. Инъекционный аппарат с тихим клацаньем опускается на мраморную поверхность, обрамляющую умывальник. В безжизненном свете люминесцентных ламп темные круги под глазами кажутся еще больше на бледном лице.
Он поворачивается набок, прикрывает веки и заставляет себя думать о благополучии мирного населения, чувствуя, как бурлит под кожей накопившаяся усталость или инородное раздражение - сложно сказать наверняка.
Шаги Сонмина бесшумны и легки, его присутствие застает Кюхена врасплох, словно он - преступник, пойманный с поличным.
- Третий раз за последние сутки, - ровно констатирует тот. - Обратись в службу внутренней безопасности.
- Завтра утром, - обещает Кюхен, сдерживая внезапный удушающий порыв злости. И добавляет, будто извиняясь: - Мне не дается техника маневренного боя.
- Концентрация, внимание и контроль, - напоминает Сонмин, судя по шороху, складывающий одежду.
Пользуясь случаем, Кюхен незаметно закатывает глаза.
--
Четвертый укол на рассвете решительно ничего не меняет. Кюхен пробуждается в холодном поту. За тусклыми матовыми стеклами стелется ровное белое сияние - утро давно перестало быть ранним. Часы подтверждают догадку, неумолимо отсчитывая оставшиеся до полудня полчаса. Он чудовищно проспал - впервые в жизни.
- Клерик Чо Кюхен.
Кюхен примерзает к месту - голос Старшего Наставника слишком хорошо ему известен - им всем известен, если уж на то пошло.
- Почему вы здесь в такое время?
На раздумья меньше секунды.
- Я... был в департаменте здравоохранения. Переутомление.
Шивон, лучший выпускник Высшей Военной Школы, которому пророчат будущее консула, безучастно поднимает бровь. Невысокий Реук со строгим, заостренным, но не по-мальчишески нежным лицом сцепляет руки за спиной. Кюхен мысленно зажмуривается, ожидая, что его обман вот-вот раскроется. Какой абсурдный проступок.
- Долг диктует нам пренебрегать усталостью, - подает голос доселе молчавший Сонмин. - Оттачивать мастерство ката до глубокой ночи - самоотдача, достойная похвалы.
--
Терзаемый любопытством, Ынхек кусает губы, уставившись на носки стоптанных кроссовок, чтобы не глазеть по сторонам. В столице столько всего нового, о существовании чего он и не подозревал прежде.
- Не дергайся, - шикает на него Хичоль, когда они застывают перед стальными створками главных восьмиугольных ворот в ровном ряду безликой толпы таких же, как они, работяг в серых комбинезонах, ежеутренне, еще до восхода солнца покидающих свои одинаковые провинциальные каморки. Гигантские экраны на пузатых дирижаблях и серых стенах загораживающих небо мрачных небоскребов со всех сторон следят за ними внимательными глазами канцлера. Государственные флаги бодро полощутся на пронизывающем мартовском ветру. Многоступенчатая громада Дворца Правосудия нависает над главной площадью, и они минут десять ждут, пока ее пересекут достойнейшие жители города, чьи места на каменных скамьях едва успели остыть, а следом - пойманные ночью заключенные в сопровождении конвоя. Когда звон цепей растворяется в морозном воздухе, Ынхек переводит дух, незаметно озираясь.
- Мне всегда кажется, они знают, что я - предатель, - признался как-то Донхэ. Тогда Ынхек не понял, зато теперь - очень даже.
- Почему бы нам не посетить музей, - вполголоса бормочет Хичоль.
Ынхек таращится на него, как на пришельца.
- Мы прибыли полчаса назад, и ты собираешься приобщаться к искусству?
- Чего ты орешь? У меня высшее образование, в отличие от некоторых, - бурчит Хичоль.
Самое время всерьез задуматься, что этот шумный и капризный, но, безусловно, неординарный персонаж делает в оппозиции.
--
Большой выставочный зал поражает грандиозностью размеров, как и все остальное в этом месте - сводчатый потолок теряется в полутьме, подсвеченные витрины за толстым стеклом медленно вращаются под монотонные комментарии автогида.
- Представленные образцы EC-10 являются дубликатами. Оригиналы уничтожены в период Первой волны сопротивления.
- А почему стекло пуленепробиваемое? - громко вопрошает Хичоль, и все оборачиваются.
- Чтобы предотвратить прецеденты, - суховато отвечает гид, осекшись, и поводит в сторону полированной механической головой. - Следующий экспонат...
- Знаем мы эти прецеденты. Клевая гитара, - украдкой ухмыляется Хичоль.
Ынхек ловит на себе внимательный взгляд следящего за порядком городового и торопливо отворачивается.
--
Очередная операция команды зачистки проходит как по маслу - гора упакованных в пластик трупов, горстка осужденных и пепелище на месте еще одного убежища представителей армии сопротивления. Сонмин, как подающий надежды эксперт, исчезает в полночь и возвращается в их модернизированную келью лишь сутки спустя. Засохшая кровь блестит на поверхности перчаток, стягивает кожу на щеке - сразу не определить, своя или чужая.
- Как все прошло? - вежливо интересуется Кюхен, хотя сам после интенсивной вечерней тренировки едва держится на ногах.
- Как всегда.
- Я...
"Я видел сегодня двоих преступников", - хочет сказать Кюхен, - "и позволил им уйти".
- ... хотел бы работать с тобой. Когда-нибудь.
Сонмин резко оборачивается, тонкие ноздри порывисто дергаются, словно почуяв ложь. Он пристально вглядывается в лицо Кюхена и, очевидно, высматривает что-то такое, отчего опускаются уголки сурово поджатых губ.
- Когда-нибудь, - одобрительно кивает он, и это почти похоже на улыбку.
--
Внеплановая практика оборачивается тем, что Кюхен едва не ловит пулю в висок, в последний момент прикрывшись на тот момент одушевленным телом контрабандиста, после чего его долго и мучительно выворачивает на заднем дворе. Потеки крови на изрешеченных стенах долго стоят перед глазами, стеклянный взгляд расстрелянного в упор повстанца - еще дольше. Инъекция уже привычно не приносит облегчения. Дыхательные упражнения и медитация потеряли актуальность в недалеком прошлом.
--
Бессонница еще никого не доводила до добра. Блуждая лабиринтами коридоров монастыря, в одном из закоулков Кюхен натыкается на Итука. Тот старательно прячет припухшие глаза, растерянно прикрываясь ладонью с растопыренными пальцами.
- Почему ты плакал? - без обиняков режет Кюхен.
- Я не... ты что?!
Кюхен старается подавить зевок.
- Не лги.
Итук мнется, не зная, с чего начать.
- Один человек попал в беду, - начинает он, глядя на собственные пальцы с изгрызанными ногтями, - очень хороший человек.
--
- Можешь донести, если хочешь, - откидывает со лба выбившуюся из идеальной укладки прядь Итук. - Мне все равно.
- Ты знаешь, что я этого не сделаю, - вяло отмахивается Кюхен.
Итук вновь отворачивается, его плечи подрагивают. Взяв себя в руки, громко сморкается в черный форменный платок.
- Как давно ты не принимаешь Прозиум? - тихо спрашивает он.
--
- Это опасно, - упрямится Ынхек. - Я не хочу умирать из-за чьей-то глупости.
Хичоль возмущенно тыкает его в грудь.
- Заруби на носу, придурок, я здесь главный, поэтому все делают то, что я скажу. Особенно, ты.
- Нас поймают, - мотает головой Ынхек, отступая на шаг.
- Если будешь слушаться меня, все пройдет отлично.
- Джунсу - мой лучший друг, я очень хочу помочь. Но для чего лезть на рожон? Мы только помешаем.
- Послушай-ка сюда, моя прелесть, - угрожающе рычит Хичоль и Ынхек испуганно ежится. - Я сто лет сидел в этой выгребной яме не для того, чтобы все вокруг присвоили себе мои лавры, ясно?
--
- Безумие какое-то, - уныло чешет затылок Донхэ. - Да вас первый же патруль остановит.
Бора увлеченно шелестит яркими плакатами, сворачивая их в аккуратный рулон. Ее платье цветастым пятном отсвечивает на окружающую серость обстановки.
- Вы же покараулите, чего беспокоиться, - беззаботно возражает Джунсу, сверкая белозубой улыбкой и распихивая баллончики с неоновой краской по карманам и за пояс брюк.
Необыкновенно мрачный Ынхек дует губы в углу.
- Не парься, - толкает его в бок Хичоль, тебе вообще ничего не придется делать.
Шиндон воодушевленно хрустит оберткой от нелегальной шоколадки.
- Как-то она снова внезапно закончилось, - разводит он руками в ответ на просьбу Есона. - Извини.
- Свяжитесь с Табло, - командует Хичоль. - Готовность номер один! Где мой розовый пиджак?! Юнхо! Юнхо, прием! Скажи Джеджуну, что, когда все закончится, я убью его!
--
Конечно же, все получается именно так, как предсказывал Ынхек: он едва успевает испустить вопль, от которого невольно содрогается весь жилой квартал, когда его валят на булыжную мостовую, больно заломив за спину руки, металлические браслеты щелкают вокруг запястьев, а потом решительный удар в челюсть избавляет от печальной необходимости созерцать крушение собственных надежд и последствия чужой неосмотрительности.
"Хоть бы Джунсу успел сбежать", - успевает подумать он, погружаясь в беспамятство.
--
Ынхек приходит в себя от ледяной воды, выплеснутой в лицо. Несколько секунд уходит на то, чтобы сфокусировать взгляд на безукоризненной темной фигуре Клерика - в том, что перед ним именно он, нет никаких сомнений.
- Ли Хекдже, - будничным тоном начинает тот, - надеюсь, вы в должной степени осознаете степень ответственности за совершенное вами преступление?
Боль растекается от разбитого рта, парализуя нижнюю часть лица.
- Прежде, чем мы начнем, вы ничего не хотите нам сообщить?
- Ну хватит церемониться, - отодвигает его в сторону крепкий большеглазый поборник правосудия. Третий их коллега рассеянно разглядывает круглый плафон под потолком. Его лицо кажется смутно знакомым. - Нас интересуют имена ваших... соратников. Тогда, быть может, вашу участь удастся смягчить.
Ынхек фыркает.
- Наши справедливости работают в разных плоскостях.
- Наша справедливость объективна.
- Тогда, быть может, вам самим пойти и найти моих соратников?
На глаза стража словно опускаются непроницаемые шоры.
- Реук, орудия пыток.
Реук судорожно сглатывает.
Шум за дверью привлекает внимание присутствующих. Ворвавшийся в помещение служитель Грамматона резко отдает несколько команд, из которых Ынхек делает вывод, что процедура выворачивания его наизнанку откладывается до лучших времен. Комната мгновенно пустеет, оставляя его в компании молчаливого третьего стража, который вовсе не торопится приступать к расспросам. После молчания длиной с вечность, тот меняет положение, забрасывая ногу на ногу и цепляясь носком тяжелого армейского сапога за безукоризненно выглаженную штанину. Эмпатия Ынхека в полной мере дает ему прочувствовать чужую неловкость.
- Пить хочешь? - откашлявшись, спрашивает Клерик. - Нам предстоит долгая ночь.
--
Вероятно, заподозрив неладное, повстанец наотрез отказывается употреблять предложенную воду, вызывающе задирая подбородок.
- Странный ты, - пожимает плечами Кюхен и первым делает глоток. - Теперь будешь?
Его невольный собеседник неохотно кивает и глотает жидкость с такой жадностью, будто последние три дня провел в пустыне.
- Тебя зовут Хекдже? - осторожно уточняет Кюхен.
- Ынхек, - ляпает тот, не подумав. - Ой.
Кюхен празднует первую победу.
--
- Ну вот что! - гневно обрушивает на него поток возмущения Ынхек. - Я понял, ты здесь - хороший полицейский, и надеешься, что я все разболтаю, так вот, не дождешься! Вы - бездушные уроды, вам все равно, что происходит за стенами ваших элитных апартаментов, у вас даже друзей нет! Вы понятия не имеете, как радоваться солнцу, писать музыку, любить, мечтать, надеяться! Ничего я тебе не скажу, хоть зубами отгрызи мне голову! Чтоб вам всем сдохнуть и провонять! - судя по всему, парень сейчас расплачется, и Кюхен не может не признать, что от его, возможно, напыщенных и не лишенных патетики слов у него самого екает внутри.
- Мне бы не хотелось делать тебе больно, - невозмутимо замечает он, чувствуя, неконтролируемое подрагивание в руках. Смелый эксперимент, шеренга использованных ампул в тайнике за зеркалом, неожиданно выработанный иммунитет к действию Прозиума вследствие обширной передозировки и индивидуальных особенностей организма, контроль над эмоциональным реагированием, который так и норовит выскользнуть из хватки его разума - все зашло слишком далеко.
- Да что ты знаешь о боли? Твоих родных не отправляли в печи заживо!
- Мою семью казнили, когда мне было пять.
Лицо повстанца перекашивает.
- И ты так спокойно об этом говоришь? Чудовище!
Кюхен складывает руки на груди.
- Ты не ночевал зимой на улице, не прятался от гончих канцлера! Да у тебя и чувств-то нет! Откуда тебе знать, как это?
- Сейчас я тебе покажу, как это, - шипит Кюхен, борясь с пеленой бешенства, заволакивающей взор.
--
Вырвавшаяся на свободу ярость все еще клокочет внутри. Ынхек с плотной повязкой на глазах неуверенно вертит головой, вслушиваясь в мешанину непривычных окружающих звуков.
"Лишь утратив конечность или один из органов чувств, люди в полной мере осознают, насколько они незаменимы. Стремясь частично восполнить потерю, организм активизирует имеющиеся резервы", - вспоминает Кюхен запрещенную видеолекцию EC-10, которую пришлось уничтожить недели три назад после рядовой зачистки. Не лишившись способности чувствовать, как можно добровольно от нее отказаться? Понемногу он начинает понимать этих людей - жертвуя свободой или жизнью, они заведомо не желают обрекать себя на существование ментального инвалида.
- Самое страшное, что ты можешь со мной сделать - это убить, - храбрится Ынхек, хотя голос предательски ломается.
- Нет, - шепчет в самое его ухо Кюхен, ощущая, как дрожь становится осязаемой, - я мог бы сделать гораздо более ужасные вещи.
--
- Ну? - интересуется Кюхен, стягивая перчатки. - Как насчет отсутствия чувств?
Ынхек вздыхает, сводя колени вместе. Жаркий румянец заливает его щеки, пятнами спускаясь до ключиц. Глупо надеяться, что его экзекутор не заметит, как сильно он возбужден.
Если бы кто-нибудь застукал Кюхена в этот момент, он бы долго распинался, сгорая от стыда, о существовании которого не подозревал большую часть своей жизни. Но наедине с самим собой стесняться, в общем-то, нечего. Вздрагивающий от холода его пальцев Ынхек, разумеется, не в счет. Чтобы ослабить ремень и стянуть ветхие джинсы, не требуется особого согласия или усилий.
- Совсем спятил?!
- Только пискни, и посмотришь, что будет, - добрым голосом обещает Кюхен, с почти детским любопытством рассматривая жестко выпирающие под кожей кости, огрубевшие темные локти, мозоли на гибких пальцах и одежду, большей частью состоящую из прорех и заплат. По прошествии стольких лет эмоциональной жажды он никак не может напиться. Скорее всего, он действительно сошел с ума.
- Я помню тебя, - хрипло говорит Ынхек, дергаясь от прикосновений, - ты был в музее.
Кюхен предпочитает не вспоминать о профессиональных неудачах.
- Удивительное дело, - вслух рассуждает он, обхватывая рукой чужой член, непроизвольно вздрагивая от контакта и ощущая, как распаляется тщательно подавляемый тактильный голод, - эти эмоции...
--
Кюхен уверенно, почти монотонно двигает запястьем, не задействуя ни одной лишней мышцы - хирургически-точные, выверенные движения, предназначенные для удовлетворения физиологической потребности, а не для удовольствия.
- Теперь, когда твое внимание не рассеивается на зрительные образы, как ты ощущаешь? Что ты чувствуешь?
Ынхек делает прерывистый вдох, стискивая зубы, сжимая кулаки, пока короткие ногти не оставляют полукруглые сиреневые лунки в нижней части ладони. В игре светотени на его отнюдь не идеальном лице проступают нечто такое, от чего завороженный Кюхен не в силах отвести глаз. Наверное, в процессе передозировки в его мозгу произошли необратимые нарушения. Звуки дыхания распадаются на аккорды - когда-то очень давно, еще до войны и установления нового режима, мать с гордостью поговаривала, что у ее младшего сына музыкальный слух.
--
- И все? - недоумевает арестант, когда Кюхен вытирает руку о его измятую футболку. - Ты мог спросить о чем угодно, почему ты этого не сделал?
На этот вопрос у Кюхена нет ответа. Он поворачивает ключ в замке наручников, стягивает повязку, дает время привести себя в порядок.
- Сейчас ты отправишь меня в крематорий? - выдыхает Ынхек, растирая затекшие руки и потирая ухо о поднятое плечо. Его виски влажные от пота, испарина блестит на лбу.
- Я этого не сделаю, - мягкое удушье оборачивается вокруг горла Кюхена.
- Тогда это будет кто-то другой.
- Нет! Обещаю.
Ынхек презрительно кривится.
Кюхен вылетает из камеры, словно за ним по пятам гонится вся вооруженная до зубов повстанческая армия.
- Заключенного SJ-8 в бокс 13 до дальнейших распоряжений, - рявкает он, уже в келье вспоминая, что забыл перчатки на столе.
За окном стихает шум дождя. Мутная пленка отдирается со стекла с пластическим скрежетом. Над очертаниями города висит широкая радуга, свет преломляется в неспешно ползущих вниз каплях. Нижний край ослепительного солнечного круга прячется за геометрически-правильным контуром башни. От чужеродной тяжести в солнечном сплетении Кюхену трудно сделать вздох.
--
Утро следующего дня ясное и безмятежное. Сонмин до сих пор не вернулся, и Кюхен никак не может встать с постели. Он чувствует себя больным, разбитым и чертовски старым - настолько, что малейшее неосторожное движение грозит рассыпать его кости в прах. Заседание Большого Совета при Консулате назначено на полдень, а потому ближайшие несколько часов можно посвятить неторопливым сборам и моральной подготовке к бессмысленной помпезности сливок великого общества. Придирчиво разглядывая в зеркале многочисленные знаки отличия, он почти счастлив, когда распахивается входная дверь и люди в штатском бесцеремонно хватают его за руки, тащат за собой, покрикивая и обмениваясь шуточками, и царящая атмосфера праздника адреналиновым коктейлем кружит им голову. Кюхен немного сожалеет, что не страдает излишним любопытством - возможно, тогда он не пропустил бы последних слухов о грядущем государственном перевороте. Он не сразу понимает, что оживление на улицах зашкаливает на много баллов, звуки, льющиеся из динамиков - настоящая музыка, а с сенсорных экранов вместо унылой физиономии канцлера улыбается незнакомая девушка. Кюхена не слишком любезно вталкивают в одиночную камеру и оставляют строить предположения о дальнейшей судьбе давшей течь некогда совершенной идеологии.
--
Его таскают на допросы каждый день, и вопросы варьируется в достаточно широком диапазоне: от профессиональной деятельности до личной жизни. Раз или два он сталкивается в дверях с несколько растерявшим мрачную величественность Сонмином, чье взаимодействие с новой властью, видимо, проходит куда более динамично, о чем красноречиво свидетельствует негаснущий фонарь под глазом. Соглядатаи подчас останавливаются у камеры Кюхена с надеждой либо поболтать, либо выведать конфиденциальную информацию - не будучи социально-адаптированным индивидуумом, он не ведется на провокации и не ожидает особых перемен, его вполне устраивает нынешнее положение вещей.
Недели через три, когда утихает шумиха, а еда становится гораздо лучше, его вновь ведут в камеру для допросов, битком набитую шумными людьми в яркой одежде. Ынхека он узнает далеко не сразу, зато тот заливается краской и боится поднять глаза. Сидящий рядом с ним молодой человек с невообразимым начесом на голове и в футболке, пускающей солнечных зайчиков узорной россыпью стразов, подается вперед, намеренно привлекая всеобщее внимание.
- Юнхо, - громко жалуется он, - ты только посмотри, на кого он меня променял.
автор: Kleine
фандом: Super Junior, DBSK, Anyband
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: R
предупреждение: AU-кроссовер с Equilibrium и TPL - Anyband
читать дальше
Мощный раскат грома будит Кюхена, и он удивленно садится на узкой, недостаточно длинной койке. На соседней, подложив под голову руку, тихо посапывает Сонмин, даже во сне не расслабляя сжатые в тонкую линию губы. Зарево новой молнии раскалывает густую чернильную темноту за окнами, отблески ложатся на подоконник. Светящийся дисплей часов информирует, что ночь едва перевалила за середину. В наступившей тишине мерещится призрачный звон, тени клубятся в углах. Кюхену неведом страх, но смутное беспокойство эфемерной мышцей держит его в напряжении уже несколько недель. Он бы назвал это шестым чувством, если бы знал, что это такое.
Положив ладони на согнутые колени, он погружается в медитацию, добиваясь примирения с тянущей болью, расползающейся от шейных позвонков. Ган-ката в первый момент по обыкновению вымораживает сенсорно-чувственное восприятие, пока покалывание в неудачно подвернутой ступне не вытягивает его из прохладного транса. Кюхен открывает глаза, растирает подъем стопы, ковыляет в ванную. Почти медицинская стерильность помещения позволяет собраться с мыслями. Ампула ложится в ладонь, стекло моментально перенимает тепло кожи, хотя содержимое холодно как лед. Сколько бы лет ни прошло, нервные окончания все еще сокращаются от укола иглы. Кюхен гасит светильник, уверенно возвращается в кровать по знакомому до последнего миллиметра коридору и забывается сном без сновидений.
--
Сонмин - настоящий монстр, когда дело доходит до выносливости. Его терпением можно гнуть стальные рельсы.
- Еще раз, - в тысячный раз повторяет он, когда Кюхен снова оступается, нарушая гармонию движения ровных рядов послушников. Служители монастыря бесшумными тенями скользят у дальних стен. Их мимолетное присутствие, незаметные одеяния, извечная готовность угодить почему-то кажутся навязчивыми и нарочными.
- ... лишь тогда повышается результативность. Кюхен. Кюхен? - голос Сонмина буром ввинчивается в реальность.
- Я... отвлекся.
- Когда ты в последний раз делал инъекцию? - под его бесстрастным взглядом даже невинные опускают глаза. - Ты плохо спишь. Должен ли я уведомить Наставника?
"Клерик - гарант безопасности и целостности современного общества", - твердит про себя Кюхен.
- В этом нет объективной необходимости, - произносит он.
--
- У меня всего две минуты. Силы повстанцев рассеяны вдоль юго-западной границы. Это слишком далеко. Власти ужесточили процедуру досмотра, после комендантского часа, заслышав шорох, открывают огонь на поражение. Опять же, патрульные отряды прочесывают округу. Если их поймают, останется надеяться только на чудо, - пробивается сквозь помехи голос Юнхо.
- В наше время чудес не бывает, - хмыкает Хичоль, безуспешно ковыряя ключом консервную банку. Не слишком чистые волосы сальными волнами спускаются почти до плеч. - Чего вытаращился? Сам не лучше.
Ынхек смущенно отводит взгляд. Дырки на коленях уже бесполезно латать, а о существовании надписи "Life kills" на застиранной футболке можно догадаться разве что интуитивно. Сегодня его очередь отправляться в город, а, значит, на один день об одежде можно не беспокоиться, в отличие от остальных - стандартная серая роба представителей низшего социального звена у них одна на троих. Пока.
Изображение на треснутом мониторе, наконец, проясняется. Небритый Юнхо машет рукой, поглядывая на глазок камеры. Джеджун за его спиной потягивается, широко зевает и показывает язык. Отросшие на добрый сантиметр корни не слишком выгодно оттеняют обесцвеченные волосы.
- Джунсу передавал тебе привет, - спохватывается Ынхек. - Я мог бы попробовать с ним связаться.
- Это бессмысленный риск, - отрезает Хичоль, стукнув жестянкой о край стола. - Ну же, скотина, я голодный!
Есон оглушительно чихает.
- Десять секунд до проверки, конец связи.
--
- Несет, как от бомжа, - морщится Хичоль. - Мне нужен душ, шампунь и новая одежда, поэтому именно я переезжаю.
С такой линией аргументации не поспоришь, особенно, когда приходится иметь дело с Хичолем - злым и не евшим два дня. Есон и Донхэ, предусмотрительно снявшие свои кандидатуры в самом начале, режутся в карты на продавленном диване.
- Пухляш поедет со мной, - деловито продолжает тем временем Хичоль. - Он как раз похудел до размеров нормального среднестатистического корейца, комбинезон налезет.
Шиндон благодушно улыбается, разглядывая в зеркале порядком стухшие щеки.
- Да не пялься ты, оно уменьшает.
Ынхек понуро сутулится, эгоистично надеясь, что комбинезон не налезет.
--
Действие Прозиума длится десять-двенадцать часов; в организме, ослабленном болезнью, истощением и медикаментозным вмешательством - до восемнадцати. Это подтвердит любой ребенок. Кюхен вертит в руках новую ампулу, пузырек воздуха перебегает из одного конца в другой, будоража янтарную жидкость, несущую порядок в современный мир. Инъекционный аппарат с тихим клацаньем опускается на мраморную поверхность, обрамляющую умывальник. В безжизненном свете люминесцентных ламп темные круги под глазами кажутся еще больше на бледном лице.
Он поворачивается набок, прикрывает веки и заставляет себя думать о благополучии мирного населения, чувствуя, как бурлит под кожей накопившаяся усталость или инородное раздражение - сложно сказать наверняка.
Шаги Сонмина бесшумны и легки, его присутствие застает Кюхена врасплох, словно он - преступник, пойманный с поличным.
- Третий раз за последние сутки, - ровно констатирует тот. - Обратись в службу внутренней безопасности.
- Завтра утром, - обещает Кюхен, сдерживая внезапный удушающий порыв злости. И добавляет, будто извиняясь: - Мне не дается техника маневренного боя.
- Концентрация, внимание и контроль, - напоминает Сонмин, судя по шороху, складывающий одежду.
Пользуясь случаем, Кюхен незаметно закатывает глаза.
--
Четвертый укол на рассвете решительно ничего не меняет. Кюхен пробуждается в холодном поту. За тусклыми матовыми стеклами стелется ровное белое сияние - утро давно перестало быть ранним. Часы подтверждают догадку, неумолимо отсчитывая оставшиеся до полудня полчаса. Он чудовищно проспал - впервые в жизни.
- Клерик Чо Кюхен.
Кюхен примерзает к месту - голос Старшего Наставника слишком хорошо ему известен - им всем известен, если уж на то пошло.
- Почему вы здесь в такое время?
На раздумья меньше секунды.
- Я... был в департаменте здравоохранения. Переутомление.
Шивон, лучший выпускник Высшей Военной Школы, которому пророчат будущее консула, безучастно поднимает бровь. Невысокий Реук со строгим, заостренным, но не по-мальчишески нежным лицом сцепляет руки за спиной. Кюхен мысленно зажмуривается, ожидая, что его обман вот-вот раскроется. Какой абсурдный проступок.
- Долг диктует нам пренебрегать усталостью, - подает голос доселе молчавший Сонмин. - Оттачивать мастерство ката до глубокой ночи - самоотдача, достойная похвалы.
--
Терзаемый любопытством, Ынхек кусает губы, уставившись на носки стоптанных кроссовок, чтобы не глазеть по сторонам. В столице столько всего нового, о существовании чего он и не подозревал прежде.
- Не дергайся, - шикает на него Хичоль, когда они застывают перед стальными створками главных восьмиугольных ворот в ровном ряду безликой толпы таких же, как они, работяг в серых комбинезонах, ежеутренне, еще до восхода солнца покидающих свои одинаковые провинциальные каморки. Гигантские экраны на пузатых дирижаблях и серых стенах загораживающих небо мрачных небоскребов со всех сторон следят за ними внимательными глазами канцлера. Государственные флаги бодро полощутся на пронизывающем мартовском ветру. Многоступенчатая громада Дворца Правосудия нависает над главной площадью, и они минут десять ждут, пока ее пересекут достойнейшие жители города, чьи места на каменных скамьях едва успели остыть, а следом - пойманные ночью заключенные в сопровождении конвоя. Когда звон цепей растворяется в морозном воздухе, Ынхек переводит дух, незаметно озираясь.
- Мне всегда кажется, они знают, что я - предатель, - признался как-то Донхэ. Тогда Ынхек не понял, зато теперь - очень даже.
- Почему бы нам не посетить музей, - вполголоса бормочет Хичоль.
Ынхек таращится на него, как на пришельца.
- Мы прибыли полчаса назад, и ты собираешься приобщаться к искусству?
- Чего ты орешь? У меня высшее образование, в отличие от некоторых, - бурчит Хичоль.
Самое время всерьез задуматься, что этот шумный и капризный, но, безусловно, неординарный персонаж делает в оппозиции.
--
Большой выставочный зал поражает грандиозностью размеров, как и все остальное в этом месте - сводчатый потолок теряется в полутьме, подсвеченные витрины за толстым стеклом медленно вращаются под монотонные комментарии автогида.
- Представленные образцы EC-10 являются дубликатами. Оригиналы уничтожены в период Первой волны сопротивления.
- А почему стекло пуленепробиваемое? - громко вопрошает Хичоль, и все оборачиваются.
- Чтобы предотвратить прецеденты, - суховато отвечает гид, осекшись, и поводит в сторону полированной механической головой. - Следующий экспонат...
- Знаем мы эти прецеденты. Клевая гитара, - украдкой ухмыляется Хичоль.
Ынхек ловит на себе внимательный взгляд следящего за порядком городового и торопливо отворачивается.
--
Очередная операция команды зачистки проходит как по маслу - гора упакованных в пластик трупов, горстка осужденных и пепелище на месте еще одного убежища представителей армии сопротивления. Сонмин, как подающий надежды эксперт, исчезает в полночь и возвращается в их модернизированную келью лишь сутки спустя. Засохшая кровь блестит на поверхности перчаток, стягивает кожу на щеке - сразу не определить, своя или чужая.
- Как все прошло? - вежливо интересуется Кюхен, хотя сам после интенсивной вечерней тренировки едва держится на ногах.
- Как всегда.
- Я...
"Я видел сегодня двоих преступников", - хочет сказать Кюхен, - "и позволил им уйти".
- ... хотел бы работать с тобой. Когда-нибудь.
Сонмин резко оборачивается, тонкие ноздри порывисто дергаются, словно почуяв ложь. Он пристально вглядывается в лицо Кюхена и, очевидно, высматривает что-то такое, отчего опускаются уголки сурово поджатых губ.
- Когда-нибудь, - одобрительно кивает он, и это почти похоже на улыбку.
--
Внеплановая практика оборачивается тем, что Кюхен едва не ловит пулю в висок, в последний момент прикрывшись на тот момент одушевленным телом контрабандиста, после чего его долго и мучительно выворачивает на заднем дворе. Потеки крови на изрешеченных стенах долго стоят перед глазами, стеклянный взгляд расстрелянного в упор повстанца - еще дольше. Инъекция уже привычно не приносит облегчения. Дыхательные упражнения и медитация потеряли актуальность в недалеком прошлом.
--
Бессонница еще никого не доводила до добра. Блуждая лабиринтами коридоров монастыря, в одном из закоулков Кюхен натыкается на Итука. Тот старательно прячет припухшие глаза, растерянно прикрываясь ладонью с растопыренными пальцами.
- Почему ты плакал? - без обиняков режет Кюхен.
- Я не... ты что?!
Кюхен старается подавить зевок.
- Не лги.
Итук мнется, не зная, с чего начать.
- Один человек попал в беду, - начинает он, глядя на собственные пальцы с изгрызанными ногтями, - очень хороший человек.
--
- Можешь донести, если хочешь, - откидывает со лба выбившуюся из идеальной укладки прядь Итук. - Мне все равно.
- Ты знаешь, что я этого не сделаю, - вяло отмахивается Кюхен.
Итук вновь отворачивается, его плечи подрагивают. Взяв себя в руки, громко сморкается в черный форменный платок.
- Как давно ты не принимаешь Прозиум? - тихо спрашивает он.
--
- Это опасно, - упрямится Ынхек. - Я не хочу умирать из-за чьей-то глупости.
Хичоль возмущенно тыкает его в грудь.
- Заруби на носу, придурок, я здесь главный, поэтому все делают то, что я скажу. Особенно, ты.
- Нас поймают, - мотает головой Ынхек, отступая на шаг.
- Если будешь слушаться меня, все пройдет отлично.
- Джунсу - мой лучший друг, я очень хочу помочь. Но для чего лезть на рожон? Мы только помешаем.
- Послушай-ка сюда, моя прелесть, - угрожающе рычит Хичоль и Ынхек испуганно ежится. - Я сто лет сидел в этой выгребной яме не для того, чтобы все вокруг присвоили себе мои лавры, ясно?
--
- Безумие какое-то, - уныло чешет затылок Донхэ. - Да вас первый же патруль остановит.
Бора увлеченно шелестит яркими плакатами, сворачивая их в аккуратный рулон. Ее платье цветастым пятном отсвечивает на окружающую серость обстановки.
- Вы же покараулите, чего беспокоиться, - беззаботно возражает Джунсу, сверкая белозубой улыбкой и распихивая баллончики с неоновой краской по карманам и за пояс брюк.
Необыкновенно мрачный Ынхек дует губы в углу.
- Не парься, - толкает его в бок Хичоль, тебе вообще ничего не придется делать.
Шиндон воодушевленно хрустит оберткой от нелегальной шоколадки.
- Как-то она снова внезапно закончилось, - разводит он руками в ответ на просьбу Есона. - Извини.
- Свяжитесь с Табло, - командует Хичоль. - Готовность номер один! Где мой розовый пиджак?! Юнхо! Юнхо, прием! Скажи Джеджуну, что, когда все закончится, я убью его!
--
Конечно же, все получается именно так, как предсказывал Ынхек: он едва успевает испустить вопль, от которого невольно содрогается весь жилой квартал, когда его валят на булыжную мостовую, больно заломив за спину руки, металлические браслеты щелкают вокруг запястьев, а потом решительный удар в челюсть избавляет от печальной необходимости созерцать крушение собственных надежд и последствия чужой неосмотрительности.
"Хоть бы Джунсу успел сбежать", - успевает подумать он, погружаясь в беспамятство.
--
Ынхек приходит в себя от ледяной воды, выплеснутой в лицо. Несколько секунд уходит на то, чтобы сфокусировать взгляд на безукоризненной темной фигуре Клерика - в том, что перед ним именно он, нет никаких сомнений.
- Ли Хекдже, - будничным тоном начинает тот, - надеюсь, вы в должной степени осознаете степень ответственности за совершенное вами преступление?
Боль растекается от разбитого рта, парализуя нижнюю часть лица.
- Прежде, чем мы начнем, вы ничего не хотите нам сообщить?
- Ну хватит церемониться, - отодвигает его в сторону крепкий большеглазый поборник правосудия. Третий их коллега рассеянно разглядывает круглый плафон под потолком. Его лицо кажется смутно знакомым. - Нас интересуют имена ваших... соратников. Тогда, быть может, вашу участь удастся смягчить.
Ынхек фыркает.
- Наши справедливости работают в разных плоскостях.
- Наша справедливость объективна.
- Тогда, быть может, вам самим пойти и найти моих соратников?
На глаза стража словно опускаются непроницаемые шоры.
- Реук, орудия пыток.
Реук судорожно сглатывает.
Шум за дверью привлекает внимание присутствующих. Ворвавшийся в помещение служитель Грамматона резко отдает несколько команд, из которых Ынхек делает вывод, что процедура выворачивания его наизнанку откладывается до лучших времен. Комната мгновенно пустеет, оставляя его в компании молчаливого третьего стража, который вовсе не торопится приступать к расспросам. После молчания длиной с вечность, тот меняет положение, забрасывая ногу на ногу и цепляясь носком тяжелого армейского сапога за безукоризненно выглаженную штанину. Эмпатия Ынхека в полной мере дает ему прочувствовать чужую неловкость.
- Пить хочешь? - откашлявшись, спрашивает Клерик. - Нам предстоит долгая ночь.
--
Вероятно, заподозрив неладное, повстанец наотрез отказывается употреблять предложенную воду, вызывающе задирая подбородок.
- Странный ты, - пожимает плечами Кюхен и первым делает глоток. - Теперь будешь?
Его невольный собеседник неохотно кивает и глотает жидкость с такой жадностью, будто последние три дня провел в пустыне.
- Тебя зовут Хекдже? - осторожно уточняет Кюхен.
- Ынхек, - ляпает тот, не подумав. - Ой.
Кюхен празднует первую победу.
--
- Ну вот что! - гневно обрушивает на него поток возмущения Ынхек. - Я понял, ты здесь - хороший полицейский, и надеешься, что я все разболтаю, так вот, не дождешься! Вы - бездушные уроды, вам все равно, что происходит за стенами ваших элитных апартаментов, у вас даже друзей нет! Вы понятия не имеете, как радоваться солнцу, писать музыку, любить, мечтать, надеяться! Ничего я тебе не скажу, хоть зубами отгрызи мне голову! Чтоб вам всем сдохнуть и провонять! - судя по всему, парень сейчас расплачется, и Кюхен не может не признать, что от его, возможно, напыщенных и не лишенных патетики слов у него самого екает внутри.
- Мне бы не хотелось делать тебе больно, - невозмутимо замечает он, чувствуя, неконтролируемое подрагивание в руках. Смелый эксперимент, шеренга использованных ампул в тайнике за зеркалом, неожиданно выработанный иммунитет к действию Прозиума вследствие обширной передозировки и индивидуальных особенностей организма, контроль над эмоциональным реагированием, который так и норовит выскользнуть из хватки его разума - все зашло слишком далеко.
- Да что ты знаешь о боли? Твоих родных не отправляли в печи заживо!
- Мою семью казнили, когда мне было пять.
Лицо повстанца перекашивает.
- И ты так спокойно об этом говоришь? Чудовище!
Кюхен складывает руки на груди.
- Ты не ночевал зимой на улице, не прятался от гончих канцлера! Да у тебя и чувств-то нет! Откуда тебе знать, как это?
- Сейчас я тебе покажу, как это, - шипит Кюхен, борясь с пеленой бешенства, заволакивающей взор.
--
Вырвавшаяся на свободу ярость все еще клокочет внутри. Ынхек с плотной повязкой на глазах неуверенно вертит головой, вслушиваясь в мешанину непривычных окружающих звуков.
"Лишь утратив конечность или один из органов чувств, люди в полной мере осознают, насколько они незаменимы. Стремясь частично восполнить потерю, организм активизирует имеющиеся резервы", - вспоминает Кюхен запрещенную видеолекцию EC-10, которую пришлось уничтожить недели три назад после рядовой зачистки. Не лишившись способности чувствовать, как можно добровольно от нее отказаться? Понемногу он начинает понимать этих людей - жертвуя свободой или жизнью, они заведомо не желают обрекать себя на существование ментального инвалида.
- Самое страшное, что ты можешь со мной сделать - это убить, - храбрится Ынхек, хотя голос предательски ломается.
- Нет, - шепчет в самое его ухо Кюхен, ощущая, как дрожь становится осязаемой, - я мог бы сделать гораздо более ужасные вещи.
--
- Ну? - интересуется Кюхен, стягивая перчатки. - Как насчет отсутствия чувств?
Ынхек вздыхает, сводя колени вместе. Жаркий румянец заливает его щеки, пятнами спускаясь до ключиц. Глупо надеяться, что его экзекутор не заметит, как сильно он возбужден.
Если бы кто-нибудь застукал Кюхена в этот момент, он бы долго распинался, сгорая от стыда, о существовании которого не подозревал большую часть своей жизни. Но наедине с самим собой стесняться, в общем-то, нечего. Вздрагивающий от холода его пальцев Ынхек, разумеется, не в счет. Чтобы ослабить ремень и стянуть ветхие джинсы, не требуется особого согласия или усилий.
- Совсем спятил?!
- Только пискни, и посмотришь, что будет, - добрым голосом обещает Кюхен, с почти детским любопытством рассматривая жестко выпирающие под кожей кости, огрубевшие темные локти, мозоли на гибких пальцах и одежду, большей частью состоящую из прорех и заплат. По прошествии стольких лет эмоциональной жажды он никак не может напиться. Скорее всего, он действительно сошел с ума.
- Я помню тебя, - хрипло говорит Ынхек, дергаясь от прикосновений, - ты был в музее.
Кюхен предпочитает не вспоминать о профессиональных неудачах.
- Удивительное дело, - вслух рассуждает он, обхватывая рукой чужой член, непроизвольно вздрагивая от контакта и ощущая, как распаляется тщательно подавляемый тактильный голод, - эти эмоции...
--
Кюхен уверенно, почти монотонно двигает запястьем, не задействуя ни одной лишней мышцы - хирургически-точные, выверенные движения, предназначенные для удовлетворения физиологической потребности, а не для удовольствия.
- Теперь, когда твое внимание не рассеивается на зрительные образы, как ты ощущаешь? Что ты чувствуешь?
Ынхек делает прерывистый вдох, стискивая зубы, сжимая кулаки, пока короткие ногти не оставляют полукруглые сиреневые лунки в нижней части ладони. В игре светотени на его отнюдь не идеальном лице проступают нечто такое, от чего завороженный Кюхен не в силах отвести глаз. Наверное, в процессе передозировки в его мозгу произошли необратимые нарушения. Звуки дыхания распадаются на аккорды - когда-то очень давно, еще до войны и установления нового режима, мать с гордостью поговаривала, что у ее младшего сына музыкальный слух.
--
- И все? - недоумевает арестант, когда Кюхен вытирает руку о его измятую футболку. - Ты мог спросить о чем угодно, почему ты этого не сделал?
На этот вопрос у Кюхена нет ответа. Он поворачивает ключ в замке наручников, стягивает повязку, дает время привести себя в порядок.
- Сейчас ты отправишь меня в крематорий? - выдыхает Ынхек, растирая затекшие руки и потирая ухо о поднятое плечо. Его виски влажные от пота, испарина блестит на лбу.
- Я этого не сделаю, - мягкое удушье оборачивается вокруг горла Кюхена.
- Тогда это будет кто-то другой.
- Нет! Обещаю.
Ынхек презрительно кривится.
Кюхен вылетает из камеры, словно за ним по пятам гонится вся вооруженная до зубов повстанческая армия.
- Заключенного SJ-8 в бокс 13 до дальнейших распоряжений, - рявкает он, уже в келье вспоминая, что забыл перчатки на столе.
За окном стихает шум дождя. Мутная пленка отдирается со стекла с пластическим скрежетом. Над очертаниями города висит широкая радуга, свет преломляется в неспешно ползущих вниз каплях. Нижний край ослепительного солнечного круга прячется за геометрически-правильным контуром башни. От чужеродной тяжести в солнечном сплетении Кюхену трудно сделать вздох.
--
Утро следующего дня ясное и безмятежное. Сонмин до сих пор не вернулся, и Кюхен никак не может встать с постели. Он чувствует себя больным, разбитым и чертовски старым - настолько, что малейшее неосторожное движение грозит рассыпать его кости в прах. Заседание Большого Совета при Консулате назначено на полдень, а потому ближайшие несколько часов можно посвятить неторопливым сборам и моральной подготовке к бессмысленной помпезности сливок великого общества. Придирчиво разглядывая в зеркале многочисленные знаки отличия, он почти счастлив, когда распахивается входная дверь и люди в штатском бесцеремонно хватают его за руки, тащат за собой, покрикивая и обмениваясь шуточками, и царящая атмосфера праздника адреналиновым коктейлем кружит им голову. Кюхен немного сожалеет, что не страдает излишним любопытством - возможно, тогда он не пропустил бы последних слухов о грядущем государственном перевороте. Он не сразу понимает, что оживление на улицах зашкаливает на много баллов, звуки, льющиеся из динамиков - настоящая музыка, а с сенсорных экранов вместо унылой физиономии канцлера улыбается незнакомая девушка. Кюхена не слишком любезно вталкивают в одиночную камеру и оставляют строить предположения о дальнейшей судьбе давшей течь некогда совершенной идеологии.
--
Его таскают на допросы каждый день, и вопросы варьируется в достаточно широком диапазоне: от профессиональной деятельности до личной жизни. Раз или два он сталкивается в дверях с несколько растерявшим мрачную величественность Сонмином, чье взаимодействие с новой властью, видимо, проходит куда более динамично, о чем красноречиво свидетельствует негаснущий фонарь под глазом. Соглядатаи подчас останавливаются у камеры Кюхена с надеждой либо поболтать, либо выведать конфиденциальную информацию - не будучи социально-адаптированным индивидуумом, он не ведется на провокации и не ожидает особых перемен, его вполне устраивает нынешнее положение вещей.
Недели через три, когда утихает шумиха, а еда становится гораздо лучше, его вновь ведут в камеру для допросов, битком набитую шумными людьми в яркой одежде. Ынхека он узнает далеко не сразу, зато тот заливается краской и боится поднять глаза. Сидящий рядом с ним молодой человек с невообразимым начесом на голове и в футболке, пускающей солнечных зайчиков узорной россыпью стразов, подается вперед, намеренно привлекая всеобщее внимание.
- Юнхо, - громко жалуется он, - ты только посмотри, на кого он меня променял.
@темы: AU, R, fanfiction
sapiosexual
название: Liberté, Égalité, Fraternité
автор: Kleine
фандом: Super Junior/SHINee
пейринг: Сонмин/Ынхек/Минхо
рейтинг: R
предупреждение: college-AU, "date rape"-drug use + Минхо
читать дальше
Есть такая категория людей, которым не нужно приглашение, чтобы оказаться на закрытой вечеринке. Они словно держат в рукаве ключи от всех дверей и не признают слова "нельзя". Ли Донхэ насквозь пропах неприятностями: они тянутся от кончиков его пальцев невидимой вибрирующей паутиной, обволакивают каждого, кто бездумно решается приблизиться и медленно, но верно подталкивают к пропасти уже серьезных проблем. Никто не знает, почему он сегодня здесь, чем живет и как ему удается все то, что он делает.
- Хёкдже, не кисни! - салютует стаканом с синтетически-оранжевым пойлом Хичоль и увеличивает громкость в колонках. Диван подрагивает от низких тяжелых тонов ударных, оконные стекла слабо дребезжат, Хичоль довольно ухмыляется и цепляет наушники.
- Ну что опять? - склоняется над ним Шиндон.
Хёкдже дергает плечом. Он и сам не понимает, в чем дело.
- Это ты его впустил?
- Кого? А, этого. Я не в кур...
- По-моему, тебе пора освежиться, - заговорщическим тоном замечает Донхэ в самое его ухо. Хёкдже вовсе не считает, что это удачная мысль. - Чувак, - хмурится тот, - ты не пьешь, не куришь, не цепляешь девушек, а только дуешься в углу. Но я знаю, чем тебе помочь, - порывшись в карманах, в которых наверняка вмонтирована черная дыра - иначе с какой стати там вечно обнаруживаются самые невероятные вещи - он вытаскивает щеголеватого вида бумажник. В одном из отделений ярким пятном выделяются цветастые квадратики с изображениями мультяшных персонажей. - Универсальный ободритель, - поясняет Донхэ, - веселье только начинается.
Хёкдже поднимает брови. Шиндон хмыкает.
- Так что? Будете брать?
- Брать кого? - осторожно уточняет Хёкдже.
Проходящий мимо с тарелкой салата для Хичоля Шивон доброжелательно улыбается всем троим. Донхэ смыкает пальцы, прикрывая содержимое ладони. Его лицо, секунду назад внимательное и деловитое, не выражает ровным счетом ничего. Пустота. Абсолютный вакуум. Стеклянные глаза и приоткрытый рот. Кажется, еще мгновение, и с нижней губы потянется тонкая ниточка слюны. Шивон скрывается в толпе.
- Так вот, - напоминает враз оживившийся Донхэ, будто тронув внутренний тумблер переключения режима активности, - брать города. Если сумеешь на этом остановиться.
Шиндон предостерегающе откашливается.
- Пойду поищу Итука, - говорит он. - Ты со мной?
Хёкдже порывается встать, но цепкая рука не дает пошевелиться.
- Ты иди, а мы еще потолкуем, - подмигивает Шиндону Донхэ. - Не переживай, я присмотрю за твоей принцессой.
Словно загипнотизированный, Хёкдже рассеянно кивает.
- Все в порядке, я сейчас. Не называй меня принцессой.
В конце концов, что может с ним случиться в набитой людьми гостиной общей квартиры?
Шиндон еще раз оглядывается, но вскоре теряется из виду.
- Тебе - за полцены. Потому что ты хорошенький.
- Хорошенький, нехорошенький, - бурчит Хёкдже, стряхивая его руку. - Какого черта тебе от меня нужно? И как ты сюда попал, если уж на то пошло?
- А, - тянет Донхэ, - так ты новенький. Тогда я тебя просто так угощаю, - половинка плоского цветастого квадратика напоминает шершавую с обратной стороны почтовую марку. Хёкдже недоуменно вертит ее в руках. Донхэ вздыхает.
- Святая простота. На язык клади.
Что-то, наверное, вселилось в него этим вечером, иначе с какой стати он все еще здесь в компании незнакомого подозрительного типа, слухи о котором доходят даже до их, по большому счету, благополучного квартала. Разумеется, Хёкдже и раньше слышал не слишком приятные истории в институте, но там, где зависает богемная молодежь, было бы странно не узнать парочку страшилок о третьекурснике с отделения вокала (которого никто не знает, "но знакомый моего друга рассказывал") выбросившемся из окна во время ломки, и прочую чепуху.
Не дождавшись реакции, Донхэ крепко сжимает его челюсть, заставляя открыть рот, кладет картинку на язык, аккуратно тянет подбородок вверх и размашисто чмокает в лоб. Хёкдже возмущенно дергается, но пальцы лишь сильнее впиваются в кожу щек.
- Спокойно, - негромко говорит Донхэ, безмятежно улыбаясь, и машет свободной рукой Хичолю, вцепившемуся на этот раз в высокую рюмку с чем-то пронзительно-зеленым. Из-за его плеча Шивон неодобрительно косится на напиток - сам он, скорее всего, не выпил ничего крепче ананасового сока.
- Можешь пожевать, - тем временем продолжает Донхэ, чуть ослабляя давление на челюсти.
Хёкдже вырывается и презрительно сплевывает. Размякшая бумага жалобно морщится на лакированной столешнице.
- Что за фигня?!
Лицо Донхэ перекашивает от злости.
- Урод. Ты пожалеешь, обещаю, - и, сорвавшись с места, во мгновение ока исчезает в полутьме.
Хёкдже чувствует дрожь в коленях. С самого начала это была очень плохая идея. Как в тот день в старшей школе, когда у них с его первой подружкой все казалось очень серьезно и они все-таки переспали месяца через три трогательных отношений, а потом она зачем-то призналась, что таблетки, которые принимала, на самом деле, от кашля, а вовсе не от нежелательных наследников. В тот момент он тоже судорожно пытался представить, что делать дальше: вроде как пути назад нет, а жизнь почему-то продолжается. Тогда им обоим повезло. Быть может, и на этот раз пронесет. Чертов Хичоль, если бы не его манера издеваться, Хёкдже бы достался нормальный безалкогольный мохито ("- В отличие от тебя, задрот, я просто не забыл добавить самый главный ингредиент"). Он бы пожевал лайм, закусил колотым льдом и не чувствовал себя виноватым за нарушенный принцип.
Музыка на миг умолкает. В наступившей тишине, наполненной воображаемым звоном, телефонная трель кажется вопиющим, нездоровым дисбалансом. Кюхен тянется за трубкой через головы оккупировавших кресло Есона с Реуком.
- Алло? - раздраженно бросает он. - Нет, это не служба эскорта! - сообщает он абоненту на другом конце линии и нажимает сброс. - Снова кто-то ищет компанию, - рапортует он через весь зал. Хичоль что-то кричит в ответ, но его слова тонут в залпе звуков, от которых далеко не новая стереосистема конвульсивно содрогается.
--
Проходит полчаса, за которые Хёкдже утверждается во мнении, что марка не успела подействовать и разложить его хрупкое сознание, обрекая на жалкое существование наркотически зависимого - школьный психолог тысячу раз говорил, что, по статистике, любой попробовавший раз, возвращается к этому снова и снова.
Он присоединяется к небольшой кучке людей на импровизированном танцполе - шесть дней в неделю там располагается огромный надувной матрас Шиндона и его многочисленные пожитки, теперь надежно упрятанные в нишу. Довольно быстро отыскав Хичоля, который по праву считается экспертом в подобных вещах, он пристает к нему с расспросами. Хичоля явно подводит координация в пространстве, что, однако, ничуть не влияет на функционирование той доли мозга, которая отвечает за сарказм.
- Чувак, тебя еще можно спасти, - криво ухмыляясь, заверяет он. - Но тебе жизненно необходимо выпить!
Хёкдже тщетно пытается высвободить руку из стальной хватки.
- Ты прекрасно знаешь, что я не пью, - булькает он, плетясь следом.
- Поздно, ты уже выпил настоящий вкусный мохито. Теперь твоя святость утеряна навеки, кого хочешь спроси! - вещает Хичоль и толкает локтем Шивона. - Святой отец, скажите, правда ведь, Библия не различает, украл ли ты жвачку в магазине или жестоко убил десять тысяч младенцев и съел их глаза? Все одно - грех? - Шивон растерянно кивает и, спохватившись, поднимает вверх указательный палец, но Хичоль уже торопится дальше. - Вот видишь! Размер не имеет значения! Ты попал, парень, какой смысл размениваться на микрогрешок, если отвечать придется по полной? Расслабься хоть раз в жизни, - завершает он познавательный монолог, вталкивая Хёкдже на высокий табурет. - Бармен! Маргариту моему оступившемуся другу за счет заведения!
Материализовавшийся из ниоткуда Донхэ недобро прищуривается.
- Сию минуту, - обещает он.
Хёкдже с сомнением косится в его сторону.
- Я не стану пить то, что он приготовит.
Хичоль отвешивает ему подзатыльник.
- Это его работа, болван. Под мою ответственность.
Вязкая голубая субстанция не внушает особого доверия. Зеленая вишенка с хвостиком прямо-таки взывает к подозрительности.
- Маргарита, - объявляет Хичоль, - Хёкдже. Хёкдже, это маргарита, вам будет хорошо вместе.
--
Еще через сорок минут ни разу не присевший за весь вечер Итук собирается домой в прихожей.
- Много не пейте, - раздает он последние наставления по-отечески поучительным тоном, пока разыскивает в свалке обуви возле двери свои некогда белоснежные кроссовки.
- Хорошо, мамочка, - послушно мямлит Кюхен, незаметно делая глоток соджу.
- И не спаивайте Хёкдже. Он последний адекватный среди вас.
- Он уже большой мальчик, дорогая, - словно между прочим вставляет давно и нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу Канин. Итук так увлечен, что на этот раз ему сходит с рук. Канин вновь поглядывает на стойку, на которой трезвенник-Хёкдже изображает телебашню (- Я состою из радиоволн! - радостно вопит он. - Они повсюду! Смотрите, мои руки - тоже волны!).
--
Когда донельзя возмущенные соседи грозят вызвать полицию и обратиться в социальную службу, музыку приходится выключить совсем. Хичоль угрюмо изучает свой идеальный маникюр. Не слишком опечаленные отсутствием звукового сопровождения гости развлекают себя сами. Реук дремлет, положив голову на колени Есону. Хёкдже катается по ковру и хихикает.
- Кто закоротил ему контакты? - недовольно цедит сквозь зубы Хичоль.
- Ты? - услужливо подсказывает развалившийся на диване Кюхен.
- От него столько шума, - жалуется Хичоль. - Шивон, может его в ванной закрыть?
- Лучше отправить к родителям, - советует Шиндон.
- Не надо родителей! Я обещал Джунсу не пить, - лепечет Хёкдже. - Хичоль-хён, я так тебя люблю, ты такой клевый! - и вновь покатывается со смеху.
- Кто такой Джунсу? - интересуется Есон.
Хичоль отмахивается.
- Это... - его прерывает громкий звонок телефона. Донхэ поднимает трубку.
- Нет. Простите, как вы сказали? Да, конечно! - говорит он, переводя взгляд на полубессознательного Хёкдже. - Диктуйте адрес.
--
- Может, она не придет? - немного невнятно, но оттого не менее печально вопрошает Минхо, в очередной раз прикладываясь к бутылке. Солидная шеренга ее опустошенных товарок выстроилась у противоположной стены. Сквозь распахнутое настежь окно июльский воздух раскаленными волнами накрывает комнату - кондиционер второй день как поломался. До официального окончания семестра остается около сотни часов, но Сонмин, будучи местным вундеркиндом, может с чистой совестью расслабиться, пока остальные лихорадочно пытаются впихнуть в головы максимально возможное количество информации.
Резкий стук обрывает его на полуслове. Когда дверь распахивается, являя взору высокую худую блондинку, он поначалу списывает зрительные галлюцинации на употребленный алкоголь: жесткие черты лица, рельефные бицепсы, отсутствие вторичных половых признаков в области декольте и не по-женски крепкие икры.
- Привееет, - тянет ночная гостья и несколько неуверенно машет рукой, будто продумывая каждое последующее движение. Болтающаяся на шее табличка гласит: "Ынхёк".
Активизировавшийся Минхо, нетвердо покачиваясь, преодолевает разделяющее их расстояние и повисает на ручке двери.
- Ну, наконец-то! А девочки где?
- А они... хм... сейчас-сейчас, - бормочет "блондинка", вглядываясь в кривоватую надпись поперек ладони, - о, вот! Они на вызове!
Сонмин хмурится.
- Можно я сниму туфли? - спрашивает, по всей видимости, Ынхёк. Все переводят взгляд на его ноги. - Эти каблуки просто убивайц... убийц... убийственные.
- Мне-то все равно, - пожимает плечами Сонмин, чувствуя, что сила притяжения сегодня вечером работает как-то особенно интенсивно. - Это вот он жаждет общения, - продолжает он, указывая на Минхо, который глупо улыбается.
- Проходи, - гостеприимно приглашает Минхо, - посидим, поболтаем. Выпьем?
- Вообще-то, я не пью, - информирует Ынхёк, подбирая с пола свою устрашающую обувь. Слова звучат как-то смазано. - Но сегодня можно. Я согрешил...
- Ничего, мы тоже не архангелы, - ободряюще говорит Минхо и захлопывает дверь за его спиной.
--
Градус - лучший катализатор в процессе постижения принципа действия теории относительности времени. Пусть даже сложно вообразить, на что походили бы практически занятия стандартного курса физики.
Буквально только что они играли в карты на раздевание, передавая по кругу последнюю запотевшую и восхитительно прохладную бутылку пива, а теперь Ынхёк зарывает пальцы в отросшую шевелюру Минхо, из чего Сонмин делает несколько запоздалый вывод о том, что практика наглядной демонстрации искусственного дыхания "рот-в-рот" порой приводит к весьма предсказуемым последствиям.
- Мне одеться и уйти? - деланно безразлично интересуется он, хотя все внутри противится такому повороту событий.
- Разденься и останься, - подмигивает Минхо, на секунду отрываясь от своего увлекательного занятия, - это ты здесь продвинутый пользователь.
Минхо изрядно нетрезв и Сонмин мимолетно удивляется, не раздражает ли Ынхёка концентрация спирта в его дыхании - да и поведении тоже. Впрочем, судя по расфокусированной искаженности движений и расширенным зрачкам, сам Ынхёк (жесткие линии и угловатые кости, ни единого намека на женственность при странной, почти влюбленной податливости) недалеко от него ушел. И хотя он добровольно изгибает шею и подставляет губы настойчивым поцелуям, в нем нет ни грамма жеманной, наигранной манерности, притворства или фальши, присущей ряду личностей "по вызову", с которыми им периодически доводилось иметь дело. Почему он здесь?
Сонмин устало тянется за спортивными шортами. Минхо вопросительно следит за его действиями, закрыв рот Ынхёка рукой.
- Не встает на покорных овец, - резко поясняет Сонмин, зачем-то разыскивая козырек от солнца во втором часу ночи. Или утра.
Минхо фыркает и валится на постель.
- Умеешь ты создать настроение.
Уже в дверях Сонмина настигает его жалобный голос.
- Ты хоть на пальцах объясни, что делать?
Мысленно чертыхнувшись, Сонмин срывает козырек, отшвыривая его в сторону.
- Ванная, полка под зеркалом, белая бутылка без надписи. Не разбей умывальник, - отдает он команду вдогонку, заслышав грохот.
--
Не то, чтобы у Сонмина имелись ожидания на этот счет, но когда, пройдя раунд сентиментальных объятий, в котором Ынхёк в какой-то момент принимается вслух сравнивать его с любимой плюшевой пандой, последнее, чего ему хочется - безудержной сексуальной эскапады с жертвой затянувшегося детства. Следовало бы хоть паспорт у парня потребовать. Но Минхо уже завелся, а сбить его с волны возможно разве что ядерной атакой. Чисто теоретически. Поэтому сперва они втроем пьяно и бестолково брызгаются холодной водой в ванной, после чего по инициативе зверски проголодавшегося Ынхёка, ужинают на полу подозрительным кулинарным шедевром, сооруженным из всего мало-мальски съедобного, что только обнаружилось в холодильнике. Когда же Ынхёк, по оценкам Минхо, понемногу приходит в себя, садятся смотреть порно.
Минут через пятнадцать Ынхёк начинает ерзать, то и дело пихая Сонмина коленом. Неугомонный Минхо клещом цепляется в его предплечье.
- Ты сюда кино пришел смотреть? - нагло атакует он и, не теряя времени даром, переходит в контрольное наступление.
На этом месте у Сонмина случается незапланированное выпадение из временного континуума, потому как следующее, что отпечатывается в памяти с ослепляющей четкостью - скомканное покрывало, нелепо пузырящееся сквозь судорожно напряженные пальцы и громкий всхлип "Больно!", когда он совершенно ясно осознает, что не может пошевелиться, пойманный в ловушку непривычного к подобному обращению тела и собственной похоти. Для храбрости он, что ли, напился?
- Минхо, - сдавленно шипит Сонмин, - твою мать, помоги же.
Минхо смотрит на него так, будто видит впервые.
- Ты же говорил, что знаешь, как... что делать, - неверяще шепчет он.
- Рот закрой, - обрывает его причитания потерпевшего крушение веры фаната Сонмин, осторожно проводя пальцами по мокрой щеке Ынхёка. - О моем авторитете побеседуем после, - бугры позвонков перекатываются под кожей, весь он - сплошной комок нервов и страдания.
Сонмин переводит дух, чувствуя, как дрожат липкие от смазки, слюны и слез руки.
- Ынхёк, пожалуйста, - умоляюще просит он, - я не хочу делать тебе больно.
--
Еще через пятнадцать минут Ынхёк протяжно стонет, неосознанно подаваясь навстречу движениям бедер Сонмина, и этот звук не имеет ничего общего с вымученными животными криками, о которых сейчас совсем не время вспоминать.
Пот блестит на выгнутой спине, скатывается к пояснице, светлые волосы на затылке потемнели, изменив оттенок, серебряный крест на тонкой цепочке перекрутился назад, невесомый домашний запах чистой кожи - как же его так угораздило?
"Наркотик", - мелькает в голове Сонмина, прежде чем возмущенное сопение слева живо напоминает о позабытых братьях меньших.
- Давай вдвоем? - предлагает Минхо, не вытаскивая руку из трусов.
- Спятил? - задыхается от ощущений и эмоций Сонмин.
- Мы так не договаривались, Минни, - уже не на шутку сердится Минхо.
Сонмин обреченно закатывает глаза, чуть притормаживая.
- Ынхёк, - мягко начинает он, замедляя движение собственной руки вверх и вниз по его члену, - ты когда-нибудь... хотя, пожалуй, что нет.
- Когда-нибудь что? - неожиданно трезвым голосом спрашивает Ынхёк, рвано выдыхая.
- Когда-нибудь делал минет? - не дает ему опомниться Минхо. Не то, чтобы это в самом деле имело для него значение.
- Да, - отвечает тот, и это решает дело.
--
Минхо засыпает, едва его голова касается подушки, принявшей в результате их манипуляций совершенно невообразимую форму. Сонмин пытается отдышаться, неосознанно царапая ногтями сбитые простыни. Не обнаружив иных признаков жизни, он встревоженно приподнимается на локтях.
- Ты в порядке?
Раскрасневшийся Ынхёк неохотно поворачивает голову, глотая воздух открытым ртом.
- Я, - начинает он и закашливается. Сонмин терпеливо ждет. - Я такой голодный, - признается, наконец, Ынхёк и смущенно улыбается.
--
Хёкдже открывает глаза и мир начинает качаться. Воздух, горячий и густой, как кисель, забивается в легкие, короткие волосы на лбу и висках взмокли от пота, тяжелые вязкие простыни липнут к телу, на живот словно налили варенья и оставили высыхать, внутренняя поверхность бедер влажная и липкая. Вдобавок ко всему, поселившиеся за ночь в его черепной коробке перелетные дятлы добросовестно трудятся во благо стаи, отчего хочется взвыть и укрыться в каком-нибудь темном прохладном месте, где нет необходимости шевелиться и испытывать безумную, вселенских масштабов жажду.
Хёкдже неловко выворачивается из плотного сугроба подло обернувшегося вокруг него покрывала и случайно прикасается к чьей-то руке. Осторожно приподняв одно веко, он натыкается на внимательный взгляд незнакомых глаз.
- Пить хочешь? - спрашивает их обладатель и улыбается уголками рта.
Хёкдже и рад бы ответить, но, очевидно, дятлы-передовики выбили из него функцию издавания внятных звуков. Наряду со способностью связно мыслить и воспроизводить воспоминания - помимо тупой боли, в его голове только черная гулкая пустота.
- Давай помогу, - скорее настаивает, чем предлагает незнакомец и, крепко ухватив Хёкдже за локоть, аккуратно ставит его на ноги и провожает до двери в ванную, бережно придерживая за плечи. Сделав первый самостоятельный шаг, Хёкдже почти приветствует носом порог, но ему не дают упасть.
- Я пока кофе поставлю, - вздыхает неожиданный спаситель, удостоверившись, что Хёкдже крепко уцепился за край раковины.
В зеркале отражается неизвестное науке чудовище без глаз, зато со взлохмаченной шевелюрой и багряным пятном на месте, где у нормальных людей обычно располагаются губы. Лишь проведя ладонью по лицу, он понимает, что красные разводы, как и черные потеки, оставшиеся на пальцах от прикосновения к опухшим векам, имеют инородное происхождение.
Вода, закручиваясь маленьким вихрем, с журчанием стекает вниз. Хёкдже гипнотизирует взглядом трещину на пластмассовой полке. Глубоко вздохнув, он заползает в душевую кабину, долго возится со смесителем, который подает то жидкий лед, то кипяток, роняет незнакомые флаконы с шампунем, почти до обморожения стоит, прислонившись к мокрому пластику, покрытому чешуей известкового налета, и, наконец, вываливается на затоптанный коврик, вероятно, некогда бывший белым. Любимого полотенца на сушилке не обнаруживается, посему приходится обернуться чьим-то чужим.
В кухне отвратительно светло и тошнотворно пахнет яичницей и горячими тостами. Оживший желудок угрожающе бултыхается в животе, но не отваживается переходить к более решительным действиям. Стакан воды с растворенным аспирином оправдывает миллионы лет существования человечества.
- Извини, больше ничего не было, - сообщает его недавний знакомый, с которым, кстати сказать, они так и не успели толком познакомиться, и опять улыбается. За десять личных микровечностей, в течение которых Хёкдже разлагался до атомов и вновь воскресал, собираясь воедино под контрастным душем, тот успел облачиться в розовую майку, джинсы и левый носок в зеленое сердечко - правый торжественно покоится на столе в компании пустой банки из-под энергетика и распакованной коробки сухой лапши.
Хёкдже тяжело опускается на стул с высокой спинкой, болезненный импульс пронзает позвоночник, будто он неудачно упал на тренировке. Странно, что он этого не помнит.
Клочья воспоминаний просочившейся россыпью вездесущих пушинок одуванчика кружат в сознании: неясные образы, звенящие отрывистые фразы, ничего конкретного. У них была вечеринка, Хичоль притащил Донхэ, соседи обещали вызвать полицию, он дал Джунсу слово не пить, марку с улыбкой чеширского кота нельзя приклеить на язык. Бред какой-то.
Основательно прочистив горло, он хрипло спрашивает:
- Почему я здесь? И где мое полотенце?
Его единственный собеседник отворачивается от плиты.
- Ты ничего не помнишь? - уточняет он, и в таком состоянии Хёкдже сложно определить, чего в его голосе больше: облегчения или сожаления.
--
Такого просто не может быть. Исключительно потому, что этого не должно быть в принципе. Так не бывает. Хёкдже упрямо мотает головой, сцепив пальцы в замок.
- Мне очень жаль, - говорит Сонмин - то, что перед ним именно Сонмин они выяснили еще десять минут назад. - Ты классный. Нам так понравилось, - беспомощно добавляет он, словно от этого Хёкдже станет легче.
Повисшую тишину впору резать ножом. За окном разноцветные фигурки футболистов гоняют белую точку по полосато-салатовому сукну поля. Их оживленные восклицания доносятся до самого студенческого общежития.
- Ынхёк, - полушепотом зовет Сонмин.
- Меня зовут Хёкдже.
- Тогда... кто такой Ынхёк? - и без того большие глаза становятся совсем круглыми.
- Так меня называют друзья, - отвечает Хёкдже, горько усмехаясь.
- Мне жаль, что так вышло, - снова повторяет Сонмин. Его рука крадется по поверхности стола, покрытой старыми круглыми отпечатками посуды, и останавливается в опасной близости от побелевших пальцев Хёкдже. - Мне жаль, что ты не помнишь.
Будто последний камень в основании плотины выбивает мощным, безудержным потоком или внезапно налетевший шквал эмоций срывает крышу - и Хёкдже кричит на него, на себя, на спящего на сдвинутых кроватях Минхо и на весь мир, в котором может происходить что угодно, но почему именно с ним?
Сонмин не пытается возразить, лишь молча слушает, опустив голову, и от этой его осязаемой вины только хуже. Эхо барахтается в полупустом, по-холостяцки неприбранном помещении, звенит в углах. Когда умолкает последний отзвук, происходит сразу два события: кофе с шипением сбегает из джезвы и заспанный Минхо в простыне на манер тоги возникает в дверном проеме.
- Вы охренели орать в такую рань? - зевая, интересуется он и скрывается в ванной.
- Я одолжу тебе одежду? - тихо предлагает Сонмин, вовсе не подразумевая возвращение этого долга.
В фильмах в подобных ситуациях непременно идет проливной дождь, с молниями и ураганным ветром - все как положено, чтобы главный герой мог выплакаться всласть, вытравить свое горе, заблудиться в лесу или даже заболеть и подхватить воспаление легких, позволить непогоде смыть обломки прошлого, не потеряв при этом чувства собственного достоинства. Даже в глазах зрителей. Вряд ли, правда, режиссеры стали бы драться за сценарий фильма о парне, которого отымели двое других, а ему, по всей видимости, понравилось, а потом выпускать проект в национальный прокат.
Но снаружи светит солнце, из открытого окна доносится аромат цветущих лип и птичьи трели. Двумя пролетами ниже комнаты, в которой осталось все светлое, что было в его несуразной жизни, Хёкдже, прижавшись спиной к стене, сползает на пол и плачет от яростного бессилия.
--
- О, возвращение блудной порнодивы! - громогласно изрекает Хичоль, когда Хёкдже открывает входную дверь. - Мы уже думали, тебя пригласили в Большое кино.
- Ты чего так поздно? - обеспокоенно бубнит Реук, откладывая в сторону утюг.
- Скорее рано, - усмехается Шиндон.
- Рассказывай, как все прошло? - торопит Хичоль и отправляет в рот полную пластиковую ложечку мороженого.
Шивон отвлекается от библейских текстов и поднимает бровь.
Хёкдже молча пересекает гостиную, с грохотом захлопывая дверь в свою комнату.
- Облом, - комментирует Хичоль, вновь увеличивая громкость телевизора. - Говорил же, нужно было и ноги ему побрить.
--
Розовая футболка с эмблемой находит свое пристанище рядом с переполненной мусорной корзиной, услужливо сворачиваясь, будто ей там самое место. Лишь к концу дня, приняв душ не меньше десятка раз и получив обратно временно атрофировавшуюся способность думать, Хёкдже вспоминает, где видел эмблему - на любимой рубашке Хичоля, в которой он каждую вторую субботу месяца посещает собрания своего Тайного братства.
"Как тесен мир", - едко думает Хёкдже, и от таких размышлений тошнит еще сильнее ,чем от утреннего похмелья.
--
Тесный мир, однако, не переворачивается, жизнь идет своим чередом. И хотя Хёкдже то и дело ожидает, что незнакомые люди на улицах начнут показывать на него пальцами и ограничивать доступ к благам цивилизации, вроде ресторанов фаст-фуда, танцевальной студии и тренажерного зала, этого так и не происходит. Розовая футболка по необъяснимой причине перекочевывает в стенной шкаф, да там и задерживается.
--
Сонмин появляется, когда подходит к концу первый месяц нового семестра. Выжидающе поглядывая на арку, ведущую во двор, упорно топчет пыль у подъезда. У Хёкдже колет в боку. Сердце одновременно свободно падает в желудок и застревает в горле - возможно, у него от рождения было два сердца, как иначе он бы справился? Розовая толстовка с белой опушкой на капюшоне (серьезно, с ума они там посходили в своем братстве?) невольно привлекает внимание: идущий рядом Итук спотыкается на ровном месте и едва не растягивается поперек дороги. Кюхен негромко присвистывает.
- Вообще нисколько не Хичоль, - вполголоса бормочет он.
- Хёкдже, - зовет Сонмин. Напряжение резонирует в голосе. - Можно тебя на два слова?
автор: Kleine
фандом: Super Junior/SHINee
пейринг: Сонмин/Ынхек/Минхо
рейтинг: R
предупреждение: college-AU, "date rape"-drug use + Минхо
читать дальше
Есть такая категория людей, которым не нужно приглашение, чтобы оказаться на закрытой вечеринке. Они словно держат в рукаве ключи от всех дверей и не признают слова "нельзя". Ли Донхэ насквозь пропах неприятностями: они тянутся от кончиков его пальцев невидимой вибрирующей паутиной, обволакивают каждого, кто бездумно решается приблизиться и медленно, но верно подталкивают к пропасти уже серьезных проблем. Никто не знает, почему он сегодня здесь, чем живет и как ему удается все то, что он делает.
- Хёкдже, не кисни! - салютует стаканом с синтетически-оранжевым пойлом Хичоль и увеличивает громкость в колонках. Диван подрагивает от низких тяжелых тонов ударных, оконные стекла слабо дребезжат, Хичоль довольно ухмыляется и цепляет наушники.
- Ну что опять? - склоняется над ним Шиндон.
Хёкдже дергает плечом. Он и сам не понимает, в чем дело.
- Это ты его впустил?
- Кого? А, этого. Я не в кур...
- По-моему, тебе пора освежиться, - заговорщическим тоном замечает Донхэ в самое его ухо. Хёкдже вовсе не считает, что это удачная мысль. - Чувак, - хмурится тот, - ты не пьешь, не куришь, не цепляешь девушек, а только дуешься в углу. Но я знаю, чем тебе помочь, - порывшись в карманах, в которых наверняка вмонтирована черная дыра - иначе с какой стати там вечно обнаруживаются самые невероятные вещи - он вытаскивает щеголеватого вида бумажник. В одном из отделений ярким пятном выделяются цветастые квадратики с изображениями мультяшных персонажей. - Универсальный ободритель, - поясняет Донхэ, - веселье только начинается.
Хёкдже поднимает брови. Шиндон хмыкает.
- Так что? Будете брать?
- Брать кого? - осторожно уточняет Хёкдже.
Проходящий мимо с тарелкой салата для Хичоля Шивон доброжелательно улыбается всем троим. Донхэ смыкает пальцы, прикрывая содержимое ладони. Его лицо, секунду назад внимательное и деловитое, не выражает ровным счетом ничего. Пустота. Абсолютный вакуум. Стеклянные глаза и приоткрытый рот. Кажется, еще мгновение, и с нижней губы потянется тонкая ниточка слюны. Шивон скрывается в толпе.
- Так вот, - напоминает враз оживившийся Донхэ, будто тронув внутренний тумблер переключения режима активности, - брать города. Если сумеешь на этом остановиться.
Шиндон предостерегающе откашливается.
- Пойду поищу Итука, - говорит он. - Ты со мной?
Хёкдже порывается встать, но цепкая рука не дает пошевелиться.
- Ты иди, а мы еще потолкуем, - подмигивает Шиндону Донхэ. - Не переживай, я присмотрю за твоей принцессой.
Словно загипнотизированный, Хёкдже рассеянно кивает.
- Все в порядке, я сейчас. Не называй меня принцессой.
В конце концов, что может с ним случиться в набитой людьми гостиной общей квартиры?
Шиндон еще раз оглядывается, но вскоре теряется из виду.
- Тебе - за полцены. Потому что ты хорошенький.
- Хорошенький, нехорошенький, - бурчит Хёкдже, стряхивая его руку. - Какого черта тебе от меня нужно? И как ты сюда попал, если уж на то пошло?
- А, - тянет Донхэ, - так ты новенький. Тогда я тебя просто так угощаю, - половинка плоского цветастого квадратика напоминает шершавую с обратной стороны почтовую марку. Хёкдже недоуменно вертит ее в руках. Донхэ вздыхает.
- Святая простота. На язык клади.
Что-то, наверное, вселилось в него этим вечером, иначе с какой стати он все еще здесь в компании незнакомого подозрительного типа, слухи о котором доходят даже до их, по большому счету, благополучного квартала. Разумеется, Хёкдже и раньше слышал не слишком приятные истории в институте, но там, где зависает богемная молодежь, было бы странно не узнать парочку страшилок о третьекурснике с отделения вокала (которого никто не знает, "но знакомый моего друга рассказывал") выбросившемся из окна во время ломки, и прочую чепуху.
Не дождавшись реакции, Донхэ крепко сжимает его челюсть, заставляя открыть рот, кладет картинку на язык, аккуратно тянет подбородок вверх и размашисто чмокает в лоб. Хёкдже возмущенно дергается, но пальцы лишь сильнее впиваются в кожу щек.
- Спокойно, - негромко говорит Донхэ, безмятежно улыбаясь, и машет свободной рукой Хичолю, вцепившемуся на этот раз в высокую рюмку с чем-то пронзительно-зеленым. Из-за его плеча Шивон неодобрительно косится на напиток - сам он, скорее всего, не выпил ничего крепче ананасового сока.
- Можешь пожевать, - тем временем продолжает Донхэ, чуть ослабляя давление на челюсти.
Хёкдже вырывается и презрительно сплевывает. Размякшая бумага жалобно морщится на лакированной столешнице.
- Что за фигня?!
Лицо Донхэ перекашивает от злости.
- Урод. Ты пожалеешь, обещаю, - и, сорвавшись с места, во мгновение ока исчезает в полутьме.
Хёкдже чувствует дрожь в коленях. С самого начала это была очень плохая идея. Как в тот день в старшей школе, когда у них с его первой подружкой все казалось очень серьезно и они все-таки переспали месяца через три трогательных отношений, а потом она зачем-то призналась, что таблетки, которые принимала, на самом деле, от кашля, а вовсе не от нежелательных наследников. В тот момент он тоже судорожно пытался представить, что делать дальше: вроде как пути назад нет, а жизнь почему-то продолжается. Тогда им обоим повезло. Быть может, и на этот раз пронесет. Чертов Хичоль, если бы не его манера издеваться, Хёкдже бы достался нормальный безалкогольный мохито ("- В отличие от тебя, задрот, я просто не забыл добавить самый главный ингредиент"). Он бы пожевал лайм, закусил колотым льдом и не чувствовал себя виноватым за нарушенный принцип.
Музыка на миг умолкает. В наступившей тишине, наполненной воображаемым звоном, телефонная трель кажется вопиющим, нездоровым дисбалансом. Кюхен тянется за трубкой через головы оккупировавших кресло Есона с Реуком.
- Алло? - раздраженно бросает он. - Нет, это не служба эскорта! - сообщает он абоненту на другом конце линии и нажимает сброс. - Снова кто-то ищет компанию, - рапортует он через весь зал. Хичоль что-то кричит в ответ, но его слова тонут в залпе звуков, от которых далеко не новая стереосистема конвульсивно содрогается.
--
Проходит полчаса, за которые Хёкдже утверждается во мнении, что марка не успела подействовать и разложить его хрупкое сознание, обрекая на жалкое существование наркотически зависимого - школьный психолог тысячу раз говорил, что, по статистике, любой попробовавший раз, возвращается к этому снова и снова.
Он присоединяется к небольшой кучке людей на импровизированном танцполе - шесть дней в неделю там располагается огромный надувной матрас Шиндона и его многочисленные пожитки, теперь надежно упрятанные в нишу. Довольно быстро отыскав Хичоля, который по праву считается экспертом в подобных вещах, он пристает к нему с расспросами. Хичоля явно подводит координация в пространстве, что, однако, ничуть не влияет на функционирование той доли мозга, которая отвечает за сарказм.
- Чувак, тебя еще можно спасти, - криво ухмыляясь, заверяет он. - Но тебе жизненно необходимо выпить!
Хёкдже тщетно пытается высвободить руку из стальной хватки.
- Ты прекрасно знаешь, что я не пью, - булькает он, плетясь следом.
- Поздно, ты уже выпил настоящий вкусный мохито. Теперь твоя святость утеряна навеки, кого хочешь спроси! - вещает Хичоль и толкает локтем Шивона. - Святой отец, скажите, правда ведь, Библия не различает, украл ли ты жвачку в магазине или жестоко убил десять тысяч младенцев и съел их глаза? Все одно - грех? - Шивон растерянно кивает и, спохватившись, поднимает вверх указательный палец, но Хичоль уже торопится дальше. - Вот видишь! Размер не имеет значения! Ты попал, парень, какой смысл размениваться на микрогрешок, если отвечать придется по полной? Расслабься хоть раз в жизни, - завершает он познавательный монолог, вталкивая Хёкдже на высокий табурет. - Бармен! Маргариту моему оступившемуся другу за счет заведения!
Материализовавшийся из ниоткуда Донхэ недобро прищуривается.
- Сию минуту, - обещает он.
Хёкдже с сомнением косится в его сторону.
- Я не стану пить то, что он приготовит.
Хичоль отвешивает ему подзатыльник.
- Это его работа, болван. Под мою ответственность.
Вязкая голубая субстанция не внушает особого доверия. Зеленая вишенка с хвостиком прямо-таки взывает к подозрительности.
- Маргарита, - объявляет Хичоль, - Хёкдже. Хёкдже, это маргарита, вам будет хорошо вместе.
--
Еще через сорок минут ни разу не присевший за весь вечер Итук собирается домой в прихожей.
- Много не пейте, - раздает он последние наставления по-отечески поучительным тоном, пока разыскивает в свалке обуви возле двери свои некогда белоснежные кроссовки.
- Хорошо, мамочка, - послушно мямлит Кюхен, незаметно делая глоток соджу.
- И не спаивайте Хёкдже. Он последний адекватный среди вас.
- Он уже большой мальчик, дорогая, - словно между прочим вставляет давно и нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу Канин. Итук так увлечен, что на этот раз ему сходит с рук. Канин вновь поглядывает на стойку, на которой трезвенник-Хёкдже изображает телебашню (- Я состою из радиоволн! - радостно вопит он. - Они повсюду! Смотрите, мои руки - тоже волны!).
--
Когда донельзя возмущенные соседи грозят вызвать полицию и обратиться в социальную службу, музыку приходится выключить совсем. Хичоль угрюмо изучает свой идеальный маникюр. Не слишком опечаленные отсутствием звукового сопровождения гости развлекают себя сами. Реук дремлет, положив голову на колени Есону. Хёкдже катается по ковру и хихикает.
- Кто закоротил ему контакты? - недовольно цедит сквозь зубы Хичоль.
- Ты? - услужливо подсказывает развалившийся на диване Кюхен.
- От него столько шума, - жалуется Хичоль. - Шивон, может его в ванной закрыть?
- Лучше отправить к родителям, - советует Шиндон.
- Не надо родителей! Я обещал Джунсу не пить, - лепечет Хёкдже. - Хичоль-хён, я так тебя люблю, ты такой клевый! - и вновь покатывается со смеху.
- Кто такой Джунсу? - интересуется Есон.
Хичоль отмахивается.
- Это... - его прерывает громкий звонок телефона. Донхэ поднимает трубку.
- Нет. Простите, как вы сказали? Да, конечно! - говорит он, переводя взгляд на полубессознательного Хёкдже. - Диктуйте адрес.
--
- Может, она не придет? - немного невнятно, но оттого не менее печально вопрошает Минхо, в очередной раз прикладываясь к бутылке. Солидная шеренга ее опустошенных товарок выстроилась у противоположной стены. Сквозь распахнутое настежь окно июльский воздух раскаленными волнами накрывает комнату - кондиционер второй день как поломался. До официального окончания семестра остается около сотни часов, но Сонмин, будучи местным вундеркиндом, может с чистой совестью расслабиться, пока остальные лихорадочно пытаются впихнуть в головы максимально возможное количество информации.
Резкий стук обрывает его на полуслове. Когда дверь распахивается, являя взору высокую худую блондинку, он поначалу списывает зрительные галлюцинации на употребленный алкоголь: жесткие черты лица, рельефные бицепсы, отсутствие вторичных половых признаков в области декольте и не по-женски крепкие икры.
- Привееет, - тянет ночная гостья и несколько неуверенно машет рукой, будто продумывая каждое последующее движение. Болтающаяся на шее табличка гласит: "Ынхёк".
Активизировавшийся Минхо, нетвердо покачиваясь, преодолевает разделяющее их расстояние и повисает на ручке двери.
- Ну, наконец-то! А девочки где?
- А они... хм... сейчас-сейчас, - бормочет "блондинка", вглядываясь в кривоватую надпись поперек ладони, - о, вот! Они на вызове!
Сонмин хмурится.
- Можно я сниму туфли? - спрашивает, по всей видимости, Ынхёк. Все переводят взгляд на его ноги. - Эти каблуки просто убивайц... убийц... убийственные.
- Мне-то все равно, - пожимает плечами Сонмин, чувствуя, что сила притяжения сегодня вечером работает как-то особенно интенсивно. - Это вот он жаждет общения, - продолжает он, указывая на Минхо, который глупо улыбается.
- Проходи, - гостеприимно приглашает Минхо, - посидим, поболтаем. Выпьем?
- Вообще-то, я не пью, - информирует Ынхёк, подбирая с пола свою устрашающую обувь. Слова звучат как-то смазано. - Но сегодня можно. Я согрешил...
- Ничего, мы тоже не архангелы, - ободряюще говорит Минхо и захлопывает дверь за его спиной.
--
Градус - лучший катализатор в процессе постижения принципа действия теории относительности времени. Пусть даже сложно вообразить, на что походили бы практически занятия стандартного курса физики.
Буквально только что они играли в карты на раздевание, передавая по кругу последнюю запотевшую и восхитительно прохладную бутылку пива, а теперь Ынхёк зарывает пальцы в отросшую шевелюру Минхо, из чего Сонмин делает несколько запоздалый вывод о том, что практика наглядной демонстрации искусственного дыхания "рот-в-рот" порой приводит к весьма предсказуемым последствиям.
- Мне одеться и уйти? - деланно безразлично интересуется он, хотя все внутри противится такому повороту событий.
- Разденься и останься, - подмигивает Минхо, на секунду отрываясь от своего увлекательного занятия, - это ты здесь продвинутый пользователь.
Минхо изрядно нетрезв и Сонмин мимолетно удивляется, не раздражает ли Ынхёка концентрация спирта в его дыхании - да и поведении тоже. Впрочем, судя по расфокусированной искаженности движений и расширенным зрачкам, сам Ынхёк (жесткие линии и угловатые кости, ни единого намека на женственность при странной, почти влюбленной податливости) недалеко от него ушел. И хотя он добровольно изгибает шею и подставляет губы настойчивым поцелуям, в нем нет ни грамма жеманной, наигранной манерности, притворства или фальши, присущей ряду личностей "по вызову", с которыми им периодически доводилось иметь дело. Почему он здесь?
Сонмин устало тянется за спортивными шортами. Минхо вопросительно следит за его действиями, закрыв рот Ынхёка рукой.
- Не встает на покорных овец, - резко поясняет Сонмин, зачем-то разыскивая козырек от солнца во втором часу ночи. Или утра.
Минхо фыркает и валится на постель.
- Умеешь ты создать настроение.
Уже в дверях Сонмина настигает его жалобный голос.
- Ты хоть на пальцах объясни, что делать?
Мысленно чертыхнувшись, Сонмин срывает козырек, отшвыривая его в сторону.
- Ванная, полка под зеркалом, белая бутылка без надписи. Не разбей умывальник, - отдает он команду вдогонку, заслышав грохот.
--
Не то, чтобы у Сонмина имелись ожидания на этот счет, но когда, пройдя раунд сентиментальных объятий, в котором Ынхёк в какой-то момент принимается вслух сравнивать его с любимой плюшевой пандой, последнее, чего ему хочется - безудержной сексуальной эскапады с жертвой затянувшегося детства. Следовало бы хоть паспорт у парня потребовать. Но Минхо уже завелся, а сбить его с волны возможно разве что ядерной атакой. Чисто теоретически. Поэтому сперва они втроем пьяно и бестолково брызгаются холодной водой в ванной, после чего по инициативе зверски проголодавшегося Ынхёка, ужинают на полу подозрительным кулинарным шедевром, сооруженным из всего мало-мальски съедобного, что только обнаружилось в холодильнике. Когда же Ынхёк, по оценкам Минхо, понемногу приходит в себя, садятся смотреть порно.
Минут через пятнадцать Ынхёк начинает ерзать, то и дело пихая Сонмина коленом. Неугомонный Минхо клещом цепляется в его предплечье.
- Ты сюда кино пришел смотреть? - нагло атакует он и, не теряя времени даром, переходит в контрольное наступление.
На этом месте у Сонмина случается незапланированное выпадение из временного континуума, потому как следующее, что отпечатывается в памяти с ослепляющей четкостью - скомканное покрывало, нелепо пузырящееся сквозь судорожно напряженные пальцы и громкий всхлип "Больно!", когда он совершенно ясно осознает, что не может пошевелиться, пойманный в ловушку непривычного к подобному обращению тела и собственной похоти. Для храбрости он, что ли, напился?
- Минхо, - сдавленно шипит Сонмин, - твою мать, помоги же.
Минхо смотрит на него так, будто видит впервые.
- Ты же говорил, что знаешь, как... что делать, - неверяще шепчет он.
- Рот закрой, - обрывает его причитания потерпевшего крушение веры фаната Сонмин, осторожно проводя пальцами по мокрой щеке Ынхёка. - О моем авторитете побеседуем после, - бугры позвонков перекатываются под кожей, весь он - сплошной комок нервов и страдания.
Сонмин переводит дух, чувствуя, как дрожат липкие от смазки, слюны и слез руки.
- Ынхёк, пожалуйста, - умоляюще просит он, - я не хочу делать тебе больно.
--
Еще через пятнадцать минут Ынхёк протяжно стонет, неосознанно подаваясь навстречу движениям бедер Сонмина, и этот звук не имеет ничего общего с вымученными животными криками, о которых сейчас совсем не время вспоминать.
Пот блестит на выгнутой спине, скатывается к пояснице, светлые волосы на затылке потемнели, изменив оттенок, серебряный крест на тонкой цепочке перекрутился назад, невесомый домашний запах чистой кожи - как же его так угораздило?
"Наркотик", - мелькает в голове Сонмина, прежде чем возмущенное сопение слева живо напоминает о позабытых братьях меньших.
- Давай вдвоем? - предлагает Минхо, не вытаскивая руку из трусов.
- Спятил? - задыхается от ощущений и эмоций Сонмин.
- Мы так не договаривались, Минни, - уже не на шутку сердится Минхо.
Сонмин обреченно закатывает глаза, чуть притормаживая.
- Ынхёк, - мягко начинает он, замедляя движение собственной руки вверх и вниз по его члену, - ты когда-нибудь... хотя, пожалуй, что нет.
- Когда-нибудь что? - неожиданно трезвым голосом спрашивает Ынхёк, рвано выдыхая.
- Когда-нибудь делал минет? - не дает ему опомниться Минхо. Не то, чтобы это в самом деле имело для него значение.
- Да, - отвечает тот, и это решает дело.
--
Минхо засыпает, едва его голова касается подушки, принявшей в результате их манипуляций совершенно невообразимую форму. Сонмин пытается отдышаться, неосознанно царапая ногтями сбитые простыни. Не обнаружив иных признаков жизни, он встревоженно приподнимается на локтях.
- Ты в порядке?
Раскрасневшийся Ынхёк неохотно поворачивает голову, глотая воздух открытым ртом.
- Я, - начинает он и закашливается. Сонмин терпеливо ждет. - Я такой голодный, - признается, наконец, Ынхёк и смущенно улыбается.
--
Хёкдже открывает глаза и мир начинает качаться. Воздух, горячий и густой, как кисель, забивается в легкие, короткие волосы на лбу и висках взмокли от пота, тяжелые вязкие простыни липнут к телу, на живот словно налили варенья и оставили высыхать, внутренняя поверхность бедер влажная и липкая. Вдобавок ко всему, поселившиеся за ночь в его черепной коробке перелетные дятлы добросовестно трудятся во благо стаи, отчего хочется взвыть и укрыться в каком-нибудь темном прохладном месте, где нет необходимости шевелиться и испытывать безумную, вселенских масштабов жажду.
Хёкдже неловко выворачивается из плотного сугроба подло обернувшегося вокруг него покрывала и случайно прикасается к чьей-то руке. Осторожно приподняв одно веко, он натыкается на внимательный взгляд незнакомых глаз.
- Пить хочешь? - спрашивает их обладатель и улыбается уголками рта.
Хёкдже и рад бы ответить, но, очевидно, дятлы-передовики выбили из него функцию издавания внятных звуков. Наряду со способностью связно мыслить и воспроизводить воспоминания - помимо тупой боли, в его голове только черная гулкая пустота.
- Давай помогу, - скорее настаивает, чем предлагает незнакомец и, крепко ухватив Хёкдже за локоть, аккуратно ставит его на ноги и провожает до двери в ванную, бережно придерживая за плечи. Сделав первый самостоятельный шаг, Хёкдже почти приветствует носом порог, но ему не дают упасть.
- Я пока кофе поставлю, - вздыхает неожиданный спаситель, удостоверившись, что Хёкдже крепко уцепился за край раковины.
В зеркале отражается неизвестное науке чудовище без глаз, зато со взлохмаченной шевелюрой и багряным пятном на месте, где у нормальных людей обычно располагаются губы. Лишь проведя ладонью по лицу, он понимает, что красные разводы, как и черные потеки, оставшиеся на пальцах от прикосновения к опухшим векам, имеют инородное происхождение.
Вода, закручиваясь маленьким вихрем, с журчанием стекает вниз. Хёкдже гипнотизирует взглядом трещину на пластмассовой полке. Глубоко вздохнув, он заползает в душевую кабину, долго возится со смесителем, который подает то жидкий лед, то кипяток, роняет незнакомые флаконы с шампунем, почти до обморожения стоит, прислонившись к мокрому пластику, покрытому чешуей известкового налета, и, наконец, вываливается на затоптанный коврик, вероятно, некогда бывший белым. Любимого полотенца на сушилке не обнаруживается, посему приходится обернуться чьим-то чужим.
В кухне отвратительно светло и тошнотворно пахнет яичницей и горячими тостами. Оживший желудок угрожающе бултыхается в животе, но не отваживается переходить к более решительным действиям. Стакан воды с растворенным аспирином оправдывает миллионы лет существования человечества.
- Извини, больше ничего не было, - сообщает его недавний знакомый, с которым, кстати сказать, они так и не успели толком познакомиться, и опять улыбается. За десять личных микровечностей, в течение которых Хёкдже разлагался до атомов и вновь воскресал, собираясь воедино под контрастным душем, тот успел облачиться в розовую майку, джинсы и левый носок в зеленое сердечко - правый торжественно покоится на столе в компании пустой банки из-под энергетика и распакованной коробки сухой лапши.
Хёкдже тяжело опускается на стул с высокой спинкой, болезненный импульс пронзает позвоночник, будто он неудачно упал на тренировке. Странно, что он этого не помнит.
Клочья воспоминаний просочившейся россыпью вездесущих пушинок одуванчика кружат в сознании: неясные образы, звенящие отрывистые фразы, ничего конкретного. У них была вечеринка, Хичоль притащил Донхэ, соседи обещали вызвать полицию, он дал Джунсу слово не пить, марку с улыбкой чеширского кота нельзя приклеить на язык. Бред какой-то.
Основательно прочистив горло, он хрипло спрашивает:
- Почему я здесь? И где мое полотенце?
Его единственный собеседник отворачивается от плиты.
- Ты ничего не помнишь? - уточняет он, и в таком состоянии Хёкдже сложно определить, чего в его голосе больше: облегчения или сожаления.
--
Такого просто не может быть. Исключительно потому, что этого не должно быть в принципе. Так не бывает. Хёкдже упрямо мотает головой, сцепив пальцы в замок.
- Мне очень жаль, - говорит Сонмин - то, что перед ним именно Сонмин они выяснили еще десять минут назад. - Ты классный. Нам так понравилось, - беспомощно добавляет он, словно от этого Хёкдже станет легче.
Повисшую тишину впору резать ножом. За окном разноцветные фигурки футболистов гоняют белую точку по полосато-салатовому сукну поля. Их оживленные восклицания доносятся до самого студенческого общежития.
- Ынхёк, - полушепотом зовет Сонмин.
- Меня зовут Хёкдже.
- Тогда... кто такой Ынхёк? - и без того большие глаза становятся совсем круглыми.
- Так меня называют друзья, - отвечает Хёкдже, горько усмехаясь.
- Мне жаль, что так вышло, - снова повторяет Сонмин. Его рука крадется по поверхности стола, покрытой старыми круглыми отпечатками посуды, и останавливается в опасной близости от побелевших пальцев Хёкдже. - Мне жаль, что ты не помнишь.
Будто последний камень в основании плотины выбивает мощным, безудержным потоком или внезапно налетевший шквал эмоций срывает крышу - и Хёкдже кричит на него, на себя, на спящего на сдвинутых кроватях Минхо и на весь мир, в котором может происходить что угодно, но почему именно с ним?
Сонмин не пытается возразить, лишь молча слушает, опустив голову, и от этой его осязаемой вины только хуже. Эхо барахтается в полупустом, по-холостяцки неприбранном помещении, звенит в углах. Когда умолкает последний отзвук, происходит сразу два события: кофе с шипением сбегает из джезвы и заспанный Минхо в простыне на манер тоги возникает в дверном проеме.
- Вы охренели орать в такую рань? - зевая, интересуется он и скрывается в ванной.
- Я одолжу тебе одежду? - тихо предлагает Сонмин, вовсе не подразумевая возвращение этого долга.
В фильмах в подобных ситуациях непременно идет проливной дождь, с молниями и ураганным ветром - все как положено, чтобы главный герой мог выплакаться всласть, вытравить свое горе, заблудиться в лесу или даже заболеть и подхватить воспаление легких, позволить непогоде смыть обломки прошлого, не потеряв при этом чувства собственного достоинства. Даже в глазах зрителей. Вряд ли, правда, режиссеры стали бы драться за сценарий фильма о парне, которого отымели двое других, а ему, по всей видимости, понравилось, а потом выпускать проект в национальный прокат.
Но снаружи светит солнце, из открытого окна доносится аромат цветущих лип и птичьи трели. Двумя пролетами ниже комнаты, в которой осталось все светлое, что было в его несуразной жизни, Хёкдже, прижавшись спиной к стене, сползает на пол и плачет от яростного бессилия.
--
- О, возвращение блудной порнодивы! - громогласно изрекает Хичоль, когда Хёкдже открывает входную дверь. - Мы уже думали, тебя пригласили в Большое кино.
- Ты чего так поздно? - обеспокоенно бубнит Реук, откладывая в сторону утюг.
- Скорее рано, - усмехается Шиндон.
- Рассказывай, как все прошло? - торопит Хичоль и отправляет в рот полную пластиковую ложечку мороженого.
Шивон отвлекается от библейских текстов и поднимает бровь.
Хёкдже молча пересекает гостиную, с грохотом захлопывая дверь в свою комнату.
- Облом, - комментирует Хичоль, вновь увеличивая громкость телевизора. - Говорил же, нужно было и ноги ему побрить.
--
Розовая футболка с эмблемой находит свое пристанище рядом с переполненной мусорной корзиной, услужливо сворачиваясь, будто ей там самое место. Лишь к концу дня, приняв душ не меньше десятка раз и получив обратно временно атрофировавшуюся способность думать, Хёкдже вспоминает, где видел эмблему - на любимой рубашке Хичоля, в которой он каждую вторую субботу месяца посещает собрания своего Тайного братства.
"Как тесен мир", - едко думает Хёкдже, и от таких размышлений тошнит еще сильнее ,чем от утреннего похмелья.
--
Тесный мир, однако, не переворачивается, жизнь идет своим чередом. И хотя Хёкдже то и дело ожидает, что незнакомые люди на улицах начнут показывать на него пальцами и ограничивать доступ к благам цивилизации, вроде ресторанов фаст-фуда, танцевальной студии и тренажерного зала, этого так и не происходит. Розовая футболка по необъяснимой причине перекочевывает в стенной шкаф, да там и задерживается.
--
Сонмин появляется, когда подходит к концу первый месяц нового семестра. Выжидающе поглядывая на арку, ведущую во двор, упорно топчет пыль у подъезда. У Хёкдже колет в боку. Сердце одновременно свободно падает в желудок и застревает в горле - возможно, у него от рождения было два сердца, как иначе он бы справился? Розовая толстовка с белой опушкой на капюшоне (серьезно, с ума они там посходили в своем братстве?) невольно привлекает внимание: идущий рядом Итук спотыкается на ровном месте и едва не растягивается поперек дороги. Кюхен негромко присвистывает.
- Вообще нисколько не Хичоль, - вполголоса бормочет он.
- Хёкдже, - зовет Сонмин. Напряжение резонирует в голосе. - Можно тебя на два слова?
@темы: AU, R, fanfiction
sapiosexual
название: ich fühl mich wie Romeo in einer One Man Show
автор: Kleine
пейринг: Шивон/Ынхёк,
рейтинг: PG-13
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: AU, OOC, зомби, клише, Хичоль и звездочки
На всякий случай: отдел приема жалоб закрыт на переучет, выход слева.
читать дальше
Новое лицо - всегда событие в провинциальном городке. Особенно таком крошечном, где все знают все и о каждом. Сентябрь едва успевает тронуть кроны развесистых лип в школьном саду, когда дремотную тишину раннего субботнего утра нарушает усталое гудение мотора и неповоротливый грузовик тормозит в конце узковатой для его размеров улицы. Шивон даже замедляет бег, слегка сбивая дыхание: восходящее солнце, пробиваясь сквозь проем между одинаковыми аккуратными домами, слепит глаза, почти нестерпимое сияние, ширясь и нарастая, рассеивается ореолом вокруг незнакомого парнишки в ярко-желтой толстовке, создавая иллюзию свечения изнутри. Шивон утирает пот со лба и торопится дальше, сделав вид, что ему нисколько не интересно. Через полчаса, когда он входит в дом через заднюю дверь, на ходу отдирая от спины насквозь мокрую футболку, все уже прекрасно осведомлены о новых соседях.
Желтое пятно еще несколько раз мелькает на участке, а потом открытое окно исторгает залп r'n'b. Когда Шивон спускается к завтраку, губы матери неодобрительно поджаты.
- Конец сонному болоту, - посмеивается отец, когда она отворачивается к плите, - повеселимся напоследок.
Шивон хмыкает и заученно благодарит Господа за пищу, которую Он послал.
--
Воскресная месса перекатывается взволнованным шепотком. Сонмин окидывает вновьприбывших оценивающим и отнюдь не смиренным взглядом. Шивон толкает его коленом, впервые в жизни радуясь, что Хичоль не ходит в церковь.
- Странный он, - делится наблюдениями Сонмин. - Так задергался, а ведь я всего лишь улыбнулся.
- Надеюсь, ты не собираешься изводить его проверками, как это было с Донхэ?
- Посмотрим, - тонко улыбается тот. - Как его зовут?
Шивон наступает ему на ногу, когда пожилой пастор красноречиво поглядывает в их сторону.
--
Понедельник предсказуемо начинается с Хичоля и его ментоловых сигарет, от запаха которых горло першит до большой перемены.
- Я слышал, у нас новенький, - вместо приветствия заявляет он, когда Шивон заворачивает за угол. Донхэ приветливо машет рукой, Кибом растягивает губы в сдержанной улыбке, кивая в такт музыке в наушниках. - Минни в полном восторге, прожужжал мне вчера все уши по телефону, - едкий дым рассеивается над его головой.
Шивон удивленно поднимает брови.
- В самом деле?
Сонмин в новых розовых кедах едва не сшибает его с ног.
- Вы видели? Нет, вы просто обязаны на это взглянуть! Звездочки! С ума сойти!
- Минни, ты не заболел? - участливо спрашивает Хичоль, прикладывая руку к его лбу и тут же отдергивая. - У тебя прыщ под носом.
- Знаю, - злобно цедит тот, моментально активизируя арсенал стальных колючек. - В отличие от некоторых, у меня нет косметички размером с чемодан.
Хичоль лучезарно улыбается, отбрасывая в сторону окурок.
- Завидовать нехорошо.
--
Каждый, кто хоть раз в жизни был новеньким, помнит ощущение неловкости от сверлящих под разными углами тридцати пар глаз. Шивон искренне сочувствует, хотя ему никогда не доводилось стоять на этом месте.
- Звездочки, - сдавленно произносит Хичоль. Сонмин лучится самодовольством.
- А я говорил, - напоминает он, успев частично позабыть об инциденте перед уроком.
Ёнун отворачивается, смерив их презрительным взглядом.
- ...Ли Хёкдже, - объявляет учитель.
- И тоже в шоу снимается? - невзначай интересуется Хичоль. - А какого жанра?
- Для взрослых, - фыркает Ёнун.
По классу прокатываются смешки.
Новенький краснеет. Ощущающий этическую потребность подбодрить, а при необходимости и утешить всякое земное создание, встреченное на жизненном пути, Реук приветливо улыбается со своего места за первой партой. Шивон отворачивается к окну, за которым еще яркие зеленые листья вяло шевелятся под порывами теплого ветра. Последний год, когда он видит их с такого ракурса - если верить предсказаниям, будоражащим умы последователей учения о грядущем конце света. У него имеется свое мнение по этому вопросу, но делиться им с фанатиками, которых изрядно развелось, он точно не намерен.
- ...подскажет Шивон. Шивон?
- Замечтался? - скалится Хичоль и тянется в карман за расческой.
- Конечно, - бодро отзывается Шивон, поднимаясь и прикладывая руку к груди, хотя понятия не имеет, о чем речь. Сонмин прыскает со смеху.
Ссутулив плечи и прижав локти к бокам, Хёкдже бредет к самому последнему столу. Кюхен и Донхэ провожают его заинтересованными взглядами, даже не удосужившись поставить подножку.
--
- Извини, пожалуйста. Ты не мог бы... ты сказал, что покажешь мне школу, - догоняет его голос новенького, когда толпа одноклассников уже успевает схлынуть. Хичоль недовольно морщится.
- Туалет по коридору налево, столовая на первом. И как мамочка решилась отпустить тебя одного? Тут же полно невоспитанных и грубых подростков.
Шивон поводит в воздухе указательным пальцем, призывая его сбавить обороты.
- Меня зовут Чхве Шивон, рад знакомству.
Хичоль закатывает глаза.
- Ким Синдерелла, - серьезным голосом сообщает он, протягивая руку, словно для поцелуя.
Хёкдже изумленно открывает рот.
--
За обедом все ведут себя совершенно отвратительно, засыпая новенького расспросами и нарочно не давая съесть ни кусочка. В конце концов, Чонун случайно толкает его под локоть, и горстка риса с мясом живописно рассыпается по подолу свободной белой рубашки навыпуск.
- Ну хватит, - негромко говорит Чонсу, и все как по команде переходят в режим благовоспитанности, наперебой любезно предлагая Хёкдже салфетку, соль и воду.
- Почему вы сюда приехали? - брякает Донхэ, по обыкновению не подумав.
- В смысле, Сеул и наш городок - как небо и земля, - подхватывает Сонмин, стремясь сгладить бестактность.
- Так получилось, - уклончиво отвечает Хёкдже, встревожено выискивая в толпе у стоек фигуру Шивона.
Когда Шиндон протягивает ему большой апельсин, Хёкдже благодарно улыбается, заметно расслабляясь.
- Он здесь всего полчаса, а уже бегает за тобой, как ручная болонка, - делано безразлично замечает Хичоль, накручивая на палец ярко-рыжую прядь
- Почему болонка? - удивляется Шивон, отставляя в сторону поднос.
- На твоем фоне у него никаких шансов, - громогласно объявляет Ёнун. - А теперь шевелитесь, я умираю с голоду.
Хичоль зло зыркает через плечо, Ёнун посылает ему воздушный поцелуй.
--
- У меня такое чувство, будто я провел здесь всю жизнь, - признается Хёкдже, когда они быстрым шагом пересекают сад, оставив позади высокие школьные ворота. Солнце клонится к западу, удлиняя тени.
- Если у тебя на третий день такое чувство, через неделю ты взвоешь от скуки. Жизнь здесь гораздо статичнее, чем в столице.
- Зато люди приятней.
Шивон дергает плечом, почему-то ощущая гордость, словно местное гостеприимство - его рук дело.
- Извини Хичоля, - невпопад отзывается он, - он всегда такой поначалу. Нужно просто узнать его получше.
- Ну, наверное, это у всех так? - осторожно замечает Хёкдже, глядя под ноги. Гравий хрустит под подошвами, разбавляя неловкую тишину. Остаток пути они проводят в молчании.
Замедляя шаг у дорожки, ведущей к дому, Шивон в последний раз оборачивается, щурясь на свет. Хёкдже делает шаг в сторону, машет рукой на прощание, и полированный солнечный диск прячется за его головой, окружая ее контур оранжевым нимбом. "Чтобы вам быть неукоризненными и чистыми среди строптивого и развращенного рода, в котором вы сияете, как светила в мире" - сам собой всплывает в памяти стих. Звездочки на светлом рюкзаке Хёкдже темными точками мельтешат перед глазами.
Звездочки.
--
- А если поставить это на колеса, получится бронетанк. Колеса, кстати, уже тоже подогнали. Подай вон тот лист у стены, только осторожно.
- Южная Корея - безъядерное государство, - лениво выпускает струю дыма в потолок Ёнун. Реук глядит на него с таким упреком, что невольно становится стыдно - всем, за исключением самого Ёнуна. - Или ты ожидаешь диверсий в нашей глуши?
- Нет, это на случай атаки пришельцев, - ерничает Донхэ. - Помоги мне, - пинает он носком кроссовка скрутившегося у стены Хёкдже с ярко-синим чупа-чупсом в зубах.
- Шиндон прямо как Ной. А вдруг будет потоп? - резво вскакивает на ноги тот и, ухватившись за шершавый с зазубринами металлический край, до крови раздирает ладонь.
- Я же сказал, осторожно, - бурчит потенциальный Ной, распластанный под потолком летней пристройки, отведенной под его личный кабинет.
- Потопа не будет, - флегматично замечает Кибом, глядя на заляпанные грязью носки кроссовок. - Дважды не умирают.
Реук коршуном кидается на рану, на ходу выуживая из сумки салфетки и кожный антисептик.
- Нужен бинт, - деловито командует он, пока остальные ошалело следят, как кровь капает на засыпанный густым слоем опилок и стальной стружки пол.
Хёкдже вытаскивает изо рта леденец.
- Мне совсем не больно, - дрожащим голосом произносит он и неуверенно машет здоровой рукой, будто та может отвалиться.
- У тебя язык синий, - шепчет Донхэ, - и губы.
Мужественно вытерпевший хирургические манипуляции пострадавший важно восседает в любимом кресле хозяина. Шивон наконец выдыхает воздух, который, оказывается, сдерживал в легких.
- Ты чего так смотришь? - смущенно улыбается Хёкдже.
- Нравишься, - рявкает доселе молчавший Хичоль и громко хлопает дверью, ведущей в сад.
- Что это с ним? - подозрительно спрашивает Ёнун. Реук печально качает головой.
Если закрыть глаза на притягиваемые неприятности, Хёкдже хорош во всем, кроме учебы.
- Как будто внутри что-то клинит, и я ничего не соображаю, - жалуется он Кюхену. Тот несколько раз воодушевленно кивает, уткнувшись в PSP. - Поможешь мне с алгеброй?
- Конечно-конечно, - рассеянно бросает Кюхен. - Погоди, что? Чувак, одумайся, ты и алгебра - это что-то из области фантастики. Играй в футбол. И вообще, попроси Шивона.
Сидящий в соседнем ряду Донхэ открывает глаза и обнаруживает, что во сне напустил лужу слюней на открытую книгу. Перевернув страницу, он кладет голову на другой бок и вновь засыпает.
"лажа с тестом ):" - гласит сложенная во много раз записка, приземлившаяся на парту Шивона. Тот осторожно оборачивается - печальная физиономия Хёкдже в точности повторяет выражение нарисованного смайлика. Рукой прикрывая измятый листок, Шивон торопливо переписывает буквы ответов и черкнув сверху "Передай Л.Х.", бросает его на стол Хичоля. Тот откладывает в сторону ручку, закидывает ногу на ногу, неторопливо разворачивает записку, внимательно изучая ее содержимое, словно наткнулся на практическое руководство по захвату мирового господства. Путем немыслимой жестикуляции и мимических усилий Шивон пытается заставить его отправить бумажку адресату.
- Ким Хичоль!
- Я! - с готовностью отзывается тот, даже не делая попытки спрятать улику.
- Что это?
- Я не могу обманывать учителя, - с нарочитым сожалением сообщает тот, - это подсказка.
В октябре температура понижается настолько, что выйти без шапки на улицу равносильно процедуре засовывания головы в морозильник.
- Может, все будет как в "Послезавтра"? - строит предположения Реук, дыханием отогревая озябшие руки. Судя по всему, за минувшие несколько месяцев массовой истерии он успел пересмотреть все имеющиеся продукты киноиндустрии на тему вариаций Апокалипсиса. - Тогда можно будет переехать на Тайвань или даже в Индонезию...
Хёкдже, Сонмин и Донхэ открывают марафон шопоголизма для дальтоников - сочетать настолько несочетаемые цвета не удавалось даже Энди Уорхолу. Подхвативший грипп Хичоль совершенствует искусство плеваться ядом в гордом одиночестве профилактической изоляции.
- Как дела в розарии? - сердито гнусавит он в телефонную трубку каждый вечер, едва остальные возвращаются с тренировки. Сонмин непременно исправил бы на "серпентарий".
- Как ты себя чувствуешь? - беспокоится Шивон.
- Иди к черту. Опять вечеринка без меня!
--
День рождения Донхэ проходит по накатанному сценарию: порядком нетрезвому имениннику вручают огромный торт, из которого, по идее, могла бы выпрыгнуть команда чирлидеров с шуршащими помпонами - или небольшой прирученный слон - а в действительности выскочил Хичоль в черном мини и белом парике с бантом. Из-за севшего голоса петь он отказался, что, разумеется, не могло воспрепятствовать многогранному таланту выразить себя в полной мере посредством немыслимого танца. Донхэ приходится выуживать из-под стола, куда он закатился в припадке неудержимого веселья, однако, в целом, торжество завершается без происшествий.
К слову сказать, отмечая день рождения Шиндона, в процессе дэнс-баттла с виновником торжества Хёкдже умудрился, поскользнувшись на лакированной поверхности, свалиться со стойки, облить Хичоля вязким разноцветным коктейлем и сломать себе запястье. К счастью, больше никто не пострадал, да и гипс сняли уже через четыре недели, однако Хичоль, очевидно, затаил на него злобу до конца дней.
- Чтобы хорошо повеселиться, необязательно столько пить, - вполголоса замечает Шивон, когда они возвращаются из больницы уже под утро, и рассвет сереет на горизонте в просвете между слоистыми облаками.
- А я не пью, - возражает Хёкдже. - Нет, правда! Хочешь, дыхну? - и, не дождавшись ответа, без предупреждения подается вперед, привстав на цыпочки. Жаркий влажный выдох обжигает кожу, оставляя вдыхать сладкий микс фруктовой жвачки. - Видишь, я же говорил! Ой! - оступившись, он толкает Шивона, умудряясь задеть шершавым гипсом его нос. Еще чистая и белая повязка светится в сумерках. - Прости, я не хотел!
- Пойдем, я тебя провожу, - устало вздыхает Шивон, потирая переносицу, - пока ты еще кому-нибудь чего не сломал, - пресекает он попытку возразить. Хёкдже плетется рядом, доверчиво уцепившись за его локоть - просто чтобы не отставать.
--
- ... Подумай об этом.
- Хичоль, здесь не о чем думать.
- Разумеется. Удобно прикрывать лицемерие страхом согрешить, - зло усмехается тот, проводя пальцами по волосам. - Вон твоя лолита уже тут как тут, - кивает он на споткнувшегося о высокий порог Хёкдже. - Ваша религия учит и этому? Ври последовательней, - Шивон ничуть не удивился бы, узнай, что Хичоль не раз репетировал тираду перед зеркалом.
- Я не... Все совсем не так.
Раздевалка постепенно наполняется людьми, которые толкаются и толпятся вокруг них, роняя и теряя нужные вещи, в последний момент обнаруживая их в руках у кого-то еще. Всеобщее напряжение перед игрой пронизывает каждого, кто попадает в зону его покрытия.
- Ты - мой лучший друг, - выдавливает Шивон, касаясь руки Хичоля, и это звучит до того жалко, что самому противно. Он хочет сказать так много, что не знает с чего начать.
- Пошел ты! - выплевывает Хичоль, с отвращением выдернув пальцы из слабого захвата, и устремляется к выходу на первой космической скорости.
- Да вы задолбали, где мой наколенник? - голосит Донхэ. Все делают вид, что чрезвычайно заняты и временно лишились слуха. Чонсу оттягивает неестественно встопорщенную на животе футболку. - Фу! Чувак! Еще бы в трусы засунул! - через минуту разоряется Донхэ, обнаружив пропажу.
- Зачем, у него с этим полный порядок, - ехидничает Ёнун и пожимает плечами, когда все взгляды обращаются на него. - Что? Ну что?!
- Все хорошо? - неуверенно спрашивает Хёкдже, пробившись в закуток, в котором Шивон борется с гетрами. - Хичоль такой сердитый, даже страшно.
- С чего бы это тебе бояться? - пыхтит Шивон, стремясь удержать равновесие на одной ноге.
- Он пожелал удачи таким тоном, будто подразумевал, что я должен сдохнуть.
- Пройдет. С ним иногда бывает.
- Это из-за меня, да?
- С чего ты взял?
Незаметно подкравшийся Сонмин раздельно произносит в ухо Хёкдже:
- Отдай сердце! - и тот едва не подпрыгивает до потолка.
"Что должно случиться, чтобы ты передумал?" - спросил вчера Хичоль, стоя на крыльце его дома под невнятным светом фонаря. Капюшон отбрасывал тень на его лицо и лишь тогда Шивон обратил внимание, как тот осунулся и похудел за время болезни. - "Конец света? Хватит, надоело. Что не так? Мне отрезать член, начать носить сутану, отрастить крылья?" Если бы дело было только в этом.
Просторная белая футболка Хёкдже под порывами ноябрьского ветра надувается парусом за его спиной, когда он стремглав несется к штрафной площадке, и Шивон впервые в жизни пропускает пас. Точнее, принимает его головой настолько неудачно, что грязно-зеленый луг внезапно приближается к лицу со страшной быстротой, а звон от удара мяча о его лоб фонит, наверное, на все поле.
- Прости, прости, прости, - бессвязно лепечет Хёкдже, бережно прижимая его голову к груди, словно боясь ненароком разбить одним неосторожным прикосновением.
- Ты в порядке? - суетится Чонсу. - Можешь встать или позвать врача?
Шивон выворачивается из паутины заботливых рук, обводит глазами участливые лица, замечая на трибуне знакомую рыжую шевелюру.
- Я нормально, - заверяет он, потирая набирающуюся шишку. - Играем.
--
Рев болельщиков настигает Шивона раньше, чем осознание победы. Замедлившаяся реальность отпечатывается, наверное, и на сетчатке глаз: хмурое небо, странные изломанные силуэты на фоне белесых боков тяжелых грозовых туч, море рук, волной взмывающих вверх, ошметки измазанной грязью травы и комья земли, летящие из-под шипованных подошв бутс. Хёкдже налетает на него маленьким ураганом, хватает за плечи, подпрыгнув, сцепляет лодыжки за его спиной и - не то, чтобы Шивону прежде не доводилось проделывать нечто подобное на публике (например, в последней гениальной постановке школьного драмкружка: режиссер-Реук смотрел так жалостливо, что духу не хватило отказаться от участия, а за два дня до премьеры, когда реплики его персонажа впору было цитировать, будучи разбуженным глубокой ночью, выяснилось, что заключительная сцена предполагает поцелуй с героиней Черим, о чем его предусмотрительно забыли уведомить) - однако поцелуй посреди неистовствующего стадиона определенно не входит в список его тайных фантазий. Даже с Хёкдже. Особенно с Хёкдже. Наверное. К счастью, их моментально окружают остальные, оттесняя друг от друга, подбрасывают в воздух героя дня, в какой-то опасный момент едва не роняя его на землю.
Шум на дальних трибунах нарастает, отдельные вопли, исполненные ужаса, взмывают над гулом ликующей толпы. Искореженные фигуры, хромая и неестественно подергиваясь, ввинчиваются в людскую массу, которая вскипает вокруг них, как от катализатора. Снизу сложно определить причину всеобщей паники, а потому Шивон не сразу понимает, что видит, отказываясь верить глазам и что все происходит наяву, а не в трешевом ужастике на широкоформатном экране. Понимание обрушивается снежной лавиной, не оставляя места раздумьям - сжав в руке чью-то теплую ладонь, гонимый первобытным инстинктом, он бежит, не разбирая дороги, будто все всадники Апокалипсиса скачут за ним по пятам. Впрочем, не вдаваясь в детали, так оно и есть.
--
Уклоняясь от шатких фигур, заполонивших тихие пустынные улочки, Шивон полагается на выносливость, пока в мозгу лихорадочным пульсом бьется единственная мысль: "Только бы не споткнуться". Западная часть города тонет в подступающих сумерках, вдоль шоссе не горит ни один фонарь - почти все жители отправились на матч. Знакомый с детства и изученный до последнего булыжника поворот уже маячит впереди, когда что-то тормозит его, замедляя бег: запнувшийся о лежачего полицейского Хёкдже непременно растянулся бы поперек проезжей части, не держись он за руку Шивона, который только сейчас соображает, что не один.
- Не могу больше, - задыхаясь говорит Хёкдже, тяжело падая на колени на шероховатый асфальт.
- Ты цел? Они тебя не задели? - обеспокоенно склоняется над ним Шивон. Его сердце колотится так, словно вот-вот разорвется.
- Я в порядке. Кто эти люди?
- Это не люди.
- А кто тогда?
Не иначе, как дух Хичоля вселился в него, потому что Шивон резко отвечает:
- Кино, что ли, никогда не смотрел? Зомби.
--
Когда остатки дня утекают в темноту, а сердце перестает метаться, как сумасшедшее, они обивают оконную раму плотным одеялом и, вооружившись разделочным топориком и бейсбольной битой, устраиваются в комнате Шивона. Мобильные телефоны остались в раздевалке, а полагаться на память особо не приходится.
- А что, если мы больше никогда их не увидим? - истерично всхлипывает Хёкдже.
- Не может быть, чтобы больше никто не успел спастись, - возражает Шивон, перетряхивая ящик стола на предмет записной книжки.
- Давай пойдем поищем?
- Это глупо. Нужно дождаться утра.
- А если кто-то лежит без сознания или прячется где-нибудь, а эти чудовища его окружили и...
- В любом случае, одним нам с ними не справиться, особенно в темноте.
- Тогда я иду один! - решительным тоном заявляет Хёкдже и хватает с кровати фонарик, дающий слабый точечный свет.
- Сядь на место, - прикрикивает потерявший терпение Шивон. - Вместе пойдем, только фонарь найду нормальный.
Слабый шорох позади не предвещает ничего хорошего, но сколько они ни вглядываются, рассмотреть что-нибудь попросту невозможно - когда фонарь гаснет, вокруг клубится столь непроглядная тьма, что Шивон не уверен, открыты его глаза или нет.
- Ничего не вижу, - шепотом жалуется Хёкдже, и издает нечеловеческий вопль, нащупав его руку. Шивон в который раз за сегодня крепко сжимает его кисть.
- Молчи, - негромко одергивает он, - слышишь?
Шорохи нарастают, кажется, со всех сторон. Привыкшее ко мраку зрение фиксирует светлое пятно футболки. Погасшая лампа вспыхивает в тот момент, когда изуродованное лицо с оскалившейся пастью оказывается в паре сантиметров от лица Хёкдже, который визжит, что есть сил отталкивая от себя тело ожившего мертвеца. Забытый топорик со звоном падает на цементную дорожку. От горячей воздушной волны волосы надо лбом встают дыбом, зомби падает, как подкошенный, влажно чавкнув об угол металлической подставки для чистки обуви. Шивон опускает биту, направляя луч фонаря на окно соседнего дома.
- Самое время становиться по-настоящему классным, - хрипло говорит Хичоль и, слегка рисуясь, передергивает затвор карабина.
--
Выхваченная фарами дальнего света серая лента шоссе уплывает под бампер и уже минут через пять Хёкдже начинает мутить.
- Укачался? Не смотри на дорогу, - советует Шиндон, не поворачивая головы.
Сзади раздается грохот и сдавленные ругательства.
- Кто-то проснулся. Сгоняй узнай, что на завтрак, - подмигивает Шиндон. Хёкдже безропотно лезет в основной отсек, крадется мимо спящего Донхэ и уткнувшегося в экран ноутбука Кибома.
- Есть новости?
- Я не подрабатываю роутером.
- Я просто спросил.
- Не лезь к нему, - пинает его заспанный Хичоль. - Кончилось мирное время, пришел тиран. Иди готовь еду, женщина.
- Может мне еще и честь отдать? - обиженно бубнит Хёкдже, потирая ушибленную голень.
- Кому ты отдал свою честь, всем давно известно.
Слышно, как на верхней полке хихикает Кюхен. Хёкдже краснеет как помидор.
--
Они отодвигают боковые заслонки и в мутном окне проплывают заброшенные города и пустынные автострады. За минувшие четыре недели провинция изменилась до неузнаваемости.
- Впервые вижу этот переезд без пробок, - завороженно приклеивается носом к стеклу Хёкдже.
- Какого черта мы каждый раз тормозим на светофоре? - недоумевает Хичоль.
- Не мешай, - шикает на него Ёнун, - Шиндон - самый ценный среди нас. В отличие от тебя.
- А что, если кто-нибудь заболеет или понадобится операция? - вслух размышляет Донхэ. - Или зубной врач.
- Или пастор, - поднимает палец Шивон.
- И я никогда не попаду в Париж? - причитает Реук.
- А я так и не дождусь новой версии PlayStation, - в притворном ужасе подхватывает Кюхен.
- Уверен, где-то в больших городах есть люди, - твердо говорит Ёнун, до блеска начищая кортик.
Сонмин откидывается на сбитую подушку.
- Меня когда-то учили управлять вертолетом, - со скромным достоинством информирует он.
- Да ну? А я умею шевелить ушами, - поддразнивает Чонсу.
- Я а могу глотать таблетки, не запивая, - некстати вставляет очнувшийся Хёкдже.
На секунду воцаряется тишина, а потом все разражаются неблагочестивым хохотом.
- Это самое ценное умение, - комментирует Чонсу, держась за бок.
- Шивон, учти на будущее, - двигает бровями Хичоль.
Гораздо позже, около полуночи, когда их бронированный грузовик с огромной неоновой надписью "Super Junior" - творческий изыск скооперировавшихся Реука и Чонуна - слегка покачивается на ровном полотне скоростной трассы, Шивон вновь возвращается к этому разговору. Они с Хёкдже ютятся на узкой нижней койке, подальше от всеслышащих ушей Хичоля, ногами упираясь в стену и сталкиваясь коленями при любой попытке пошевелиться.
- ...И мы никогда не услышим музыку, которая не была написана до этого, - развивает мысль Хёкдже, придерживаясь за предплечье Шивона, чтобы не скатиться вниз, - не прочтем новых книг. Не получим образования. И не увидим наших родителей, - едва слышно заканчивает он, чтобы скрыть дрожь в голосе.
Не говоря ни слова, Шивон сжимает его руку в своей - привычка, прочно укоренившаяся за последнее время. Так они и засыпают, пока от толчка и резкого скрежета тормозов Хёкдже не слетает в проход между спальными местами.
- Приехали, - объявляет Ёнун, взводя курок найденного в полицейском участке пистолета, - у упырей вечеринка.
--
Во время первой же вылазки в придорожный супермаркет они натыкаются на гнездо зомби, обосновавшихся в мясном отделе. Оголодавшие твари лезут на шум и запах живой крови, и в какой-то момент ситуация выходит из-под контроля.
- Назад! - во всю силу легких орет Ёнун, отступая к морозилкам.
Побросав металлические тележки, они торопятся к выходу. В рычащую толпу позади одна за другой влетают несколько бутылок с зажигательной смесью, и в охватившем пламени клекот, доносящийся из мертвых глоток, превращается в рев.
Чонсу обводит взглядом присутствующих и в ужасе распахивает секунду назад захлопнутую дверцу люка.
- Где Хёкдже?!
Уже позднее, когда Шиндон, наконец, давит на газ и "Джуниор", вильнув, выкатывается на шоссе, Хичоль что-то неприятно шипит, обрабатывая свежий порез на щеке, оставленный осколком выбитого витринного стекла, Ёнун походя отвешивает оплеуху виновнику всеобщей паники, а Реук сочувственно гладит его по плечу.
- Ты хоть понимаешь, как мы рисковали? - строго отчитывает его Чонсу, тщательно протирая очки не слишком чистым платком.
- Мне захотелось леденцов, - виновато мямлит Хёкдже, опустив голову. - У меня рука вспотела, - добавляет он, отважившись, наконец, взглянуть на Шивона, который крепко держит его побелевшие пальцы.
--
Жизнь ожидаемо продолжается, наглядно иллюстрируя, что хуже всегда есть куда: при виде опустевших многополосных магистралей, заваленных мусором широких центральных улиц Сеула с огромными бурыми пятнами давно засохшей крови на стенах зданий невольно пробирает озноб. Ветер гоняет по тротуарам обрывки газет месячной давности. Чонун вчитывается в заголовки первой полосы: ничто в тот день не предвещало катастрофы. Словно человечество наивным ребенком плескалось на мелководье, а налетевший шквал цунами слизнул беспомощных творцов цивилизации, накрыл с головой, навеки погребая миллионы под прессом своего гигантского веса, утягивая в пучину изувеченные тела - за два десятка кварталов ни один труп не попался на глаза. Выбравшись из надежного нутра нового дома на колесах, они в нерешительности топчутся неподалеку. Гул сквозняка вздымается и опадает, их окутывает непроницаемая тишина. Солнце безмятежно сияет в зените, отражаясь от зеркальных стен многоэтажного бизнес-центра.
- Пока светло, нечего терять время, давайте разделимся? - берет на себя руководство Ёнун. - Нам нужно оружие, еда и место, где можно задержаться, пока не найдем убежище получше. Встречаемся здесь через два часа.
Нацепив на нос очки и запихнув руки по локоть в карманы, Хёкдже послушно трусит за Шивоном, озираясь по сторонам. Металл прицепленного к ремню топорика поблескивает на солнце - вряд ли найдется безумец, согласившийся доверить ему что-либо более-менее огнестрельное. Хичоль фыркает и отворачивается.
- Хоть картины пиши, - ни к кому особо не обращаясь, язвительно говорит он. - Прямо наложница китайского императора.
- А если это любовь? - с надеждой спрашивает Реук и все, кроме него самого, смеются.
- Эй! - кричит им вслед Чонсу. - Вы карту купили?
Шивон, улыбаясь, отмахивается. Даже такой незамысловатый жест исполнен скрытого достоинства.
--
Двухэтажные апартаменты, хозяева которых весьма предусмотрительно не заперли входную дверь, приходятся по вкусу всем, хотя Хичоль первое время и ворчит для проформы - просто чтобы остальные не слишком расслаблялись. На избавление от ненужной мебели и личных вещей прежних владельцев уходит несколько дней, после чего, по настоянию того же Хичоля, они отправляются в мебельный салон.
- Я не собираюсь спать на кровати чуваков, которые жрут людей. Откуда я знаю, вдруг им приспичит вернуться?
С подобной логикой сложно спорить. Оказавшись с ним в одной комнате, Шивон мысленно вздыхает. Уже на следующее утро его опасения вполне оправдываются.
- Вали спать к своей блондинке! - будит его возмущенный вопль в восьмом часу.
- Что случилось? - высовывается из-под одеяла взлохмаченная голова Чонсу.
- Ах, Хёкдже, ах, пожалуйста, еще, - передразнивает Хичоль, упирая руки в бока. - Вон отсюда! Живите долго и счастливо, но подальше от меня!
- О чем ты говоришь? - не теряет надежды выкрутиться Шивон, успокаивающе выставляя перед собой открытые ладони.
- Я всю ночь из-за твоих стонов не спал, вот о чем!
- Нельзя было подождать, пока все проснутся? - подает голос от дальней стены взбешенный Ёнун.
- Я ничего не слышал, - во весь рот зевает Чонсу. - По-моему, ты все выду...
- Я слышал, - ровным тоном перебивает Ёнун. - И необязательно орать об этом на каждом углу.
- А что толку? Тоже мне, тайна, - не унимается Хичоль.
Не говоря ни слова, Шивон выбирается из постели и, сжав подмышкой еще теплую подушку, неслышно ступая, выходит в коридор, чувствуя, как горят от стыда лицо и шея.
--
- Мне нет дела до его богатого внутреннего мира, - озлобленно шипит Хичоль. - Я предложил перепихнуться, он согласился.
- Но предварительно ты его напоил до бесчувствия, - кипит от ярости Шивон. Хёкдже пьяно хихикает, запутавшись в покрывале. - Хичоль, какого черта?
- Да ничего я не сделал! Что ему будет? Если так трясешься, взял бы и сам его трахнул, - рычит тот. Шикарный синяк на его скуле еще неделю заставляет Шивона раскаиваться в собственной несдержанности. Хичоль не разговаривает с ним несколько месяцев и всячески избегает Хёкдже, который, разумеется, ничего не помнит наутро, но, тем не менее, чувствует себя виноватым.
--
В один из дней, когда они теряют бдительность, агрессивные обитатели города живо напоминают о том, насколько на самом деле велика опасность, подстерегающая на каждом шагу. Угодив в окружение, они долго отбиваются от десятков рук, с которых клочьями облазит разлагающееся мясо. Прибавить к этому запах перебродивших взорвавшихся консервов и почти в тлен сгнивших овощей и фруктов - от исходящих миазмов легко потерять сознание. Хичоль в розовом респираторе с надписью "диктатор" отчаянно размахивает разделочным ножом, в то время как Чонсу за его спиной возится с перезарядкой автомата. Последним в верхний люк вваливается Кибом, неуклюже приземляясь на шаткий пол и потирая прикрытое шапкой ухо.
- Что? - сорванным голосом сипит Донхэ, - тебя укусили?!
Почти все как по команде отшатываются под стены, Ёнун наводит на него дуло пистолета. Хичоль локтями расчищает себе путь.
- Покажи! - требует он. - Я должен убедиться.
- Да нет же! - отбивается Кибом.
- Дай я посмотрю! - хрипло перекрикивает его Донхэ. Все начинают говорить одновременно и умолкают лишь когда Шиндон ударяет по тормозам.
- Он укусил наушник, - кричит всегда невозмутимый Кибом, срывая шапку вместе с искореженным пластмассовым ободком. Донхэ повисает у него на шее, Ёнун с облегчением вздыхает, Хичоль чересчур заинтересованно рассматривает свои ногти.
- Уйди нахрен, - огрызается он, когда Шивон протягивает руку, чтобы заключить его в объятия, и громко шмыгает носом.
--
Проснувшись среди ночи, Шивон не сразу понимает, что его разбудило. В комнате почти светло от полной луны, тишина звенит в ушах. Лишь через несколько секунд он осознает, что вместо сонного сопения и музыкального храпа слышит тихий всхлип с соседней кровати. Осторожно присев на край матраса, Шивон проводит рукой по мелко дрожащему кокону одеял, и Хёкдже испуганно разворачивается.
- Что случилось?
- Ничего, - хрипло шепчет тот, пряча глаза. - Извини. Я просто... они же... почему?
Шивон не знает. Подобные разговоры повторяются регулярно с вариациями в формулировках, но тяжесть в груди нисколько не уменьшается - прошло немало времени, но зияющая рана памяти и скорби не желает затягиваться. "Я чувствую себя таким старым", - признался как-то Хичоль в порыве душевных откровений, - "и почти бессмертным. Как будто победил рак или излечился от спида. Почему именно я? И ты, и все мы?" Шивон не уверен, что послужной список его собственных грехов столь ничтожно мал, чтобы этого было достаточно для бонусных дней неприкаянной жизни, выстроенной из обломков старой на обновленной планете. Через несколько лет, когда большая часть восставших мертвецов будет уничтожена, скорее всего, можно будет начать все заново, если не случится нашествие плотоядной саранчи и не исполнятся прочие библейские пророчества.
- По крайней мере, им сейчас лучше, чем нам, - тихо отвечает Шивон, зная, что это слабое утешение. Хёкдже беззвучно плачет, уткнувшись лбом в его шею, костлявые плечи трясутся, обернутые рукой Шивона, мокрое пятно расползается по футболке, но какое это имеет значение?
--
Ближе к середине марта, когда сходит снег, и смрад от разложившихся человеческих останков немного выветривается из супермаркетов, они впервые за много месяцев выезжают за пределы города. После долгих уговоров Реук, наконец, удостаивается чести управлять "Джуниором" и теперь немного нервно сжимает обеими руками большой изогнутый руль, похожий на штурвал.
Зеленая поросль молодой травы пробивается из влажной почвы и, если не обращать внимания на отсутствие встречного транспорта и своры бездомных собак, наводнившие прежде опустевшие улицы, легко представить, что ничего не произошло. Если очень постараться. Яблони давно стоят в цвету, и весеннее солнце вполсилы поливает землю зыбким теплом. Хёкдже долго пытается вскарабкаться на покатый шершавый ствол, пока не валится вниз, по уши измазываясь в земле. Скинув теплую куртку, он носится за Донхэ в любимом, хотя и слегка полинявшем желтом худи.
- Сонмин, - зовет он, стоя под деревом, - сфотографируй меня еще так! - и с силой трясет нижнюю ветку, задрав голову кверху. Снегопад белых лепестков залепляет глаза, лезет в нос, путается в волосах.
- Рот закрой, - вполголоса советует Хичоль, локтем толкая Шивона под ребра, - а то слюни потекут. - И, помолчав, добавляет: - Ну, иди, чего замер? - с увлеченным видом разглядывая заусениц на мизинце.
--
Гомон голосов поднимается все выше, эхо отскакивает от многоярусных ступеней - лифт давно перестал функционировать, а тратить на него генератор нерационально. Отставший Хёкдже копошится в почтовом ящике.
- Ждешь письма? - улыбается Шивон.
- Нет, тебя, - отвечает тот, увлеченно ковыряя каменную плитку пола носком кроссовка. - Послушай, я...
- Вы чего здесь? - встревает неизвестно откуда взявшийся Сонмин. Шивон вскидывает брови. - Ой. Прошу прощения. Я уже ухожу. Продолжайте, - и торопится улизнуть, со всех ног кидаясь к лестнице черного хода.
--
- Я тут подумал, - негромко говорит Сонмин, протягивая пакетик со специями, пока остальные смотрят фильм с громадного экрана нового плазменного телевизора. - Насчет идеи жить так, будто каждый день - последний. Что если завтра мы все заразимся и уже не будет времени делать то, на что его не хватало прежде?
- К чему это ты? - неохотно разворачивается к нему Шивон. Вода в кастрюле с размякшей лапшой начинает закипать, исходя ленивыми пузырями.
- Когда ты в последний раз молился?
Шивон открывает рот и закрывает его снова.
- И как, помогло? Что если завтра тебя укусят? Или не тебя, а...
- Я понял твою мысль.
- Лучше сделать и жалеть.
- Я не...
- Ну мы будем есть сегодня?! - доносится из гостиной стройный хор голосов.
--
Выхваченные фарами придорожные столбы мгновенно отращивают продолговатые узкие тени, которые столь же стремительно укорачиваются, сливаясь с массивом асфальта. Зажав в руке пустую бутылку с примотанной чайной ложкой (с которой Хичоль весь вечер пытался взять интервью у всякого, кому не посчастливилось попасться ему на глаза), Хёкдже горланит дурацкую детскую песенку, стоя в круглом пятне отсвета, который уверенно льется сквозь иллюминатор люка в крыше от луча верхнего сигнального прожектора. Остальные покатываются со смеху до тех пор, пока сверху на него не обрушивается полуразложившееся тело находчивого зомби. Затевать перестрелку в замкнутом пространстве равносильно самоубийству. От воплей закладывает уши, пока подкравшийся Хичоль выстрелом в висок не успокаивает настырное создание, тянущееся полусгнившими зубами к напрягшейся шее Хёкдже.
- Предлагаю тебе начинать рассчитываться со мной прямо с сегодняшнего дня, - мрачно замечает Хичоль. - И тебе тоже, - оборачивается он к Шивону.
Хёкдже осторожно приоткрывает один глаз и с отвращением размазывает по щеке бурые брызги.
Обосновавшееся неподалеку от Международного аэропорта в Инчоне мини-государство с населением из числа уцелевших производит донельзя тягостное впечатление, хотя после пустынного Сеула, казалось бы. Сверкающий огнями многоэтажный элитный жилой комплекс предоставлен в распоряжение самых предприимчивых, остальные ютятся в куда более бедных кварталах, огороженных тройным контуром высокой металлической сетки и колючей проволоки под напряжением. Выставленные кордоны, патрулирующие пограничные территории, с явным недоверием пропускают основательно раздавшуюся за последний год вследствие многочисленных технических усовершенствований Шиндона стальную тушу "Джуниора", бормоча не слишком пристойные замечания о презренных контрабандистах.
Местный рынок шумит обычным мирным гомоном, в рядах вовсю идет торговля. Хичоль с любопытством оглядывается.
- Можно продать сладости, которые притащили Реук с Хёкдже, - предлагает Ёнун. - Там все равно четыре ящика.
- Нет! - протестует Хёкдже, вываливаясь из бокового люка. Реук умоляюще глядит на Чонсу.
- Там уже давно не четыре, - вставляет Кибом.
Визгливая ругань привлекает их внимание.
- Психопатки! - бурчит Хичоль, ожесточенно потирая локоть. Неопрятные торговки продолжают сыпать проклятьями в его адрес.
Войны ли время или время мира, существуют некие константы, за которые каждый цепляется, как может. К ним же можно отнести жилищно-коммунальные услуги.
--
Узкий переулок, в котором лужи не высыхают даже в палящий июньский зной. Жидкий свет пробивается сквозь тени отвесных стен. Когда Шивон резко замедляет шаг и разворачивается, Хёкдже, следующий по пятам, как обычно, наступает ему на ногу.
- Что случи... - начинает было он, но не успевает закончить, с готовностью закрывая глаза и привставая на носки, словно ждал этого поцелуя немыслимо давно. В тот момент, когда Шивон готов не задумываясь разменять душу на одну только вероятность, что им никто не помешает, за спиной раздается звук шагов и Хичоль нарочито громко прочищает горло.
- Ну наконец-то, - насмешливо тянет он.
Заповедь "не убий" в который раз кажется начисто лишенной смысла.
--
Нелегальные бойцовские клубы со временем выбираются из подполья, их хозяева разворачивают настоящий бизнес - желающих поглазеть на пару зомби, гоняющих пока еще живого человека по круглой клетке хоть отбавляй. Хичоль, который знает все и всегда, как-то обмолвился, что за участие можно выручить серьезные деньги, и Хёкдже загорелся этой безумной идеей.
- Всего пару раз, и нам хватит на целый этаж! - элитные апартаменты в расположенных в "безопасной" зоне небоскребах давно не давали ему спать по ночам. В силу ряда причин Шивон списывает его мечты на наивность. Куда более прагматичный и прямолинейный Ёнун высказался гораздо резче.
- Нас с каждым днем становится все меньше, недоумок, - добавил он в конце. - Но ты валяй, убей себя, спаси планету.
Выбить что-нибудь из головы Хёкдже - задача почти невыполнимая, вот почему в первый момент Шивона обдает арктическим холодом, когда он замечает рыжий затылок за частой сетчатой оградой. К счастью, в этот момент отчаянный доброволец оборачивается, и от облегчения слабеют колени.
- Черт бы побрал твою мартышку, - злобно бубнит под ухом Хичоль. - Нужно будет побрить ему голову. И ноги заодно.
На присыпанном песком ринге два здоровенных восставших мертвеца с громким чавканьем обгладывают берцовые кости незадачливого охотника за удачей. Стоящий неподалеку Чонсу содрогается от отвращения. Зажав рот обеими руками, Реук на всех парах вылетает из некогда клубного зала, насквозь пронизанного сизым сигаретным дымом и вонью из загона со свежими участниками. Относительно свежими, конечно.
--
Шивон даже не считает нужным удивиться, когда бессонной ночью чувствует робкое прикосновение к лодыжке.
- Ты все равно не спал, - виноватым шепотом оправдывается Хёкдже, забирается под одеяло и некоторое время ворочается, устраиваясь поудобнее.
Потревоженный Сонмин демонстративно отворачивается к стене. Смех искристыми пузырьками поднимается изнутри, вырываясь из горла Шивона приглушенным хрипом.
- А побыстрее нельзя? Я, как ни странно, хочу спать, - недовольно бурчит Кюхен.
- Как насчет перекусить? - бодро интересуется Шиндон, стремясь разрядить обстановку. Хёкдже накрывается с головой и, вероятно, умирает от смущения.
Первая же попытка сэкономить время, принимая душ совместно, заканчивается тем, что Хёкдже по уши закутывается в полотенце, а Шивон чувствует себя гнусным извращенцем.
- Реук и Чонун уже, наверное, шьют тебе свадебный наряд, - негромко замечает он, закрывая глаза под струями обжигающе-горячей воды из душа, чтобы не смотреть в сторону Хёкдже, который многозначительно хмыкает и долго шебуршит в своем углу, но так и не отваживается влезть в душевую кабинку.
- Скорее заключают пари, - помолчав, отвечает он.
- Ну вы и плещетесь! - немного погодя возмущается успевший разбить лагерь под дверью ванной Хичоль. Через минуту оттуда доносится его первобытный рев. Очевидно, горячей воды опять не хватило.
- ..И чтобы к тому времени, когда я вернусь, вы закончили свои слюнявые игры в дочки-матери и взялись за дело по-взрослому, - не терпящим возражений тоном завершает напутственную речь Хичоль. Коротко хохотнув, Ёнун треплет криво остриженный ежик на макушке Хёкдже.
- Смотри не перестарайся, - подмигивает он Шивону.
- Сделай уже хоть что-нибудь, Ромео, - недобро шипит Хичоль и захлопывает входную дверь снаружи.
Стоит ли говорить, что после подобного благословения и рука не поднимется, не то что все остальное.
--
- А потом я ему раз! В челюсть, и коленом в лоб! - захлебывается от восторга Сонмин, воодушевленно размахивая нунтяку.
- А я! А я! Набросил ему на голову мешок! - вторит ему Чонсу, наступая на задники кроссовок идущего впереди Кибома и сбивая с ног ошалевшего Донхэ.
- Ха! - перебивает их Чонун и прямо на лестничной площадке исполняет странный замысловатый танец осьминога-победителя в брачной схватке.
Хичоль нетерпеливо отмахивается и, не дожидаясь застрявших в битком набитой прихожей остальных, почти бегом пересекает гостиную и толкает неплотно прикрытую дверь, ведущую в общую спальню.
- Я так и... - негромко говорит он и внезапно умолкает, терзаемый противоречивыми желаниями отвернуться и проморгать, чтобы избавиться от представшей его взгляду картины, въевшейся перманентной татуировкой, наверное, и в генетическую память, одновременно жадно впитывая каждую деталь: сваленную в кучу одежду на полу, блестящую от пота кожу на спине Шивона, влажные волосы на затылке и висках, острые сбитые локти, то, как двигаются лопатки и сокращаются мышцы, когда он лихорадочно подается бедрами вперед, опираясь на напряженные руки, почти касаясь губами и кончиком носа беззащитно-открытой шеи Хёкдже, подставленной в рефлекторно-жертвенном жесте; запрокинутую голову, закушенные губы и крепко зажмуренные веки Хёкдже, яркие пятна на щеках, гладко выбритую - нечеловеческими усилиями самого Хичоля - ногу, переброшенную через плечо Шивона, дергающуюся от каждой фрикции, и судорожно поджатые пальцы. Ритмичный шорох неровного дыхания и острый, жгучий запах, от которого мурашками взбудораженных нейронов исходит ставшая гиперчувствительной кожа.
- Еще! Пожалуйста, - лепечет Хёкдже высоким, срывающимся голосом, и от жаркой волны, с головой накрывшей невольных свидетелей его первого и, определенно, удачного сексуального опыта, лицо горит огнем. Даже у поспешно прикрывшего дверь Хичоля розовеют щеки, и Ёнун торжественно клянется припоминать ему этот эпизод до самой старости.
- Твою мать! - восхищенно бормочет тот, в растерянности мотая головой. - Чувствую себя купидоном.
- Или старой сводницей, - поддакивает Ёнун.
Пунцовощекий Реук машет на себя руками, его глаза сияют.
- А я говорил! - горделиво восклицает он и краснеет пуще прежнего.
- Фуфло эта ваша романти... Эй, это моя любимая футболка! - тем временем вопит Хичоль, заметив улепетывающего вдаль по коридору Донхэ.
--
- Долго еще вы будете копаться? - разносится по тихой улочке искаженный громкоговорителем голос Шиндона.
Оказавшийся в мощном луче прожекторов Хичоль, не оборачиваясь, демонстрирует ему средний палец. Большая пластиковая корзина с нарисованной маркерами круглой румяной рожицей слегка покачивается у его ног.
- Не вздумай тащить с собой котов!
- Забыл спросить!
- Где Шивон? - внезапно спрашивает Кюхен, голова которого торчит из люка, и выдувает огромный пузырь из жвачки. - Мы не достаем до верхней полки.
- Я позову! - с готовностью отзывается Чонун и вприпрыжку несется в сторону подъезда обшарпанного дома, в стенах которого они провели последний месяц.
- Не задерживайтесь там, - недовольно ворчит в динамик Ёнун. Чонсу, развалившийся на чужом месте, старательно изображает утомленного трудами отца семейства, хотя за все утро не поднял и коробки с печеньем.
- Я их потороплю, - обещает Реук и семенит к входной двери, поминутно озираясь. Через две минуты он вылетает на крыльцо с багровым лицом, волоча за собой отбивающегося Чонуна. - Они э-э-э уже идут.
Хичоль фыркает так, что зеркальные очки слетают с носа.
- Это уже ни в какие ворота не лезет, - возмущается Донхэ, которого Кюхен упрямо сталкивает с покатой крыши, - я полночи не спал, сколько можно?
- Шивон, мы уезжаем, - громогласно оповещает округу Ёнун, заводя двигатель, - догоните, когда закончите.
Материализовавшийся в дверном проеме взъерошенный Хёкдже на ходу щелкает пряжкой ремня, его плечи оттягивает солидных размеров рюкзак. Шивон с дорожной сумкой выглядит как пассажир бизнес-класса.
- Это вообще не то, о чем ты подумал, - сообщает он Реуку, который упорно отказывается поворачиваться в его сторону. - Там просто заело...
- О нет, только не это! - верещит Хичоль, прижимая ладони к ушам. - Избавьте меня от подробностей!
Кюхен заходится в припадке кудахтающего смеха.
- Куда мы едем? - спрашивает Чонсу, придерживая на животе раскрытый ноутбук.
- Вперед, - мрачно бурчит Шиндон, обнаруживший, что припрятанный на черный день пакет с рисовыми хлебцами таинственным образом исчез.
Описав прощальный круг по пыльному двору, бронированный грузовик выезжает на основную дорогу.
- Залп напоследок? - предлагает Кибом и уже через несколько секунд в темнеющем небе расцветают огни фейерверков.
- Что у вас на этот раз заело? - доносится из дальнего отсека раздраженный голос Хичоля. - Обязательно на моей постели? Нет, в самом деле...
Держа курс на юго-восток и постепенно наращивая скорость, "Джуниор" оставляет позади неблагополучный островок цивилизации.
автор: Kleine
пейринг: Шивон/Ынхёк,
рейтинг: PG-13
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: AU, OOC, зомби, клише, Хичоль и звездочки
На всякий случай: отдел приема жалоб закрыт на переучет, выход слева.
читать дальше
Новое лицо - всегда событие в провинциальном городке. Особенно таком крошечном, где все знают все и о каждом. Сентябрь едва успевает тронуть кроны развесистых лип в школьном саду, когда дремотную тишину раннего субботнего утра нарушает усталое гудение мотора и неповоротливый грузовик тормозит в конце узковатой для его размеров улицы. Шивон даже замедляет бег, слегка сбивая дыхание: восходящее солнце, пробиваясь сквозь проем между одинаковыми аккуратными домами, слепит глаза, почти нестерпимое сияние, ширясь и нарастая, рассеивается ореолом вокруг незнакомого парнишки в ярко-желтой толстовке, создавая иллюзию свечения изнутри. Шивон утирает пот со лба и торопится дальше, сделав вид, что ему нисколько не интересно. Через полчаса, когда он входит в дом через заднюю дверь, на ходу отдирая от спины насквозь мокрую футболку, все уже прекрасно осведомлены о новых соседях.
Желтое пятно еще несколько раз мелькает на участке, а потом открытое окно исторгает залп r'n'b. Когда Шивон спускается к завтраку, губы матери неодобрительно поджаты.
- Конец сонному болоту, - посмеивается отец, когда она отворачивается к плите, - повеселимся напоследок.
Шивон хмыкает и заученно благодарит Господа за пищу, которую Он послал.
--
Воскресная месса перекатывается взволнованным шепотком. Сонмин окидывает вновьприбывших оценивающим и отнюдь не смиренным взглядом. Шивон толкает его коленом, впервые в жизни радуясь, что Хичоль не ходит в церковь.
- Странный он, - делится наблюдениями Сонмин. - Так задергался, а ведь я всего лишь улыбнулся.
- Надеюсь, ты не собираешься изводить его проверками, как это было с Донхэ?
- Посмотрим, - тонко улыбается тот. - Как его зовут?
Шивон наступает ему на ногу, когда пожилой пастор красноречиво поглядывает в их сторону.
--
Понедельник предсказуемо начинается с Хичоля и его ментоловых сигарет, от запаха которых горло першит до большой перемены.
- Я слышал, у нас новенький, - вместо приветствия заявляет он, когда Шивон заворачивает за угол. Донхэ приветливо машет рукой, Кибом растягивает губы в сдержанной улыбке, кивая в такт музыке в наушниках. - Минни в полном восторге, прожужжал мне вчера все уши по телефону, - едкий дым рассеивается над его головой.
Шивон удивленно поднимает брови.
- В самом деле?
Сонмин в новых розовых кедах едва не сшибает его с ног.
- Вы видели? Нет, вы просто обязаны на это взглянуть! Звездочки! С ума сойти!
- Минни, ты не заболел? - участливо спрашивает Хичоль, прикладывая руку к его лбу и тут же отдергивая. - У тебя прыщ под носом.
- Знаю, - злобно цедит тот, моментально активизируя арсенал стальных колючек. - В отличие от некоторых, у меня нет косметички размером с чемодан.
Хичоль лучезарно улыбается, отбрасывая в сторону окурок.
- Завидовать нехорошо.
--
Каждый, кто хоть раз в жизни был новеньким, помнит ощущение неловкости от сверлящих под разными углами тридцати пар глаз. Шивон искренне сочувствует, хотя ему никогда не доводилось стоять на этом месте.
- Звездочки, - сдавленно произносит Хичоль. Сонмин лучится самодовольством.
- А я говорил, - напоминает он, успев частично позабыть об инциденте перед уроком.
Ёнун отворачивается, смерив их презрительным взглядом.
- ...Ли Хёкдже, - объявляет учитель.
- И тоже в шоу снимается? - невзначай интересуется Хичоль. - А какого жанра?
- Для взрослых, - фыркает Ёнун.
По классу прокатываются смешки.
Новенький краснеет. Ощущающий этическую потребность подбодрить, а при необходимости и утешить всякое земное создание, встреченное на жизненном пути, Реук приветливо улыбается со своего места за первой партой. Шивон отворачивается к окну, за которым еще яркие зеленые листья вяло шевелятся под порывами теплого ветра. Последний год, когда он видит их с такого ракурса - если верить предсказаниям, будоражащим умы последователей учения о грядущем конце света. У него имеется свое мнение по этому вопросу, но делиться им с фанатиками, которых изрядно развелось, он точно не намерен.
- ...подскажет Шивон. Шивон?
- Замечтался? - скалится Хичоль и тянется в карман за расческой.
- Конечно, - бодро отзывается Шивон, поднимаясь и прикладывая руку к груди, хотя понятия не имеет, о чем речь. Сонмин прыскает со смеху.
Ссутулив плечи и прижав локти к бокам, Хёкдже бредет к самому последнему столу. Кюхен и Донхэ провожают его заинтересованными взглядами, даже не удосужившись поставить подножку.
--
- Извини, пожалуйста. Ты не мог бы... ты сказал, что покажешь мне школу, - догоняет его голос новенького, когда толпа одноклассников уже успевает схлынуть. Хичоль недовольно морщится.
- Туалет по коридору налево, столовая на первом. И как мамочка решилась отпустить тебя одного? Тут же полно невоспитанных и грубых подростков.
Шивон поводит в воздухе указательным пальцем, призывая его сбавить обороты.
- Меня зовут Чхве Шивон, рад знакомству.
Хичоль закатывает глаза.
- Ким Синдерелла, - серьезным голосом сообщает он, протягивая руку, словно для поцелуя.
Хёкдже изумленно открывает рот.
--
За обедом все ведут себя совершенно отвратительно, засыпая новенького расспросами и нарочно не давая съесть ни кусочка. В конце концов, Чонун случайно толкает его под локоть, и горстка риса с мясом живописно рассыпается по подолу свободной белой рубашки навыпуск.
- Ну хватит, - негромко говорит Чонсу, и все как по команде переходят в режим благовоспитанности, наперебой любезно предлагая Хёкдже салфетку, соль и воду.
- Почему вы сюда приехали? - брякает Донхэ, по обыкновению не подумав.
- В смысле, Сеул и наш городок - как небо и земля, - подхватывает Сонмин, стремясь сгладить бестактность.
- Так получилось, - уклончиво отвечает Хёкдже, встревожено выискивая в толпе у стоек фигуру Шивона.
Когда Шиндон протягивает ему большой апельсин, Хёкдже благодарно улыбается, заметно расслабляясь.
- Он здесь всего полчаса, а уже бегает за тобой, как ручная болонка, - делано безразлично замечает Хичоль, накручивая на палец ярко-рыжую прядь
- Почему болонка? - удивляется Шивон, отставляя в сторону поднос.
- На твоем фоне у него никаких шансов, - громогласно объявляет Ёнун. - А теперь шевелитесь, я умираю с голоду.
Хичоль зло зыркает через плечо, Ёнун посылает ему воздушный поцелуй.
--
- У меня такое чувство, будто я провел здесь всю жизнь, - признается Хёкдже, когда они быстрым шагом пересекают сад, оставив позади высокие школьные ворота. Солнце клонится к западу, удлиняя тени.
- Если у тебя на третий день такое чувство, через неделю ты взвоешь от скуки. Жизнь здесь гораздо статичнее, чем в столице.
- Зато люди приятней.
Шивон дергает плечом, почему-то ощущая гордость, словно местное гостеприимство - его рук дело.
- Извини Хичоля, - невпопад отзывается он, - он всегда такой поначалу. Нужно просто узнать его получше.
- Ну, наверное, это у всех так? - осторожно замечает Хёкдже, глядя под ноги. Гравий хрустит под подошвами, разбавляя неловкую тишину. Остаток пути они проводят в молчании.
Замедляя шаг у дорожки, ведущей к дому, Шивон в последний раз оборачивается, щурясь на свет. Хёкдже делает шаг в сторону, машет рукой на прощание, и полированный солнечный диск прячется за его головой, окружая ее контур оранжевым нимбом. "Чтобы вам быть неукоризненными и чистыми среди строптивого и развращенного рода, в котором вы сияете, как светила в мире" - сам собой всплывает в памяти стих. Звездочки на светлом рюкзаке Хёкдже темными точками мельтешат перед глазами.
Звездочки.
--
- А если поставить это на колеса, получится бронетанк. Колеса, кстати, уже тоже подогнали. Подай вон тот лист у стены, только осторожно.
- Южная Корея - безъядерное государство, - лениво выпускает струю дыма в потолок Ёнун. Реук глядит на него с таким упреком, что невольно становится стыдно - всем, за исключением самого Ёнуна. - Или ты ожидаешь диверсий в нашей глуши?
- Нет, это на случай атаки пришельцев, - ерничает Донхэ. - Помоги мне, - пинает он носком кроссовка скрутившегося у стены Хёкдже с ярко-синим чупа-чупсом в зубах.
- Шиндон прямо как Ной. А вдруг будет потоп? - резво вскакивает на ноги тот и, ухватившись за шершавый с зазубринами металлический край, до крови раздирает ладонь.
- Я же сказал, осторожно, - бурчит потенциальный Ной, распластанный под потолком летней пристройки, отведенной под его личный кабинет.
- Потопа не будет, - флегматично замечает Кибом, глядя на заляпанные грязью носки кроссовок. - Дважды не умирают.
Реук коршуном кидается на рану, на ходу выуживая из сумки салфетки и кожный антисептик.
- Нужен бинт, - деловито командует он, пока остальные ошалело следят, как кровь капает на засыпанный густым слоем опилок и стальной стружки пол.
Хёкдже вытаскивает изо рта леденец.
- Мне совсем не больно, - дрожащим голосом произносит он и неуверенно машет здоровой рукой, будто та может отвалиться.
- У тебя язык синий, - шепчет Донхэ, - и губы.
Мужественно вытерпевший хирургические манипуляции пострадавший важно восседает в любимом кресле хозяина. Шивон наконец выдыхает воздух, который, оказывается, сдерживал в легких.
- Ты чего так смотришь? - смущенно улыбается Хёкдже.
- Нравишься, - рявкает доселе молчавший Хичоль и громко хлопает дверью, ведущей в сад.
- Что это с ним? - подозрительно спрашивает Ёнун. Реук печально качает головой.
Если закрыть глаза на притягиваемые неприятности, Хёкдже хорош во всем, кроме учебы.
- Как будто внутри что-то клинит, и я ничего не соображаю, - жалуется он Кюхену. Тот несколько раз воодушевленно кивает, уткнувшись в PSP. - Поможешь мне с алгеброй?
- Конечно-конечно, - рассеянно бросает Кюхен. - Погоди, что? Чувак, одумайся, ты и алгебра - это что-то из области фантастики. Играй в футбол. И вообще, попроси Шивона.
Сидящий в соседнем ряду Донхэ открывает глаза и обнаруживает, что во сне напустил лужу слюней на открытую книгу. Перевернув страницу, он кладет голову на другой бок и вновь засыпает.
"лажа с тестом ):" - гласит сложенная во много раз записка, приземлившаяся на парту Шивона. Тот осторожно оборачивается - печальная физиономия Хёкдже в точности повторяет выражение нарисованного смайлика. Рукой прикрывая измятый листок, Шивон торопливо переписывает буквы ответов и черкнув сверху "Передай Л.Х.", бросает его на стол Хичоля. Тот откладывает в сторону ручку, закидывает ногу на ногу, неторопливо разворачивает записку, внимательно изучая ее содержимое, словно наткнулся на практическое руководство по захвату мирового господства. Путем немыслимой жестикуляции и мимических усилий Шивон пытается заставить его отправить бумажку адресату.
- Ким Хичоль!
- Я! - с готовностью отзывается тот, даже не делая попытки спрятать улику.
- Что это?
- Я не могу обманывать учителя, - с нарочитым сожалением сообщает тот, - это подсказка.
В октябре температура понижается настолько, что выйти без шапки на улицу равносильно процедуре засовывания головы в морозильник.
- Может, все будет как в "Послезавтра"? - строит предположения Реук, дыханием отогревая озябшие руки. Судя по всему, за минувшие несколько месяцев массовой истерии он успел пересмотреть все имеющиеся продукты киноиндустрии на тему вариаций Апокалипсиса. - Тогда можно будет переехать на Тайвань или даже в Индонезию...
Хёкдже, Сонмин и Донхэ открывают марафон шопоголизма для дальтоников - сочетать настолько несочетаемые цвета не удавалось даже Энди Уорхолу. Подхвативший грипп Хичоль совершенствует искусство плеваться ядом в гордом одиночестве профилактической изоляции.
- Как дела в розарии? - сердито гнусавит он в телефонную трубку каждый вечер, едва остальные возвращаются с тренировки. Сонмин непременно исправил бы на "серпентарий".
- Как ты себя чувствуешь? - беспокоится Шивон.
- Иди к черту. Опять вечеринка без меня!
--
День рождения Донхэ проходит по накатанному сценарию: порядком нетрезвому имениннику вручают огромный торт, из которого, по идее, могла бы выпрыгнуть команда чирлидеров с шуршащими помпонами - или небольшой прирученный слон - а в действительности выскочил Хичоль в черном мини и белом парике с бантом. Из-за севшего голоса петь он отказался, что, разумеется, не могло воспрепятствовать многогранному таланту выразить себя в полной мере посредством немыслимого танца. Донхэ приходится выуживать из-под стола, куда он закатился в припадке неудержимого веселья, однако, в целом, торжество завершается без происшествий.
К слову сказать, отмечая день рождения Шиндона, в процессе дэнс-баттла с виновником торжества Хёкдже умудрился, поскользнувшись на лакированной поверхности, свалиться со стойки, облить Хичоля вязким разноцветным коктейлем и сломать себе запястье. К счастью, больше никто не пострадал, да и гипс сняли уже через четыре недели, однако Хичоль, очевидно, затаил на него злобу до конца дней.
- Чтобы хорошо повеселиться, необязательно столько пить, - вполголоса замечает Шивон, когда они возвращаются из больницы уже под утро, и рассвет сереет на горизонте в просвете между слоистыми облаками.
- А я не пью, - возражает Хёкдже. - Нет, правда! Хочешь, дыхну? - и, не дождавшись ответа, без предупреждения подается вперед, привстав на цыпочки. Жаркий влажный выдох обжигает кожу, оставляя вдыхать сладкий микс фруктовой жвачки. - Видишь, я же говорил! Ой! - оступившись, он толкает Шивона, умудряясь задеть шершавым гипсом его нос. Еще чистая и белая повязка светится в сумерках. - Прости, я не хотел!
- Пойдем, я тебя провожу, - устало вздыхает Шивон, потирая переносицу, - пока ты еще кому-нибудь чего не сломал, - пресекает он попытку возразить. Хёкдже плетется рядом, доверчиво уцепившись за его локоть - просто чтобы не отставать.
--
- ... Подумай об этом.
- Хичоль, здесь не о чем думать.
- Разумеется. Удобно прикрывать лицемерие страхом согрешить, - зло усмехается тот, проводя пальцами по волосам. - Вон твоя лолита уже тут как тут, - кивает он на споткнувшегося о высокий порог Хёкдже. - Ваша религия учит и этому? Ври последовательней, - Шивон ничуть не удивился бы, узнай, что Хичоль не раз репетировал тираду перед зеркалом.
- Я не... Все совсем не так.
Раздевалка постепенно наполняется людьми, которые толкаются и толпятся вокруг них, роняя и теряя нужные вещи, в последний момент обнаруживая их в руках у кого-то еще. Всеобщее напряжение перед игрой пронизывает каждого, кто попадает в зону его покрытия.
- Ты - мой лучший друг, - выдавливает Шивон, касаясь руки Хичоля, и это звучит до того жалко, что самому противно. Он хочет сказать так много, что не знает с чего начать.
- Пошел ты! - выплевывает Хичоль, с отвращением выдернув пальцы из слабого захвата, и устремляется к выходу на первой космической скорости.
- Да вы задолбали, где мой наколенник? - голосит Донхэ. Все делают вид, что чрезвычайно заняты и временно лишились слуха. Чонсу оттягивает неестественно встопорщенную на животе футболку. - Фу! Чувак! Еще бы в трусы засунул! - через минуту разоряется Донхэ, обнаружив пропажу.
- Зачем, у него с этим полный порядок, - ехидничает Ёнун и пожимает плечами, когда все взгляды обращаются на него. - Что? Ну что?!
- Все хорошо? - неуверенно спрашивает Хёкдже, пробившись в закуток, в котором Шивон борется с гетрами. - Хичоль такой сердитый, даже страшно.
- С чего бы это тебе бояться? - пыхтит Шивон, стремясь удержать равновесие на одной ноге.
- Он пожелал удачи таким тоном, будто подразумевал, что я должен сдохнуть.
- Пройдет. С ним иногда бывает.
- Это из-за меня, да?
- С чего ты взял?
Незаметно подкравшийся Сонмин раздельно произносит в ухо Хёкдже:
- Отдай сердце! - и тот едва не подпрыгивает до потолка.
"Что должно случиться, чтобы ты передумал?" - спросил вчера Хичоль, стоя на крыльце его дома под невнятным светом фонаря. Капюшон отбрасывал тень на его лицо и лишь тогда Шивон обратил внимание, как тот осунулся и похудел за время болезни. - "Конец света? Хватит, надоело. Что не так? Мне отрезать член, начать носить сутану, отрастить крылья?" Если бы дело было только в этом.
Просторная белая футболка Хёкдже под порывами ноябрьского ветра надувается парусом за его спиной, когда он стремглав несется к штрафной площадке, и Шивон впервые в жизни пропускает пас. Точнее, принимает его головой настолько неудачно, что грязно-зеленый луг внезапно приближается к лицу со страшной быстротой, а звон от удара мяча о его лоб фонит, наверное, на все поле.
- Прости, прости, прости, - бессвязно лепечет Хёкдже, бережно прижимая его голову к груди, словно боясь ненароком разбить одним неосторожным прикосновением.
- Ты в порядке? - суетится Чонсу. - Можешь встать или позвать врача?
Шивон выворачивается из паутины заботливых рук, обводит глазами участливые лица, замечая на трибуне знакомую рыжую шевелюру.
- Я нормально, - заверяет он, потирая набирающуюся шишку. - Играем.
--
Рев болельщиков настигает Шивона раньше, чем осознание победы. Замедлившаяся реальность отпечатывается, наверное, и на сетчатке глаз: хмурое небо, странные изломанные силуэты на фоне белесых боков тяжелых грозовых туч, море рук, волной взмывающих вверх, ошметки измазанной грязью травы и комья земли, летящие из-под шипованных подошв бутс. Хёкдже налетает на него маленьким ураганом, хватает за плечи, подпрыгнув, сцепляет лодыжки за его спиной и - не то, чтобы Шивону прежде не доводилось проделывать нечто подобное на публике (например, в последней гениальной постановке школьного драмкружка: режиссер-Реук смотрел так жалостливо, что духу не хватило отказаться от участия, а за два дня до премьеры, когда реплики его персонажа впору было цитировать, будучи разбуженным глубокой ночью, выяснилось, что заключительная сцена предполагает поцелуй с героиней Черим, о чем его предусмотрительно забыли уведомить) - однако поцелуй посреди неистовствующего стадиона определенно не входит в список его тайных фантазий. Даже с Хёкдже. Особенно с Хёкдже. Наверное. К счастью, их моментально окружают остальные, оттесняя друг от друга, подбрасывают в воздух героя дня, в какой-то опасный момент едва не роняя его на землю.
Шум на дальних трибунах нарастает, отдельные вопли, исполненные ужаса, взмывают над гулом ликующей толпы. Искореженные фигуры, хромая и неестественно подергиваясь, ввинчиваются в людскую массу, которая вскипает вокруг них, как от катализатора. Снизу сложно определить причину всеобщей паники, а потому Шивон не сразу понимает, что видит, отказываясь верить глазам и что все происходит наяву, а не в трешевом ужастике на широкоформатном экране. Понимание обрушивается снежной лавиной, не оставляя места раздумьям - сжав в руке чью-то теплую ладонь, гонимый первобытным инстинктом, он бежит, не разбирая дороги, будто все всадники Апокалипсиса скачут за ним по пятам. Впрочем, не вдаваясь в детали, так оно и есть.
--
Уклоняясь от шатких фигур, заполонивших тихие пустынные улочки, Шивон полагается на выносливость, пока в мозгу лихорадочным пульсом бьется единственная мысль: "Только бы не споткнуться". Западная часть города тонет в подступающих сумерках, вдоль шоссе не горит ни один фонарь - почти все жители отправились на матч. Знакомый с детства и изученный до последнего булыжника поворот уже маячит впереди, когда что-то тормозит его, замедляя бег: запнувшийся о лежачего полицейского Хёкдже непременно растянулся бы поперек проезжей части, не держись он за руку Шивона, который только сейчас соображает, что не один.
- Не могу больше, - задыхаясь говорит Хёкдже, тяжело падая на колени на шероховатый асфальт.
- Ты цел? Они тебя не задели? - обеспокоенно склоняется над ним Шивон. Его сердце колотится так, словно вот-вот разорвется.
- Я в порядке. Кто эти люди?
- Это не люди.
- А кто тогда?
Не иначе, как дух Хичоля вселился в него, потому что Шивон резко отвечает:
- Кино, что ли, никогда не смотрел? Зомби.
--
Когда остатки дня утекают в темноту, а сердце перестает метаться, как сумасшедшее, они обивают оконную раму плотным одеялом и, вооружившись разделочным топориком и бейсбольной битой, устраиваются в комнате Шивона. Мобильные телефоны остались в раздевалке, а полагаться на память особо не приходится.
- А что, если мы больше никогда их не увидим? - истерично всхлипывает Хёкдже.
- Не может быть, чтобы больше никто не успел спастись, - возражает Шивон, перетряхивая ящик стола на предмет записной книжки.
- Давай пойдем поищем?
- Это глупо. Нужно дождаться утра.
- А если кто-то лежит без сознания или прячется где-нибудь, а эти чудовища его окружили и...
- В любом случае, одним нам с ними не справиться, особенно в темноте.
- Тогда я иду один! - решительным тоном заявляет Хёкдже и хватает с кровати фонарик, дающий слабый точечный свет.
- Сядь на место, - прикрикивает потерявший терпение Шивон. - Вместе пойдем, только фонарь найду нормальный.
Слабый шорох позади не предвещает ничего хорошего, но сколько они ни вглядываются, рассмотреть что-нибудь попросту невозможно - когда фонарь гаснет, вокруг клубится столь непроглядная тьма, что Шивон не уверен, открыты его глаза или нет.
- Ничего не вижу, - шепотом жалуется Хёкдже, и издает нечеловеческий вопль, нащупав его руку. Шивон в который раз за сегодня крепко сжимает его кисть.
- Молчи, - негромко одергивает он, - слышишь?
Шорохи нарастают, кажется, со всех сторон. Привыкшее ко мраку зрение фиксирует светлое пятно футболки. Погасшая лампа вспыхивает в тот момент, когда изуродованное лицо с оскалившейся пастью оказывается в паре сантиметров от лица Хёкдже, который визжит, что есть сил отталкивая от себя тело ожившего мертвеца. Забытый топорик со звоном падает на цементную дорожку. От горячей воздушной волны волосы надо лбом встают дыбом, зомби падает, как подкошенный, влажно чавкнув об угол металлической подставки для чистки обуви. Шивон опускает биту, направляя луч фонаря на окно соседнего дома.
- Самое время становиться по-настоящему классным, - хрипло говорит Хичоль и, слегка рисуясь, передергивает затвор карабина.
--
Выхваченная фарами дальнего света серая лента шоссе уплывает под бампер и уже минут через пять Хёкдже начинает мутить.
- Укачался? Не смотри на дорогу, - советует Шиндон, не поворачивая головы.
Сзади раздается грохот и сдавленные ругательства.
- Кто-то проснулся. Сгоняй узнай, что на завтрак, - подмигивает Шиндон. Хёкдже безропотно лезет в основной отсек, крадется мимо спящего Донхэ и уткнувшегося в экран ноутбука Кибома.
- Есть новости?
- Я не подрабатываю роутером.
- Я просто спросил.
- Не лезь к нему, - пинает его заспанный Хичоль. - Кончилось мирное время, пришел тиран. Иди готовь еду, женщина.
- Может мне еще и честь отдать? - обиженно бубнит Хёкдже, потирая ушибленную голень.
- Кому ты отдал свою честь, всем давно известно.
Слышно, как на верхней полке хихикает Кюхен. Хёкдже краснеет как помидор.
--
Они отодвигают боковые заслонки и в мутном окне проплывают заброшенные города и пустынные автострады. За минувшие четыре недели провинция изменилась до неузнаваемости.
- Впервые вижу этот переезд без пробок, - завороженно приклеивается носом к стеклу Хёкдже.
- Какого черта мы каждый раз тормозим на светофоре? - недоумевает Хичоль.
- Не мешай, - шикает на него Ёнун, - Шиндон - самый ценный среди нас. В отличие от тебя.
- А что, если кто-нибудь заболеет или понадобится операция? - вслух размышляет Донхэ. - Или зубной врач.
- Или пастор, - поднимает палец Шивон.
- И я никогда не попаду в Париж? - причитает Реук.
- А я так и не дождусь новой версии PlayStation, - в притворном ужасе подхватывает Кюхен.
- Уверен, где-то в больших городах есть люди, - твердо говорит Ёнун, до блеска начищая кортик.
Сонмин откидывается на сбитую подушку.
- Меня когда-то учили управлять вертолетом, - со скромным достоинством информирует он.
- Да ну? А я умею шевелить ушами, - поддразнивает Чонсу.
- Я а могу глотать таблетки, не запивая, - некстати вставляет очнувшийся Хёкдже.
На секунду воцаряется тишина, а потом все разражаются неблагочестивым хохотом.
- Это самое ценное умение, - комментирует Чонсу, держась за бок.
- Шивон, учти на будущее, - двигает бровями Хичоль.
Гораздо позже, около полуночи, когда их бронированный грузовик с огромной неоновой надписью "Super Junior" - творческий изыск скооперировавшихся Реука и Чонуна - слегка покачивается на ровном полотне скоростной трассы, Шивон вновь возвращается к этому разговору. Они с Хёкдже ютятся на узкой нижней койке, подальше от всеслышащих ушей Хичоля, ногами упираясь в стену и сталкиваясь коленями при любой попытке пошевелиться.
- ...И мы никогда не услышим музыку, которая не была написана до этого, - развивает мысль Хёкдже, придерживаясь за предплечье Шивона, чтобы не скатиться вниз, - не прочтем новых книг. Не получим образования. И не увидим наших родителей, - едва слышно заканчивает он, чтобы скрыть дрожь в голосе.
Не говоря ни слова, Шивон сжимает его руку в своей - привычка, прочно укоренившаяся за последнее время. Так они и засыпают, пока от толчка и резкого скрежета тормозов Хёкдже не слетает в проход между спальными местами.
- Приехали, - объявляет Ёнун, взводя курок найденного в полицейском участке пистолета, - у упырей вечеринка.
--
Во время первой же вылазки в придорожный супермаркет они натыкаются на гнездо зомби, обосновавшихся в мясном отделе. Оголодавшие твари лезут на шум и запах живой крови, и в какой-то момент ситуация выходит из-под контроля.
- Назад! - во всю силу легких орет Ёнун, отступая к морозилкам.
Побросав металлические тележки, они торопятся к выходу. В рычащую толпу позади одна за другой влетают несколько бутылок с зажигательной смесью, и в охватившем пламени клекот, доносящийся из мертвых глоток, превращается в рев.
Чонсу обводит взглядом присутствующих и в ужасе распахивает секунду назад захлопнутую дверцу люка.
- Где Хёкдже?!
Уже позднее, когда Шиндон, наконец, давит на газ и "Джуниор", вильнув, выкатывается на шоссе, Хичоль что-то неприятно шипит, обрабатывая свежий порез на щеке, оставленный осколком выбитого витринного стекла, Ёнун походя отвешивает оплеуху виновнику всеобщей паники, а Реук сочувственно гладит его по плечу.
- Ты хоть понимаешь, как мы рисковали? - строго отчитывает его Чонсу, тщательно протирая очки не слишком чистым платком.
- Мне захотелось леденцов, - виновато мямлит Хёкдже, опустив голову. - У меня рука вспотела, - добавляет он, отважившись, наконец, взглянуть на Шивона, который крепко держит его побелевшие пальцы.
--
Жизнь ожидаемо продолжается, наглядно иллюстрируя, что хуже всегда есть куда: при виде опустевших многополосных магистралей, заваленных мусором широких центральных улиц Сеула с огромными бурыми пятнами давно засохшей крови на стенах зданий невольно пробирает озноб. Ветер гоняет по тротуарам обрывки газет месячной давности. Чонун вчитывается в заголовки первой полосы: ничто в тот день не предвещало катастрофы. Словно человечество наивным ребенком плескалось на мелководье, а налетевший шквал цунами слизнул беспомощных творцов цивилизации, накрыл с головой, навеки погребая миллионы под прессом своего гигантского веса, утягивая в пучину изувеченные тела - за два десятка кварталов ни один труп не попался на глаза. Выбравшись из надежного нутра нового дома на колесах, они в нерешительности топчутся неподалеку. Гул сквозняка вздымается и опадает, их окутывает непроницаемая тишина. Солнце безмятежно сияет в зените, отражаясь от зеркальных стен многоэтажного бизнес-центра.
- Пока светло, нечего терять время, давайте разделимся? - берет на себя руководство Ёнун. - Нам нужно оружие, еда и место, где можно задержаться, пока не найдем убежище получше. Встречаемся здесь через два часа.
Нацепив на нос очки и запихнув руки по локоть в карманы, Хёкдже послушно трусит за Шивоном, озираясь по сторонам. Металл прицепленного к ремню топорика поблескивает на солнце - вряд ли найдется безумец, согласившийся доверить ему что-либо более-менее огнестрельное. Хичоль фыркает и отворачивается.
- Хоть картины пиши, - ни к кому особо не обращаясь, язвительно говорит он. - Прямо наложница китайского императора.
- А если это любовь? - с надеждой спрашивает Реук и все, кроме него самого, смеются.
- Эй! - кричит им вслед Чонсу. - Вы карту купили?
Шивон, улыбаясь, отмахивается. Даже такой незамысловатый жест исполнен скрытого достоинства.
--
Двухэтажные апартаменты, хозяева которых весьма предусмотрительно не заперли входную дверь, приходятся по вкусу всем, хотя Хичоль первое время и ворчит для проформы - просто чтобы остальные не слишком расслаблялись. На избавление от ненужной мебели и личных вещей прежних владельцев уходит несколько дней, после чего, по настоянию того же Хичоля, они отправляются в мебельный салон.
- Я не собираюсь спать на кровати чуваков, которые жрут людей. Откуда я знаю, вдруг им приспичит вернуться?
С подобной логикой сложно спорить. Оказавшись с ним в одной комнате, Шивон мысленно вздыхает. Уже на следующее утро его опасения вполне оправдываются.
- Вали спать к своей блондинке! - будит его возмущенный вопль в восьмом часу.
- Что случилось? - высовывается из-под одеяла взлохмаченная голова Чонсу.
- Ах, Хёкдже, ах, пожалуйста, еще, - передразнивает Хичоль, упирая руки в бока. - Вон отсюда! Живите долго и счастливо, но подальше от меня!
- О чем ты говоришь? - не теряет надежды выкрутиться Шивон, успокаивающе выставляя перед собой открытые ладони.
- Я всю ночь из-за твоих стонов не спал, вот о чем!
- Нельзя было подождать, пока все проснутся? - подает голос от дальней стены взбешенный Ёнун.
- Я ничего не слышал, - во весь рот зевает Чонсу. - По-моему, ты все выду...
- Я слышал, - ровным тоном перебивает Ёнун. - И необязательно орать об этом на каждом углу.
- А что толку? Тоже мне, тайна, - не унимается Хичоль.
Не говоря ни слова, Шивон выбирается из постели и, сжав подмышкой еще теплую подушку, неслышно ступая, выходит в коридор, чувствуя, как горят от стыда лицо и шея.
--
- Мне нет дела до его богатого внутреннего мира, - озлобленно шипит Хичоль. - Я предложил перепихнуться, он согласился.
- Но предварительно ты его напоил до бесчувствия, - кипит от ярости Шивон. Хёкдже пьяно хихикает, запутавшись в покрывале. - Хичоль, какого черта?
- Да ничего я не сделал! Что ему будет? Если так трясешься, взял бы и сам его трахнул, - рычит тот. Шикарный синяк на его скуле еще неделю заставляет Шивона раскаиваться в собственной несдержанности. Хичоль не разговаривает с ним несколько месяцев и всячески избегает Хёкдже, который, разумеется, ничего не помнит наутро, но, тем не менее, чувствует себя виноватым.
--
В один из дней, когда они теряют бдительность, агрессивные обитатели города живо напоминают о том, насколько на самом деле велика опасность, подстерегающая на каждом шагу. Угодив в окружение, они долго отбиваются от десятков рук, с которых клочьями облазит разлагающееся мясо. Прибавить к этому запах перебродивших взорвавшихся консервов и почти в тлен сгнивших овощей и фруктов - от исходящих миазмов легко потерять сознание. Хичоль в розовом респираторе с надписью "диктатор" отчаянно размахивает разделочным ножом, в то время как Чонсу за его спиной возится с перезарядкой автомата. Последним в верхний люк вваливается Кибом, неуклюже приземляясь на шаткий пол и потирая прикрытое шапкой ухо.
- Что? - сорванным голосом сипит Донхэ, - тебя укусили?!
Почти все как по команде отшатываются под стены, Ёнун наводит на него дуло пистолета. Хичоль локтями расчищает себе путь.
- Покажи! - требует он. - Я должен убедиться.
- Да нет же! - отбивается Кибом.
- Дай я посмотрю! - хрипло перекрикивает его Донхэ. Все начинают говорить одновременно и умолкают лишь когда Шиндон ударяет по тормозам.
- Он укусил наушник, - кричит всегда невозмутимый Кибом, срывая шапку вместе с искореженным пластмассовым ободком. Донхэ повисает у него на шее, Ёнун с облегчением вздыхает, Хичоль чересчур заинтересованно рассматривает свои ногти.
- Уйди нахрен, - огрызается он, когда Шивон протягивает руку, чтобы заключить его в объятия, и громко шмыгает носом.
--
Проснувшись среди ночи, Шивон не сразу понимает, что его разбудило. В комнате почти светло от полной луны, тишина звенит в ушах. Лишь через несколько секунд он осознает, что вместо сонного сопения и музыкального храпа слышит тихий всхлип с соседней кровати. Осторожно присев на край матраса, Шивон проводит рукой по мелко дрожащему кокону одеял, и Хёкдже испуганно разворачивается.
- Что случилось?
- Ничего, - хрипло шепчет тот, пряча глаза. - Извини. Я просто... они же... почему?
Шивон не знает. Подобные разговоры повторяются регулярно с вариациями в формулировках, но тяжесть в груди нисколько не уменьшается - прошло немало времени, но зияющая рана памяти и скорби не желает затягиваться. "Я чувствую себя таким старым", - признался как-то Хичоль в порыве душевных откровений, - "и почти бессмертным. Как будто победил рак или излечился от спида. Почему именно я? И ты, и все мы?" Шивон не уверен, что послужной список его собственных грехов столь ничтожно мал, чтобы этого было достаточно для бонусных дней неприкаянной жизни, выстроенной из обломков старой на обновленной планете. Через несколько лет, когда большая часть восставших мертвецов будет уничтожена, скорее всего, можно будет начать все заново, если не случится нашествие плотоядной саранчи и не исполнятся прочие библейские пророчества.
- По крайней мере, им сейчас лучше, чем нам, - тихо отвечает Шивон, зная, что это слабое утешение. Хёкдже беззвучно плачет, уткнувшись лбом в его шею, костлявые плечи трясутся, обернутые рукой Шивона, мокрое пятно расползается по футболке, но какое это имеет значение?
--
Ближе к середине марта, когда сходит снег, и смрад от разложившихся человеческих останков немного выветривается из супермаркетов, они впервые за много месяцев выезжают за пределы города. После долгих уговоров Реук, наконец, удостаивается чести управлять "Джуниором" и теперь немного нервно сжимает обеими руками большой изогнутый руль, похожий на штурвал.
Зеленая поросль молодой травы пробивается из влажной почвы и, если не обращать внимания на отсутствие встречного транспорта и своры бездомных собак, наводнившие прежде опустевшие улицы, легко представить, что ничего не произошло. Если очень постараться. Яблони давно стоят в цвету, и весеннее солнце вполсилы поливает землю зыбким теплом. Хёкдже долго пытается вскарабкаться на покатый шершавый ствол, пока не валится вниз, по уши измазываясь в земле. Скинув теплую куртку, он носится за Донхэ в любимом, хотя и слегка полинявшем желтом худи.
- Сонмин, - зовет он, стоя под деревом, - сфотографируй меня еще так! - и с силой трясет нижнюю ветку, задрав голову кверху. Снегопад белых лепестков залепляет глаза, лезет в нос, путается в волосах.
- Рот закрой, - вполголоса советует Хичоль, локтем толкая Шивона под ребра, - а то слюни потекут. - И, помолчав, добавляет: - Ну, иди, чего замер? - с увлеченным видом разглядывая заусениц на мизинце.
--
Гомон голосов поднимается все выше, эхо отскакивает от многоярусных ступеней - лифт давно перестал функционировать, а тратить на него генератор нерационально. Отставший Хёкдже копошится в почтовом ящике.
- Ждешь письма? - улыбается Шивон.
- Нет, тебя, - отвечает тот, увлеченно ковыряя каменную плитку пола носком кроссовка. - Послушай, я...
- Вы чего здесь? - встревает неизвестно откуда взявшийся Сонмин. Шивон вскидывает брови. - Ой. Прошу прощения. Я уже ухожу. Продолжайте, - и торопится улизнуть, со всех ног кидаясь к лестнице черного хода.
--
- Я тут подумал, - негромко говорит Сонмин, протягивая пакетик со специями, пока остальные смотрят фильм с громадного экрана нового плазменного телевизора. - Насчет идеи жить так, будто каждый день - последний. Что если завтра мы все заразимся и уже не будет времени делать то, на что его не хватало прежде?
- К чему это ты? - неохотно разворачивается к нему Шивон. Вода в кастрюле с размякшей лапшой начинает закипать, исходя ленивыми пузырями.
- Когда ты в последний раз молился?
Шивон открывает рот и закрывает его снова.
- И как, помогло? Что если завтра тебя укусят? Или не тебя, а...
- Я понял твою мысль.
- Лучше сделать и жалеть.
- Я не...
- Ну мы будем есть сегодня?! - доносится из гостиной стройный хор голосов.
--
Выхваченные фарами придорожные столбы мгновенно отращивают продолговатые узкие тени, которые столь же стремительно укорачиваются, сливаясь с массивом асфальта. Зажав в руке пустую бутылку с примотанной чайной ложкой (с которой Хичоль весь вечер пытался взять интервью у всякого, кому не посчастливилось попасться ему на глаза), Хёкдже горланит дурацкую детскую песенку, стоя в круглом пятне отсвета, который уверенно льется сквозь иллюминатор люка в крыше от луча верхнего сигнального прожектора. Остальные покатываются со смеху до тех пор, пока сверху на него не обрушивается полуразложившееся тело находчивого зомби. Затевать перестрелку в замкнутом пространстве равносильно самоубийству. От воплей закладывает уши, пока подкравшийся Хичоль выстрелом в висок не успокаивает настырное создание, тянущееся полусгнившими зубами к напрягшейся шее Хёкдже.
- Предлагаю тебе начинать рассчитываться со мной прямо с сегодняшнего дня, - мрачно замечает Хичоль. - И тебе тоже, - оборачивается он к Шивону.
Хёкдже осторожно приоткрывает один глаз и с отвращением размазывает по щеке бурые брызги.
Обосновавшееся неподалеку от Международного аэропорта в Инчоне мини-государство с населением из числа уцелевших производит донельзя тягостное впечатление, хотя после пустынного Сеула, казалось бы. Сверкающий огнями многоэтажный элитный жилой комплекс предоставлен в распоряжение самых предприимчивых, остальные ютятся в куда более бедных кварталах, огороженных тройным контуром высокой металлической сетки и колючей проволоки под напряжением. Выставленные кордоны, патрулирующие пограничные территории, с явным недоверием пропускают основательно раздавшуюся за последний год вследствие многочисленных технических усовершенствований Шиндона стальную тушу "Джуниора", бормоча не слишком пристойные замечания о презренных контрабандистах.
Местный рынок шумит обычным мирным гомоном, в рядах вовсю идет торговля. Хичоль с любопытством оглядывается.
- Можно продать сладости, которые притащили Реук с Хёкдже, - предлагает Ёнун. - Там все равно четыре ящика.
- Нет! - протестует Хёкдже, вываливаясь из бокового люка. Реук умоляюще глядит на Чонсу.
- Там уже давно не четыре, - вставляет Кибом.
Визгливая ругань привлекает их внимание.
- Психопатки! - бурчит Хичоль, ожесточенно потирая локоть. Неопрятные торговки продолжают сыпать проклятьями в его адрес.
Войны ли время или время мира, существуют некие константы, за которые каждый цепляется, как может. К ним же можно отнести жилищно-коммунальные услуги.
--
Узкий переулок, в котором лужи не высыхают даже в палящий июньский зной. Жидкий свет пробивается сквозь тени отвесных стен. Когда Шивон резко замедляет шаг и разворачивается, Хёкдже, следующий по пятам, как обычно, наступает ему на ногу.
- Что случи... - начинает было он, но не успевает закончить, с готовностью закрывая глаза и привставая на носки, словно ждал этого поцелуя немыслимо давно. В тот момент, когда Шивон готов не задумываясь разменять душу на одну только вероятность, что им никто не помешает, за спиной раздается звук шагов и Хичоль нарочито громко прочищает горло.
- Ну наконец-то, - насмешливо тянет он.
Заповедь "не убий" в который раз кажется начисто лишенной смысла.
--
Нелегальные бойцовские клубы со временем выбираются из подполья, их хозяева разворачивают настоящий бизнес - желающих поглазеть на пару зомби, гоняющих пока еще живого человека по круглой клетке хоть отбавляй. Хичоль, который знает все и всегда, как-то обмолвился, что за участие можно выручить серьезные деньги, и Хёкдже загорелся этой безумной идеей.
- Всего пару раз, и нам хватит на целый этаж! - элитные апартаменты в расположенных в "безопасной" зоне небоскребах давно не давали ему спать по ночам. В силу ряда причин Шивон списывает его мечты на наивность. Куда более прагматичный и прямолинейный Ёнун высказался гораздо резче.
- Нас с каждым днем становится все меньше, недоумок, - добавил он в конце. - Но ты валяй, убей себя, спаси планету.
Выбить что-нибудь из головы Хёкдже - задача почти невыполнимая, вот почему в первый момент Шивона обдает арктическим холодом, когда он замечает рыжий затылок за частой сетчатой оградой. К счастью, в этот момент отчаянный доброволец оборачивается, и от облегчения слабеют колени.
- Черт бы побрал твою мартышку, - злобно бубнит под ухом Хичоль. - Нужно будет побрить ему голову. И ноги заодно.
На присыпанном песком ринге два здоровенных восставших мертвеца с громким чавканьем обгладывают берцовые кости незадачливого охотника за удачей. Стоящий неподалеку Чонсу содрогается от отвращения. Зажав рот обеими руками, Реук на всех парах вылетает из некогда клубного зала, насквозь пронизанного сизым сигаретным дымом и вонью из загона со свежими участниками. Относительно свежими, конечно.
--
Шивон даже не считает нужным удивиться, когда бессонной ночью чувствует робкое прикосновение к лодыжке.
- Ты все равно не спал, - виноватым шепотом оправдывается Хёкдже, забирается под одеяло и некоторое время ворочается, устраиваясь поудобнее.
Потревоженный Сонмин демонстративно отворачивается к стене. Смех искристыми пузырьками поднимается изнутри, вырываясь из горла Шивона приглушенным хрипом.
- А побыстрее нельзя? Я, как ни странно, хочу спать, - недовольно бурчит Кюхен.
- Как насчет перекусить? - бодро интересуется Шиндон, стремясь разрядить обстановку. Хёкдже накрывается с головой и, вероятно, умирает от смущения.
Первая же попытка сэкономить время, принимая душ совместно, заканчивается тем, что Хёкдже по уши закутывается в полотенце, а Шивон чувствует себя гнусным извращенцем.
- Реук и Чонун уже, наверное, шьют тебе свадебный наряд, - негромко замечает он, закрывая глаза под струями обжигающе-горячей воды из душа, чтобы не смотреть в сторону Хёкдже, который многозначительно хмыкает и долго шебуршит в своем углу, но так и не отваживается влезть в душевую кабинку.
- Скорее заключают пари, - помолчав, отвечает он.
- Ну вы и плещетесь! - немного погодя возмущается успевший разбить лагерь под дверью ванной Хичоль. Через минуту оттуда доносится его первобытный рев. Очевидно, горячей воды опять не хватило.
- ..И чтобы к тому времени, когда я вернусь, вы закончили свои слюнявые игры в дочки-матери и взялись за дело по-взрослому, - не терпящим возражений тоном завершает напутственную речь Хичоль. Коротко хохотнув, Ёнун треплет криво остриженный ежик на макушке Хёкдже.
- Смотри не перестарайся, - подмигивает он Шивону.
- Сделай уже хоть что-нибудь, Ромео, - недобро шипит Хичоль и захлопывает входную дверь снаружи.
Стоит ли говорить, что после подобного благословения и рука не поднимется, не то что все остальное.
--
- А потом я ему раз! В челюсть, и коленом в лоб! - захлебывается от восторга Сонмин, воодушевленно размахивая нунтяку.
- А я! А я! Набросил ему на голову мешок! - вторит ему Чонсу, наступая на задники кроссовок идущего впереди Кибома и сбивая с ног ошалевшего Донхэ.
- Ха! - перебивает их Чонун и прямо на лестничной площадке исполняет странный замысловатый танец осьминога-победителя в брачной схватке.
Хичоль нетерпеливо отмахивается и, не дожидаясь застрявших в битком набитой прихожей остальных, почти бегом пересекает гостиную и толкает неплотно прикрытую дверь, ведущую в общую спальню.
- Я так и... - негромко говорит он и внезапно умолкает, терзаемый противоречивыми желаниями отвернуться и проморгать, чтобы избавиться от представшей его взгляду картины, въевшейся перманентной татуировкой, наверное, и в генетическую память, одновременно жадно впитывая каждую деталь: сваленную в кучу одежду на полу, блестящую от пота кожу на спине Шивона, влажные волосы на затылке и висках, острые сбитые локти, то, как двигаются лопатки и сокращаются мышцы, когда он лихорадочно подается бедрами вперед, опираясь на напряженные руки, почти касаясь губами и кончиком носа беззащитно-открытой шеи Хёкдже, подставленной в рефлекторно-жертвенном жесте; запрокинутую голову, закушенные губы и крепко зажмуренные веки Хёкдже, яркие пятна на щеках, гладко выбритую - нечеловеческими усилиями самого Хичоля - ногу, переброшенную через плечо Шивона, дергающуюся от каждой фрикции, и судорожно поджатые пальцы. Ритмичный шорох неровного дыхания и острый, жгучий запах, от которого мурашками взбудораженных нейронов исходит ставшая гиперчувствительной кожа.
- Еще! Пожалуйста, - лепечет Хёкдже высоким, срывающимся голосом, и от жаркой волны, с головой накрывшей невольных свидетелей его первого и, определенно, удачного сексуального опыта, лицо горит огнем. Даже у поспешно прикрывшего дверь Хичоля розовеют щеки, и Ёнун торжественно клянется припоминать ему этот эпизод до самой старости.
- Твою мать! - восхищенно бормочет тот, в растерянности мотая головой. - Чувствую себя купидоном.
- Или старой сводницей, - поддакивает Ёнун.
Пунцовощекий Реук машет на себя руками, его глаза сияют.
- А я говорил! - горделиво восклицает он и краснеет пуще прежнего.
- Фуфло эта ваша романти... Эй, это моя любимая футболка! - тем временем вопит Хичоль, заметив улепетывающего вдаль по коридору Донхэ.
--
- Долго еще вы будете копаться? - разносится по тихой улочке искаженный громкоговорителем голос Шиндона.
Оказавшийся в мощном луче прожекторов Хичоль, не оборачиваясь, демонстрирует ему средний палец. Большая пластиковая корзина с нарисованной маркерами круглой румяной рожицей слегка покачивается у его ног.
- Не вздумай тащить с собой котов!
- Забыл спросить!
- Где Шивон? - внезапно спрашивает Кюхен, голова которого торчит из люка, и выдувает огромный пузырь из жвачки. - Мы не достаем до верхней полки.
- Я позову! - с готовностью отзывается Чонун и вприпрыжку несется в сторону подъезда обшарпанного дома, в стенах которого они провели последний месяц.
- Не задерживайтесь там, - недовольно ворчит в динамик Ёнун. Чонсу, развалившийся на чужом месте, старательно изображает утомленного трудами отца семейства, хотя за все утро не поднял и коробки с печеньем.
- Я их потороплю, - обещает Реук и семенит к входной двери, поминутно озираясь. Через две минуты он вылетает на крыльцо с багровым лицом, волоча за собой отбивающегося Чонуна. - Они э-э-э уже идут.
Хичоль фыркает так, что зеркальные очки слетают с носа.
- Это уже ни в какие ворота не лезет, - возмущается Донхэ, которого Кюхен упрямо сталкивает с покатой крыши, - я полночи не спал, сколько можно?
- Шивон, мы уезжаем, - громогласно оповещает округу Ёнун, заводя двигатель, - догоните, когда закончите.
Материализовавшийся в дверном проеме взъерошенный Хёкдже на ходу щелкает пряжкой ремня, его плечи оттягивает солидных размеров рюкзак. Шивон с дорожной сумкой выглядит как пассажир бизнес-класса.
- Это вообще не то, о чем ты подумал, - сообщает он Реуку, который упорно отказывается поворачиваться в его сторону. - Там просто заело...
- О нет, только не это! - верещит Хичоль, прижимая ладони к ушам. - Избавьте меня от подробностей!
Кюхен заходится в припадке кудахтающего смеха.
- Куда мы едем? - спрашивает Чонсу, придерживая на животе раскрытый ноутбук.
- Вперед, - мрачно бурчит Шиндон, обнаруживший, что припрятанный на черный день пакет с рисовыми хлебцами таинственным образом исчез.
Описав прощальный круг по пыльному двору, бронированный грузовик выезжает на основную дорогу.
- Залп напоследок? - предлагает Кибом и уже через несколько секунд в темнеющем небе расцветают огни фейерверков.
- Что у вас на этот раз заело? - доносится из дальнего отсека раздраженный голос Хичоля. - Обязательно на моей постели? Нет, в самом деле...
Держа курс на юго-восток и постепенно наращивая скорость, "Джуниор" оставляет позади неблагополучный островок цивилизации.
@темы: PG13, AU, fanfiction
sapiosexual
название: und scheiss auf Freunde bleiben
автор: Kleine
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: R
AU, белые медведы и полярный круг
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: неплатонические отношения. десятка по физике в аттестат была получена случайно; грамматика русского языка претерпевает необратимые изменения, ничего не знаю; розовое облако заставило меня в очередной раз и грешно смеяться над больным человеком.
читать дальше
- SJ-11 вызывает SME-1. SJ-11 вызывает SME-1. Прошу связи. Прием.
Кюхен до хруста потягивается в спальном мешке. Ровный голос Итука атомным ледоколом проходит сквозь завывания ветра за стенами.
- Доброе утро, SME-1, как погода в Сеуле? Прием.
Короткое арктическое лето вот-вот готово вступить в права, Реук уже заготовил лосьон от загара и брендовые солнцезащитные очки без кожаной обшивки и носоупоров.
- Время по Гринвичу...
Заспанный Хичоль в комбинезоне со спущенными лямками спотыкается о ноги Кюхена, ощутимо ударяя его по косточке на лодыжке.
- Твою мать, Кю, чего разлегся?!
- Суточный ход температуры воздуха... - бодро продолжает делиться метеосводкой Итук, прижимая к одному уху большой наушник и заткнув пальцем второе.
Кюхен морщится, подтягивая повыше колени. Сквозь бесчисленные слои одежды и толстенные носки дотянуться до кожи так же нереально, как ступить на настоящую почву на Южном полюсе.
- Когда приезжает дополнительная команда? - как ни в чем не бывало спрашивает Донхэ, позвякивая ложкой. Божественный аромат кофе, даже самого что ни на есть растворимого в восьмом часу утра - лучшее, что может случиться с Кюхеном за весь день. С тех пор, как повредился портативный спутниковый терминал, ему решительно нечем заняться по вечерам, когда на Хичоля с Сонмином находит хандра и они с мрачным видом исследуют содержимое деревянных ящиков у дальней стены кладовки, доставленных контрабандным способом. В профилактических целях, разумеется. Сладковатый вересковый запах виски еще несколько часов витает в воздухе, заглушая душок из сваленных у двери термосапог.
- Первого июня, - отзывается Реук, насыпая кофе в кружку Кюхена. - Там еще намечается какой-то стажер-гидробиолог.
- Стажеры - это прекрасно, - угрюмо бурчит Хичоль, натягивая куртку, - дай мне два "сникерса" и не вздумай класть сахар. Хоть какое-то развлечение в этой дыре, - белые блики в тусклых сумерках мельтешащим телевизионным шумом застилают квадрат окна.
- Конец связи, - объявляет Итук, откладывая рацию.
--
Темная громада корпуса ледокола возвышается над ослепительной равниной сверкающего льда. Крохотные солнечные зайчики клеятся к ресницам, глаза режет от нестерпимой белизны. Обычно сдержанный Итук в малиновом шарфе в черную клетку, выглядящем как последний всхлип бредовой мечты горячечного больного, легко взбежав по трапу, обнимает крепкого мужчину в камуфляжной куртке, повисая у него на шее и дрыгая ногами от избытка чувств. "Канин", - вспоминает Кюхен. Долговязый Шивон, знакомый еще из прошлой экспедиции, маячит позади. Есон - механик со странностями, над которым подшучивает вся станция, перегнувшись через лейр, что-то кричит Реуку, который энергично машет руками в ответ, подскакивая на месте от нетерпения.
- Что он сказал? - спрашивает он Кюхена.
Тот фыркает.
- Что он еще мог сказать? Что приехал на тебе жениться.
Резко осекшись, Реук перестает прыгать. Кислотно-оранжевые шнурки печально болтаются до самой земли.
- Опять третируешь интеллектуальную элиту? - одобрительно ухмыляется Хичоль и хлопает его по плечу.
Когда первый восторг от встречи рассеивается в слабо-морозном воздухе, Итук берет себя в руки, а Хичоль принимается командовать каждым, кому не посчастливилось очутиться в поле его зрения, Кюхен замечает на трапе одинокую фигурку. Если не считать ярко-красной куртки и жуткой шапки в снежинку и с помпоном, парень ничем не выделяется. Однако вездесущему Хичолю достаточно и этого.
- Новые лица, - мурлычет он, - пойду познакомлюсь.
--
- ... Ынхёк, - растерянно улыбается тот. - Очень приятно.
- А уж нам-то как приятно, - многообещающе улыбается Хичоль. Звучит до того непристойно, что крошка-Реук заливается краской. Даже Есон, в очередной раз погрузившийся в свой богатый внутренний мир, удивленно оборачивается.
Быстрая тень с диким воплем неукрощенного свободолюбивого обитателя джунглей буквально сшибает опешившего Ынхёка с ног. Когда клубок конечностей распадается на относительные составляющие, выясняется, что внезапно взбесившийся Донхэ ни за что не желает отцепляться от своей вновьприбывшей жертвы, задетый взрывной волной его натиска Реук потерял очки, а Сонмин кипит от гнева.
- Дай-ка сюда мой попкорн, дорогуша, я хочу это видеть, - не понижая голоса объявляет Хичоль.
--
Когда от количества перетасканных ящиков с консервами позвоночник Кюхена грозит расколоться пополам, Итук объявляет, что на сегодня достаточно. Встрепанный и раскрасневшийся Ынхёк бессильно валится на соседний стул. Влажные волосы невообразимого вишневого оттенка липнут ко лбу и вискам. Донхэ, приклеившийся к нему, вероятно, на всю оставшуюся жизнь, продолжает что-то вещать, не сбавляя оборотов встроенного внутреннего генератора неуемной активности. Не наблюдая от собеседника ожидаемой реакции, он поворачивается к Кюхену.
- Мы жили в соседних домах, выросли вместе, не виделись лет десять, и вот теперь, можешь себе представить?!
Кюхен устало дергает плечом.
Материализовавшийся в дверном проеме Хичоль, свежий, как дыхание орбит-зависимого, обвиняюще направляет на него указующий перст.
- Ты почему не предупредил мальчика об обязательной по прибытию медицинской проверке? - возмущенно отчитывает он Кюхена, который впервые слышит о какой бы то ни было проверке.
Пальцы Хичоля стальными тисками смыкаются вокруг запястья Ынхёка.
- Неслыханно! А вдруг у него педикулез? Или свиной грипп? Ты об остальных подумал?
- Будь у него свиной грипп, он бы уже хрюкал в этих условиях, - вяло отбивается Кюхен.
- Много ты понимаешь. Пойдем-ка, я тебя осмотрю, - притворно-обеспокоенно обращается к Ынхёку Хичоль.
- Если ты хочешь облапать новенького, пока никто не видит, необязательно каждый раз идти на такие ухищрения, - громко говорит Кюхен. Его голос взмывает над неожиданно воцарившейся тишиной столовой.
Если бы взглядом можно было убивать, Кюхен сию секунду упал бы замертво.
--
Доступ к глобальному информационному ресурсу несколько примиряет Кюхена с суровой действительностью. Он запирается в химической лаборатории и до пяти утра наверстывает упущенное в StarCraft, потягивая вино из приклеенной в незапамятные времена к штативу пробирки - рядовая шутка Хичоля с претензией на гениальность. Когда от ряби пикселей начинает двоиться в глазах, а солнце за подслеповатым окошком и не думает заходить, Кюхен принимает решение отдохнуть - после вынужденного перерыва не так-то просто вернуться в достойную форму.
Реук тихо посапывает на своем месте, прижимая к груди расслабленную руку Есона, который почти скатывается с края узкой койки. Обычно эта почетная обязанность плюшевого мишки принадлежит потрепанному справочнику по исторической антропологии и этногенезу без обложки. Кюхен мысленно хмыкает. Совсем они здесь одичали.
На кровати Кюхена кто-то спит, но сам он обнаруживает это лишь избавившись от непродуваемых штанов и взобравшись на верхнюю полку.
- Ну и какого хрена? - сонно бурчит он, наткнувшись на весьма одушевленный сверток в его любимом тройном пуховом одеяле.
- Что ты здесь делаешь? - испуганно таращится на него Ынхёк.
- Нет, что ты здесь делаешь? Это моя постель.
- Ой. Хичоль сказал, тут свободно.
Кюхен утомленно закатывает глаза.
--
В который раз оступившись на ледяной колдобине, Кюхен тихо чертыхается. Вопреки вчерашним прогнозам утро выдается пасмурным и хмурым. Неосмотрительно побрившись и выскочив на пронизывающий ветер без маски, он ощущает, как горит обожженная морозом кожа. Стальная дверь в лабораторный ангар поддается далеко не сразу. Когда Кюхену все-таки удается проникнуть внутрь, единственное, чего ему по-настоящему хочется - свернуться в уголке и перезимовать. Учитывая, что оттепель в разгаре, ждать настоящей весны осталось всего каких-то лет четыреста-пятьсот.
Ынхёк дремлет, водрузив ноги на стол. От скрежета двери он вскидывается, переворачиваясь вместе со стулом.
Кюхен осторожно растирает остатки кожного покрова на месте, некогда бывшим его лицом.
- Опять ты? - не слишком любезно приветствует он.
- Я просто! Извини, я правда не хотел!
- Забей, - неловко отмахивается Кюхен. - Я спрашиваю, что ты забыл в моем кабинете.
Ынхёк смотрит так, будто увидел вставшего на задние лапы белого медведя.
- Но я... я же этот... - лепечет он, - выдро... то есть, гидро... биолог.
- Вот как? Тогда я спокоен за обитателей гидросферы, - преувеличенно серьезно говорит Кюхен, прижимая руку к груди и глядя ему в глаза, - вы с Донхэ наведете здесь порядок. Не смей трогать мои реактивы.
--
Хоккейный матч во внутреннем крытом дворе заканчивается безоговорочной победой команды Итука. Хичоль, пострадавший от удара клюшкой на второй минуте, дуется на него до самого вечера и отказывается помогать с ужином.
- Я врач, а не чернорабочий, - негодует он, - пусть герои умственного труда ковыряются в рыбной требухе, благодарю покорно.
Реук прячется за Есона. Шивон в меховой ушанке со звездой отрывается от Библии.
- Я тебе помогу, - дружелюбно обещает он. - Мне совсем немного осталось, - и улыбается.
Перед таким тонким тактическим ходом не в состоянии устоять и ледяное сердце Хичоля. Громко топая, он направляется в кухню. Реук семенит следом на почтительном расстоянии.
--
Подобно любому новичку, вначале Ынхёк резвым мячиком скачет по снежному кургану, поскальзываясь и хохоча. Кюхен пытается вспомнить свое первое восхождение на полуотвесную стену айсберга, и затрудняется соотнести детали - события путаются в памяти, наплывая друг на друга. Ближе к средине пути Ынхёк роняет альпеншток, а на самой вершине выясняется, что он умудрился потерять перчатку. Расцарапанная кровоточащая ладонь с побелевшей кожей, растрескавшейся на костяшках - не самое занятное зрелище. Реук в ужасе зажмуривает глаза, Сонмин встревоженно хмурится. Хичоль с мини-аптечкой, естественно, остался на базе.
Повинуясь внезапному порыву, Кюхен стягивает терморукавицу, впихивает ее в руки ошалевшего Ынхёка.
- Надевай, чего стоишь? Возвращаемся, - ворчит он.
- А как же ты?
- Новая вырастет, - огрызается Кюхен и отворачивается, чтобы не видеть восхищенного взгляда Ынхёка и подозрительного прищура Сонмина.
--
- Делай после этого добрые дела, ай! Поаккуратнее нельзя?
Хичоль отвешивает ему подзатыльник.
- Скажи спасибо, что я такой непревзойденный специалист. Еще немного и пришлось бы ампутировать, - менторским тоном выговаривает он, ловко обрабатывая разлившийся отек. - У тебя лицо шелушится, помажешь кремом перед сном. Вот, выпей в лечебных целях.
Коньяк мягким пожаром обдает пищевод, и проголодавшегося Кюхена почти сразу ведет.
- Теперь он твой вечный раб, - довольно скалится Хичоль, наливая стопку для себя. - Не упускай своего шанса, - окликает он Кюхена, когда тот уже касается ручки двери, - я его хорошенько осмотрел. Как врач. Тебе понравится.
--
В один из дней, когда щетина на подбородке Шивона становится бородой, а температура воздуха за стенами станции снижается до -20C, у входа в уборную Кюхен перехватывает Ынхёка с вытаращенными глазами. На часах почти семь - утренняя экспедиция изрядно затянулась. Мелко перебирая ногами, Ынхёк избавляется от верхней одежды, последовательно расшвыривая ее детали по дороге.
- Пусти, - сдавленно шипит он, - я сейчас умру.
Кюхен долго смеется и даже рассказывает об этом Хичолю.
- Чувак, - с ухмылкой советует тот, когда Ынхёк вываливается из кабинки с видом человека, только что воплотившего в жизнь свою американскую мечту. Ну, хорошо, не совсем американскую. - Носи с собой бутылку. Иначе как ты выдержишь на полевых работах?
- Какую бутылку? - добродушно улыбается Ынхёк.
- Чтобы ссать, - без обиняков поясняет прямолинейный как бронепоезд Хичоль.
Кюхен готов поклясться, что у Ынхёка розовеют щеки.
- И еще одну, с водой, - продолжает инструктаж Хичоль. - Только смотри не перепутай.
Кюхен возвращается к этому нехитрому совету уже работая на участке. Однажды в полдень тишину, царящую в лагере, нарушает нечеловеческий вопль, и Ынхёк проносится мимо, зажимая руками рот. Кюхен сгибается пополам от хохота.
- Перепутал, - выдавливает он в ответ на недоуменные взгляды коллег.
--
Неизвестно, как, но Ынхёку удается приручить зверушку. Начинается все навязчиво, как в детских сказках: Ынхёк загорается идеей завести питомца, и выбор его порывистого темперамента падает на белого медведя. Донхэ не один день вовсю расхваливает белоснежных зубастых песцов, безобидных морских котиков с печальными глазками с плакатов Гринписа и рогатых нарвалов. Зная Ынхёка, тот добрался бы и до нарвала.
Поняв, что поддержки ему не дождаться, он принимается за дело всерьез, обстоятельный как всегда - участники экспедиции то и дело обнаруживают куски мяса, рыбы и сладости на разном расстоянии от станции и в карманах Ынхёка, который не сдается до тех пор, пока Хичоль не решает пригрозить подсыпать в его завтрак слабительного. Его печальная физиономия становится объектом насмешек на ближайшую неделю, пока одним прекрасным утром Итук не обнаруживает перед окном молодого медведя, копошащегося в пропитавшемся кровью снегу.
- Я назвал его Чоко, - сообщает Ынхёк, сияя, как именинник, словно лично приложил руку к рождению этого конкретного медведя. Остальные его тихо ненавидят.
Станция располагается метрах в ста от места, где темные воды океана неприветливо лижут подножье статичного айсберга. Основной ангарный корпус, напоминающий половинки нескольких гигантских труб, окружают круглые крыши служебных помещений.
- На сиськи похоже, - буркнул Хичоль, когда вертолет доставил их сюда почти год назад.
- Подожди пять минут, мы еще не приземлились, - философски заметил тогда Кюхен.
Хотя ни один ни за что не сознался бы, здесь оказалось гораздо лучше, чем они предполагали. Первая снежная буря, правда, несколько развеяла иллюзии на счет легкости бытия.
Вопреки многочисленным предостережениям и наставлениям инструктора по технике безопасности, у Кюхена периодически возникает иррациональное желание посидеть, свесив ноги в ледяную пропасть. Он прекрасно осведомлен, что подточенный водой лед может быть крохким, что обманчивая мощь айсберга играет злые шутки с самоуверенными глупцами, а потому не приближается к самому краю. Но через несколько недель лето подойдет к концу, льдины обступят их остров вечной мерзлоты, а солнечный свет сменит непроглядная тьма, подсвеченная всполохами северного сияния. За час до того, как вопль будильника прервет зычный хор храпящих полярников, Кюхен выбирается из-под одеяла, стараясь не шуметь, крадется по пустому коридору и быстрым шагом направляется к изрезанной кромке.
Линию горизонта вспарывают гигантские глыбы айсбергов самой причудливой формы, застывших в своем вековом величии. Кюхен смотрит вниз - от переливающейся внизу мириадами искр воды его отделяет всего один шаг.
- Не шевелись, - негромко говорит кто-то позади.
Кюхен медленно оборачивается. Взлохмаченный Ынхёк в незастегнутой куртке неотрывно смотрит за его левое плечо. Грязновато-серый сугроб разворачивается, обретая знакомую форму. На вид медведь не проявляет признаков агрессии, но кто знает, что на уме у дикого зверя? Кюхен медленно выдыхает, облачко пара оседает на губах, на миг затуманивая стекла очков. Медведь встает на дыбы, будто в нерешительности вертит головой. Стеклянный взгляд походит на тот, каким провожают потенциальных покупателей выпуклые пуговичные глаза его мягких собратьев на полках магазинов. Кюхен ловит себя на мысли, что по обыкновению забыл почистить хистори и кукисы на ноутбуке. И закрыть вкладку, открытую на bestasianporno.com. Мама дважды неприятно удивится, когда ей доставят его печальные останки вместе с гигабайтами фильмов для взрослых в папке "работа".
- Кюхен, - шепчет Ынхёк, наверное, чтобы просто удостовериться, что его не разбил апоплексический удар и он не собирается падать без чувств. Заиндевелый снег под подошвами сыто поскрипывает, когда Кюхен делает первый осторожный шаг в сторону.
Медведь издает явственный рык.
- Я же сказал, не шевелись! - взвизгивает Ынхёк и Кюхен послушно замирает, не слыша ничего, кроме взбудораженного стука сердца и шума прибоя. Будет глупо умереть вот так, когда до станции рукой подать. Лучше уж прыгнуть. Будто подслушав его мысли, Ынхёк хватает его за руку и рывком задвигает к себе за спину, подальше от обрыва и нерешительного медведя. - Уходи, - звенящим голосом просит он, как если бы животные могли его понимать. - Пожалуйста, - добавляет он гораздо тише и выуживает из кармана обернутую в полиэтилен рыбу. "Наверное, очередная порция корма", - думает Кюхен. Медведь подхватывает рыбу, едва та касается поверхности снега. Они пятятся гуськом, а потом несутся, сломя голову, срывая дыхание, спотыкаясь и подхватывая друг друга на бегу, к гостеприимно приоткрытой двери крайнего жилого корпуса. Лишь захлопнув ее и съехав на пол по шершавой дощатой стене, Кюхен позволяет себе повернуть голову. От выброса адреналина звенит в ушах и дрожат колени. Ынхёк сидит рядом, закрыв лицо руками.
- Прости меня, - глухо говорит он, прерывисто дыша, - я не хотел.
Кюхен пихает его локтем, обхватывает рукой за шею и Ынхёк не придумывает ничего лучше, чем разрыдаться на его плече. В таком виде их застает выбежавший на шум Хичоль.
- Да у вас, я погляжу, все получилось, - воркует он, складывая руки на груди.
Кюхен демонстрирует ему средний палец.
- Меня сейчас стошнит, - сообщает немного успокоившийся Ынхёк и шмыгает носом, - меня всегда тошнит от страха.
- Поздравляю! - верещит Хичоль, - Вы бере...
Заспанный Итук, вывалившийся из спальни, едва не свернув себе шею на крутом пороге, с размаху прикладывает угол двери о его затылок.
Кюхен довольно улыбается.
--
- Доигрался, - зловеще каркает Хичоль, стягивая перчатки. Кюхен охотно провалился бы сквозь землю, но на подобный исход надежды мало.
- От этого можно избавиться? - уточняет он, нетерпеливо покачиваясь с пятки на носок.
- Разумеется, не сифилис же.
- Тогда давай побыстрее покончим с этим.
Хмыкнув, Хичоль довольно потирает руки.
- Садись, за час управимся, и я объявлю карантин.
Через два с половиной часа страданий Кюхен в ужасе отшатывается от зеркала.
- Что за фигня?! - не своим голосом вопит он, и на шум сбегается половина станции.
- Кто тебя так? - смеется Канин.
- Ты что, поседел? - драматическим шепотом спрашивает Реук.
- Я думал, у меня есть вши, - яростно сверкает глазами Кюхен, - а оказалось, у Хичоля нет мозгов.
- Теперь и ты пополнил ряды блондинок, - парирует тот, любуясь результатом собственных трудов и хитроумных стратегических планов.
--
Во всем виноват Реук. Или Есон. Впрочем, какая разница, если оба умудрились заболеть, а весь полевой отряд оказался без электричества и отрезан от внешнего мира.
- Генератор полетел, - констатирует Кюхен, засовывая озябшие руки поглубже в карманы.
- И что теперь? - возмущается Донхэ, бестолково тыкая во все кнопки подряд - действие откровенно бесполезное, потому как рация упрямо молчит. Ынхёк уныло ковыряет палочками рис.
- Придется вернуться, - вздыхает Итук, - плохо. Совсем мало сделали, еще и погода портится.
Когда через несколько часов они выкатывают из переносного ангара автосани, вокруг метет так, что земля сливается с небом.
- Нужно торопиться, - кричит Итук в самое ухо Кюхена. - Я поеду с Реуком, Есон - с Донхэ.
Ынхёк послушно съезжает на край сиденья, уступая Кюхену место у руля.
- Ничего не вижу, - орет Кюхен, когда сани в очередной раз виляют. От порывов ветра перехватывает дыхание, повышенная облачность снижает видимость до нуля.
- Что? - кричит в ответ Ынхёк, но Кюхен лишь отмахивается, пытаясь удержать курс. - Я не слышу! - продолжает допытываться тот, и Кюхен в бешенстве оборачивается, лишь на секунду отвлекаясь. Этого достаточно, чтобы снегоход, резво подскочив на крутом пригорке, уткнулся носом в затвердевший занос и заглох.
- Теперь доволен? - кипит от злости Кюхен.
Разумеется, вытянуть автосани без посторонней помощи не удается, не говоря о том, чтобы завести и продолжить путь.
- Возвращаемся, - командует он, чувствуя, что окончательно сорвал горло.
Это самые долгие полчаса за все время его пребывания в Арктике: подошвы скользят по заледеневшей поверхности, стекла очков ежесекундно сплошь залепляет мокрый снег, легкие отказываются полноценно функционировать в холодном молочно-белом тумане. Их немного сносит в сторону, а потому минут десять они ходят по кругу в стремлении отыскать палатки временного лагеря. В последний момент, уже перед самым входом Кюхен умудряется шлепнуться на лед, больно ударившись коленями. К счастью Ынхёка, на его лице нет ни намека на издевку, только потому тот остается в живых. Правда, общаться с ним у Кюхена нет особого желания.
Через некоторое время уши привыкают к непрерывному завыванию ветра, а Ынхёк первым делает шаг к примирению.
- Я нашел виски, - нерешительно начинает он, не поднимая глаз от бутылки в руках. - Может?..
- Как будто у меня есть выбор, - бурчит Кюхен, но уже не так агрессивно, и представляет, что скажет Хичоль, когда прознает, что его тайник бессовестно опустошили.
Он вполне готов заснуть, когда подозрительный звук привлекает его внимание.
- Я замерз, - стучит зубами Ынхёк в ответ на его вопрос.
- Ты это специально подстроил, - ворчит Кюхен, шатко качаясь в кромешной тьме. Ошметки природной подозрительности, растворенной в алкоголе, вязко плещутся в схваченном морозной пленкой костей черепе. К утру они вновь затвердеют в среднестатистический человеческий мозг - во всяком случае, Кюхену хочется в это верить. Похмелье - процесс образования извилин, только потому он столь болезнен. - Двигай костями.
Ынхёк перекатывается набок, позволяя ему втиснуться в спальный мешок. По всей видимости, дутые штанины, едва оказавшись в темноте, превращаются в парашюты - Кюхен несколько минут неуклюже возится, пытаясь поочередно впихнуть обе ноги - вместе и поочередно, после чего в раздражении стягивает комбинезон. Когда он, наконец, заползает в футляр спальника, Ынхёк почти не дышит - скорее всего, из опасения спровоцировать новый всплеск негатива.
- Только пни меня, и твоя мама не дождется внуков, - обещает Кюхен и почти сразу ощущает кивок плечом.
Стук зубов, однако, нисколько не стихает. Кюхен сердито щипает Ынхёка, точнее, пытается ущипнуть, но сквозь толстый слой шерстяной ткани свитера нащупать костлявую руку не так-то просто.
- Может, перестанешь уже?
Ынхёк испуганно вздрагивает.
- Я не специально.
- Раздевайся, - рявкает Кюхен, мысленно обещая придушить Ынхёка, если он задаст хоть один вопрос. Как назло, тот молча выползает из мешка, принимаясь шелестеть одеждой. Ветер за плотными стенами палатки взвывает особенно тоскливо и Кюхен невольно ежится, стягивая теплую рубашку вместе с футболкой.
- Ну? - подгоняет он. - Не тормози, - и немедленно получает коленом по лбу так, что снопом разлетевшихся искр на миг озаряет всю палатку. - Охренел совсем?!
Ынхёк захлебывается извинениями, забиваясь в дальний угол и стараясь слиться с подкладкой. Кюхен сердито отворачивается, лопатками чувствуя его сдержанное дыхание, и засыпает под мерный гул вьюги.
Пробуждение наступает внезапно и несколько секунд он недоумевает, открыты его глаза или он ослеп. За пластиковой прозрачной вставкой окна по-прежнему темно от бушующей метели, Кюхен понятия не имеет, где его фонарь и который час. Кто-то теплый прижимается к его спине и нельзя сказать, что это неприятно - скорее, непривычно. Ынхёк что-то неразборчиво бубнит во сне, подаваясь ближе, слегка дергаясь, и Кюхен едва сдерживает смех, когда до него доходит, что именно тот делает.
- Эй, - шепотом зовет он, осторожно поворачиваясь, словно боясь разбудить кого-то еще. - Прекрати. Ынхёк!
Тот вздрагивает, просыпаясь, и тут же ощутимо толкает его в бок.
- Что? Я... в чем дело?
- Не будь эгоистом, - весело упрекает Кюхен, - протяни руку помощи.
- О чем ты?
Кюхен закатывает глаза.
- Ты об меня терся. Хороший сон приснился?
Ынхёк молчит и, наверняка, мучительно краснеет.
- Так что, давай? На брудершафт.
- Ладно, - говорит Ынхёк после самой длинной в жизни Кюхена паузы, - прямо здесь?
--
Когда Кюхен уже готов передумать, отвернуться и впасть в спячку, чтобы не помнить этого позора, он чувствует прикосновение ледяных пальцев к ребрам и выворачивается ужом от холода и щекотки.
- Извини, - говорит Ынхёк и, наверное, подносит руки ко рту, потому что его неровное дыхание шевелит отросшие волосы надо лбом Кюхена, - у меня всегда...
- Да замолчишь ты? - рычит Кюхен, лихорадочно шаря руками по его лицу, груди, животу, подминая под себя, ожидая, что его сейчас остановят - или желая этого, стаскивая с себя белье, а с Ынхёка еще почему-то шуршащие в установившейся тишине шорты, которые путаются в ногах, сковывая движения.
Вокруг чертовски темно, в узком коконе спального мешка немыслимо жарко, пахнет не слишком чистым телом, свежим потом и выдыхающимися алкогольными парами. И пусть подобный импульсивный порыв непременно должен оставить синяки и следы раздражения на коже, привыкший к аскетичному укладу в области интимной жизни Кюхен не может не признать, что, несмотря на многочисленные неудобства, это гораздо лучше правой руки в будни и левой - по большим праздникам, при условии, что существует возможность побыть одному. Вероятно, именно по этой причине уже через несколько минут яростных и отчаянных движений бедрами, от которых напрягаются такие мышцы, о существовании которых он и не подозревал прежде, его накрывает столь головокружительный оргазм, что вспышка, пронзившая позвоночник, ощущается как боль. От слабости дрожат локти, на которые он опирался, нависая сверху, дурацкие шорты скользят под босыми ступнями.
Ынхёк на миг сжимает пальцами его плечи, выгибая спину, опираясь на лопатки и затылок, шумно втягивает воздух сквозь зубы. Кюхен чувствует влажное тепло, разлившееся до солнечного сплетения, и наугад тянется за какой-нибудь одеждой из кучи, натыкаясь на каучуковую поверхность настила в проеме между овечьими шкурами и толстым синтетическим покрывалом, наконец, нащупывая нечто, что в его представлении обязано быть футболкой Ынхёка, который тяжело дышит, придавленный его весом и собственной эйфорией, и почти рефлекторно проводит подъемом стопы по его лодыжке - жест до такой степени застенчивый и неловкий, что Кюхен рассмеялся бы, если бы не темнота, в которой можно позволить себе получать удовольствие даже от столь нелепых проявлений случайной близости.
--
Утром выясняется, что пострадала футболка Кюхена и это задает настроение предстоящему дню. К половине второго взаимная неприязнь достигает пиковой точки, потому что никто и не думает приезжать разбираться, что могло послужить причиной их задержки в кемпинге.
- Пойдем пешком? - предлагает Ынхёк, с момента пробуждения отказывающийся смотреть ему в глаза, и Кюхен поспешно запихивает в рот остатки энергетического батончика, чтобы не ляпнуть какую-нибудь гадость.
Снегоход преодолевает это расстояние за час с небольшим - своим ходом они тратят почти четыре. Солнце издевательски сияет в лазурно-чистом небе и Кюхен злится пуще прежнего. Ынхёк, к счастью, не говорит ни слова, уткнувшись носом в воротник свитера, со всех сторон норовящего вылезти из куртки, и лишь изредка сверяется с GPS-навигатором.
- Дорогая, я дома! - объявляет Кюхен, вламываясь в изолятор. - Хичоль?
Створка окна приоткрыта, радиаторы выключены, в помещении царит зверский холод, словно оно пустовало больше суток. Огромные плиты в кухонном отсеке холодны, на разделочном столе сиротливо жмутся друг к другу две пустые коробки от лапши быстрого приготовления - неоспоримое доказательство ночного рейда вечно голодных Шиндона с Есоном. Смутное беспокойство поселяется в груди Кюхена, но он гонит от себя дурацкие страхи - в конце концов, что могло случиться? Обходя комнату за комнатой, на пороге одной из них он сталкивается с побледневшим Ынхёком.
- Опять тайком жрал варенье в кладовке? - подозрительно осведомляется Кюхен, испытывая невыразимое облегчение оттого, что он не один. Ынхёк мотает головой.
- Здесь никого нет.
- Потрясающая наблюдательность.
- Нет, ты не понял. Здесь вообще никого нет, нигде.
- Глупости не говори?
- Сам посмотри, - запальчиво возражает Ынхёк, и, нахохлившись, усаживается на табурет у двери.
В четырех корпусах станции работает около пятидесяти человек, каждая из трех научно-исследовательских групп занимается выполнением индивидуальных задач, четвертый корпус, самый вместительный и новый, занят часто сменяющимся техническим персоналом. В пустынных переходах гуляют сквозняки, в непривычной тишине перестук шагов кажется оглушительным. Блики солнца, преломляясь в цветной узорной пленке на боковом окне, рассыпаются по обшитым светлым деревом внутренним стенам.
- Ну что, убедился? - громко уточняет Ынхёк и Кюхен чуть не подпрыгивает. Эхо тащит звук дальше, вглубь помещения - ему и в голову не приходило, какие здесь длинные коридоры. Ынхёк настороженно озирается по сторонам, сжимая кулаки. Шапка успела где-то потеряться.
- Страшно? - насмешливо спрашивает Кюхен, на всякий случай заглядывая под кровать.
- Я просто подумал, нам лучше держаться вместе.
--
- База SJ-11 вызывает Сеул, прием? - молчание в ответ.
Через шестьдесят часов бесплодных попыток достучаться до человечества, которое одним махом исчезло в полном составе, Кюхен начинает приходить в отчаяние. И, хотя по всем радиочастотам передают монотонный шум, интернет исправно поставляет новости каждое утро, датируя их числом предыдущего дня - все часы и календари, будто сговорившись, подтверждают, что реальность отстает на сутки. Записи Кюхена в блоге команды автоматически перебрасывает во вчерашние. На четвертый день он получает по электронной почте ответ, подписанный именем Итука, который, судя по тону послания, пребывает в мрачнейшем расположении духа и недоумевает, куда умудрились подеваться двое взрослых и достаточно самостоятельных - об Ынхёке можно так сказать весьма условно, но все же - участников экспедиции с ледяного острова посреди океана. Письмо датировано завтрашним числом.
- Ничего не понимаю, - чешет затылок Ынхёк.
- Кто бы сомневался.
- Это как День сурка?
Кюхен вздыхает, устало трет воспаленные от бессонницы глаза.
- Я хочу спать. Напиши ответ Итуку.
--
Идея, как и следовало ожидать, приходит в голову Ынхёка.
- А что, если это как временной портал, который открылся потому, что мы что-то сказали или сделали в определенном порядке. Мы вернемся в лагерь и повторим? - возбужденно бормочет он, наворачивая круги по кухне.
- Все? - скептически поднимает бровь Кюхен, отвлекаясь от завтрака, - не думал, что тебе настолько понравилось, - и не без удовольствия наблюдает, как цвет лица Ынхёка сливается с оттенком прически.
- У тебя есть идея получше?
- У меня внеплановый отпуск, - пожимает плечами Кюхен.
--
Взяв крупногабаритный вездеход, они убивают полдня на поиски занесенных снегом саней, которые до позднего вечера выковыривают из заледеневшей корки. Часы показывают половину десятого вечера, когда темные пятна термопалаток показываются на бескрайнем пространстве арктической пустыни. Покончив с ужином, Ынхёк довольно раскидывается на разложенном спальном мешке, вознаградив свои кулинарные изыски громкой отрыжкой. Кюхен умирает от смеха, когда тот, ойкнув, запутывается в боковых ремнях и беспомощно трепыхается.
- До сих пор не понимаю, почему это случилось именно со мной? - размышляет вслух Ынхёк, пока Кюхен разбирает портативную радиостанцию.
- Ты был педофилом в прошлой жизни? - выдвигает предположение тот. - Продавал человеческие почки? Или убивал редких животных?
- А кем был ты?
- Я - жертва обстоятельств, - протестует Кюхен. - Теперь тебе осталось вызвать снежную бурю, вспомнить все, что ты вчера нес, и увидеть тот же неприличный сон, - добавляет он, помолчав.
- А как же... ведь мы... но если ты с самого начала знал, что из этого ничего не выйдет, зачем тогда меня послушал? - недоумевает Ынхёк, пораженный посетившей его догадкой.
- Хм... нужно было вытащить сани и - если я скажу, что остался под громадным впечатлением от ночи, проведенной в одном мешке с тобой - устроит такой вариант? - ухмыляется Кюхен, сворачивая пробку новой бутылки из тайника Хичоля - в ближайшее время она ему вряд ли пригодится.
--
Возвращение ознаменовывается множеством мелких изменений внутри станции: переставленная посуда, опустошенное мусорное ведро, разбросанные кое-где личные вещи и инструменты. Напротив их мест за общим столом красуются квадратные боксы с мясным супом, заботливо накрытые крышками.
- Еще теплый! - восхищается Ынхёк и влетает в угол, стремясь поскорей добраться до ложки.
Аккуратная записка желает им приятного аппетита округлым почерком Реука.
- А что, если мы никогда их не увидим? - убитым голосом спрашивает Ынхёк.
Кюхен не знает, что на это ответить.
- Гораздо сильнее меня пугает перспектива до конца своих дней видеть только тебя, - бурчит он. - Во всяком случае, нам не придется беспокоиться о еде.
--
Когда световой день начинает стремительно укорачиваться, Кюхен все больше времени проводит в лаборатории, пусть даже результаты его исследований имеют шанс остаться в прошлом до того, как оно станет настоящим. Донхэ оставляет для Ынхёка образцы в пробирках и на предметном стекле микроскопа с пожеланиями скорейшего возвращения. О них готовятся снять репортаж, семьи в панике рвутся на станцию, которую наводнили ученые со всего света, жаждущие переворота в науке, но никто не может придумать, как вытянуть их из временной петли.
"Должен сказать, ты меня огорчил", - пишет в записке Хичоль, - "с тебя ящик рома. Не забывай подкрашивать корни".
Однажды утром Кюхен без особой цели блуждает коридорами станции, пока не выходит в столовую. Электронное табло часов над дверью показывает половину второго пополудни, хотя Кюхен готов поклясться, что полчаса назад было девять утра. На столе их дожидается горячий обед, над кружками с чаем вьется пар.
- Временной скачок? - вслух бормочет Кюхен. - Нужно сообщить... Ынхёк! - зовет он, заслышав шорох позади, - завтрак отменили! - но зал пуст, как и коридор. Последовательно обойдя все комнаты, Кюхен позволяет себе впасть в микропанику и на долю секунды дощатый пол уходит из-под ног.
- Видел, что на твоем столе в лаборатории? - жизнерадостно щебечет разрумянившийся от морозного воздуха Ынхёк, выпутываясь из куртки. - Я целый час разглядывал, эй, а что с часами? Почему так позд...
В два прыжка преодолев разделяющее их расстояние, Кюхен что есть сил встряхивает его за плечи.
- Никогда больше так не делай, - цедит он сквозь зубы, большими пальцами упираясь в кости ключиц и, что, наверняка, не слишком приятно. Ынхёк медленно кивает, словно не веря своим глазам, но не делает ни малейшей попытки освободиться. Снаружи собирается новый буран, низкие снеговые облака вяло царапают днище о верхушки айсбергов, ветер подвывает в вентиляционной шахте. Кюхен отстраняется и почти бегом удаляется в жилой отсек, чтобы, заперевшись, проторчать там до самого вечера.
Когда он все-таки открывает дверь, Ынхёк подпирает стену, сидя на полу у порога. Кюхен хочет спросить, какого черта, и закрыться снова, но сдерживается и с полчаса бессмысленно таращится в зеркало над умывальником.
- Прости, - приподнимается на локтях уже лежащий в кровати Ынхёк, когда он возвращается.
- Пошел ты, - доброжелательно реагирует Кюхен и заползает под то же одеяло. Утром он тратит несколько минут на то, чтобы высвободиться из объятий спящего Ынхёка, которому коварно удалось взять его в захват всеми четырьмя конечностями.
"Надеюсь, вы уже занялись сексом?" - гласит записка, прилепленная к двери. - "Пользуйся случаем. Приду - проверю".
--
От скуки Кюхен забрасывает Galaxy Battles, не доведя счет до нового мирового рекорда. Порой он слышит знакомые голоса, но коридоры по-прежнему пустуют. На дорожке, ведущей к площадке с метеоприборами, виднеются свежие отпечатки подошв человеческой обуви. Крепчающий восточный ветер заметает их зыбкой поземкой, пока не сравнивает с утрамбованным снежным заносом. Со временем творится что-то странное: направляясь в туалет глубокой ночью после удачного раунда при участии пива и Ынхёка - возможно, не самая лучшая компания, но в их ситуации некому жаловаться - Кюхен обнаруживает, что за пять минут его отсутствия прошло почти два часа и Ынхёк безмятежно похрапывает, вольготно раскинувшись на кровати (привычка спать в одной постели выработалась синхронно, на ее обсуждение наложено строжайшее вето). Шеренга пустых бутылок под дальней стеной с каждым днем пополняется новыми добровольцами.
Следующим утром он просыпается от шороха шагов и скрипа половиц. Тонко тянет натертую кожу на коленях. Рука спящего Ынхёка цепко удерживает его шею, а значит, шелестеть и скрипеть он не может при всем желании. Кюхен почти скатывается с верхней полки, настежь распахивает дверь и досадливо вздыхает, когда за ней, как и следовало ожидать, никого нет. Так и спятить недолго. Ынхёк удивленно жмурится, прикрывая глаза ребром ладони.
- Тебе придется заново вырастить человечество из бактерий, - скорбно сообщает ему Кюхен. - Или родить наследника. Работу над этим проектом начнем прямо сегодня.
Ынхёк в ужасе закашливается.
--
Проходит еще несколько недель, август приближается к концу, и Кюхен постепенно свыкается с мыслью о том, что навсегда застрял в прошлом с самым бестолковым напарником, которого только могла подсунуть ирония. Когда-нибудь, отчаявшись, ученые покинут свой наблюдательный пост, признав бессилие перед ловушкой времени, найдут феномен поинтереснее. Наступит день, когда вследствие смещения земной оси льдина подтает настолько, что деятельность станции придется свернуть. Если он к тому времени не покончит с собой и его печень не рассохнется от цирроза. Или их не съест какой-нибудь новый питомец Ынхёка.
А пока его почтовый ящик зависает от количества официальных писем с предложениями сотрудничества, интервью для крупнейших научных изданий, наряду с подробными инструкциями, которыми ежедневно снабжает гильдия физиков-теоретиков. Хичоль в своих мини-отчетах презрительно отзывается о них, как о редкостных занудах.
- Мы теряем время зря, - недовольно бурчит Кюхен, пока разгорается кубик сухого горючего. Ынхёк, вызвавшийся ассистировать в эксперименте, благоразумно помалкивает, пристыженный вчерашней истерикой, во время которой он метался по залу, с трагизмом, достойным награды Киноакадемии, причитая, что больше никогда не увидит родителей, сестру, друзей и любимую собаку блошиных размеров, так и не став поп-айдолом и не побывав в Египте.
- Но ты все равно умрешь знаменитым, - неудачно шутит Кюхен, что влечет за собой новый эмоциональный приступ, поэтому он делает нечто такое, о чем еще долгое время раскаивается. Зато Ынхёк мгновенно приходит в себя.
- Зачем ты это сделал? - пораженно шепчет он, трогая нижнюю губу кончиками пальцем с таким благоговением, словно это оригинал "Джоконды".
- Захотелось, - отрезает Кюхен и до конца вечера они не разговаривают вообще ни о чем, что удачно вписывается в его планы.
--
Он вламывается в душевую в тот момент, когда Ынхёк осторожно ступает в одну из кабинок, поспешно прикрываясь. Кюхен насмешливо фыркает.
- Я сто раз видел тебя без одежды, можешь не стараться - номер не прокатит.
- Ладно, - удивительно легко соглашается тот и швыряет в него полотенцем.
Перед сном он заученным жестом стягивает футболку, тут же покрываясь гусиной кожей и не выключая боковой свет, словно сегодняшнее откровение Кюхена необъяснимым образом придало ему уверенности в себе.
- С чего это вдруг? - деланно сонно бурчит Кюхен. - Кто-то где-то умер? Эй! А если я стесняюсь?
--
Висящий над дверью барометр с оглушительным грохотом обрушивается на пол в шестом часу утра, до полусмерти перепугав их обоих, и зависает на небывалой низкой отметке. Внешнее стекло раскололось точно посередине. Кюхен до полудня тщетно копается на складе в поисках нового, раздраженно ковыряется в тарелке с остывшей лапшой, едва не обжегшись, разбивает колбу с соляной кислотой и отправляется спать гораздо раньше обычного. Холодные пальцы Ынхёка будят его среди ночи.
- Что, опять? Я устал, давай завтра, - едва открывая рот, бормочет Кюхен.
- Да нет же. Мы вернулись.
- Куда мы там вер... что?
- Да тише ты.
Сквозь завывание ветра явственно слышен раскатистый храп. Резко сев на кровати, Кюхен зажигает свет. На полке под ними, неудобно свесив руку, спит Хичоль.
--
- ...всего-то и надо было уронить дурацкий барометр? - разоряется Хичоль.
Кюхен неторопливо покачивается на стуле. После трех с половиной часов перекрестного допроса, который ему организовали психи из Шведской королевской академии наук вместе с переводчиком, сопровождавшим каждую фразу судорожным подергиванием всех лицевых мышц, ему меньше всего на свете хочется говорить о том, что произошло. ("Ну, хорошо", - устало протер взмокшую от волнения лысину тучный бородатый профессор, чьего имени Кюхену в жизни не выговорить без запинки, - "вы вернулись в палаточный лагерь, когда начался буран, а потом?" - умоляющие интонации переводчика растопили бы самое черствое сердце. Кюхен в который раз замялся - эту часть истории ему совсем не хотелось включать в международный отчет. Лицо Ынхёка напоминало спелый помидор. - "Хм", - глубокомысленно произнес Кюхен, нахмурившись для солидности. - "По-моему, это очевидно", - подал голос эталон сострадания-Хичоль и многозначительно подвигал бровями.
- Если бы они могли, то заставили бы нас повторить все прямо там и немедленно, - уже после жалуется Кюхен. Хичоль понимающе кивает, смешивая в пробирках сок с алкоголем.
- Так всегда бывает, если повезло. Нашел золотую жилу - и на тебе, обожатели, завистники, конкуренты, журналисты, шлюхи, агенты социального страхования. Выиграл в лотерее - налоговая инспекция и давно забывшие родственники тут как тут. Победил в чемпионате по самой длинной отрыжке - и здесь верные почитатели и антифанаты найдут тебя, вытащат из-под земли, создадут сообщество на твиттере.
- Ты говоришь так, будто был кумиром нации.
- Но мог бы им стать, - парирует Хичоль. - Поэтому купи смокинг, сцепи зубы на своем куске случайной славы и довольствуйся тем, что у тебя есть я.)
- Я уже задолбался рассказывать о твоем детстве и о том, как ты доводил до слез молоденьких лаборанток с гуманитарного факультета, - делится изголодавшийся по полноценному общению Хичоль. - Как ты вообще? - неожиданно мягко спрашивает он, и Кюхен готов побиться об заклад, что, как бы яростно они оба это ни отрицали, тот скучал не меньше его самого.
- Я... нормально?
- Ты теперь суперзвезда, - с ноткой зависти тянет Хичоль. - Надеюсь, слава не испортит твой живой ум и ты пригласишь меня крестить твоего первенца. Кстати! Как атмосфера в семейном гнезде?
Кюхен презрительно фыркает и тянется за геймбоем.
- Я жажду грязных подробностей! Кюхен? Даже не вздумай озвучить то, о чем я думаю!
--
Вопреки ожиданиям, Ынхёка вовсе не передергивает при виде Кюхена. Скорее наоборот - укрепившаяся в подсознании привычка заставляет его тянуться и касаться при любой возможности. К сожалению, Кюхен тоже не может похвастаться обратным. И чем ближе день отъезда с досрочным прекращением контракта и перспективами мотаться по свету, отвечать на одни и те же вопросы, и не знать, не знать, не знать, почему все получилось именно так, как получилось, тем сильнее становится необъяснимое влечение.
- По-моему, ты заболел, - выносит вердикт Хичоль.
- По-твоему? Из нас двоих врач именно ты.
- Или повзрослел, - как ни в чем не бывало продолжает тот. - Awww, мой маленький Кю теперь совсем большой.
Кюхен на всякий случай пинает его под столом.
- Это стресс. Тебе нужно расслабиться. Погоди, приедешь домой...
- Я не хочу домой, - вполголоса бормочет Кюхен и роняет голову на сложенные перед собой руки. Повисает неприятная пауза.
- Так вот оно что, - подчеркнуто бесстрастно отзывается Хичоль и до конца вечера не пророняет ни слова. Ночевать он уходит в изолятор. Вокруг суетятся коллеги, которые вот-вот перестанут быть таковыми: хлопают по плечу, тянут за рукав, дергают за волосы
--
Научный факт: в ситуациях, от которых зависит то, что действительно важно, людям свойственно вести себя как самым настоящим идиотам. Впрочем, иногда не следует слишком уж стараться.
- Столько всего не успел, - сокрушается Ынхёк.
- Например? - уточняет вытянувшийся поверх покрывала Кюхен, закинув руки за голову и качая ногой, переброшенной через согнутое колено.
- Не покатался в упряжке с оленями. Не выдрессировал медведя. Не построил иглу.
- Считай, что ты не состоялся в жизни.
- Наверное, - слабо улыбается Ынхёк. - У меня был выбор: ехать сюда или в Гонолулу.
Кюхен смотрит на него, как на умалишенного.
- С какой стати ты здесь?
- Там жара и цунами? - неопределенно дергает плечом тот. - Понятия не имею. Но все и так неплохо получилось, м?
Кюхен кожей чувствует его взгляд и увлеченно разглядывает бревенчатый потолок, изученный до мельчайших обрезков древесных волокон.
- Если ты сейчас ждешь чего-то особенного, спешу огорчить.
Ынхёк беззлобно хмыкает, но явно назло принимается копаться на полках, отбирая из общей кучи и укладывая немногочисленные пожитки, ежится от прохлады - живя в одиночестве, они перетащили с десяток обогревателей из соседних отсеков, теперь о такой роскоши можно только мечтать. Сентиментальные прощания следует запретить Конвенцией по защите прав бесчувственных эгоистов. Чувствуя себя неудачником, забывшим шпаргалки в кармане других брюк, Кюхен спускается по отполированным до блеска перекладинам лесенки двухъярусной кровати, некоторое время пытается силой мысли прожечь дыру в покосившейся дверце встроенного шкафа, а потом решительно тянет ее на себя.
- Ынхёк, - говорит он тоном, которым сообщают о смерти любимой тетки, - что ты любишь больше: клубнику или какую-то другую хрень? Где мои чертовы очки?
- Клубнику, - автоматически отзывается тот, протягивая видавший виды футляр, - а что ты?.. Кюхен.
--
- Напоследок? - со смешком интересуется Ынхёк, путаясь в штанинах джинсов, найденных в недрах чемодана по случаю торжественного ужина в обществе ученых мужей из Европы.
- Вроде того. Медленно и печально. Дверь закрой.
- Я буду скучать, - честно предупреждает он, стягивая жуткий носок, от окраса которого с непривычки воспаляются глазные яблоки.
- Давай без этого, - болезненно морщится Кюхен, словно боясь, что тот потребует его номер телефона. Или предложит записать свой. - Я еще не придумал, что делать со своей жизнью завтра.
- Давай, - покладисто соглашается Ынхёк, избавляясь от остатков одежды, и поджимает пальцы ног, ступив на пол. - Лезть наверх или?..
- Хичоль убьет тебя, если узнает. Отличная идея, - хвалит Кюхен, отшвыривая в сторону сбитый в комок свитер. Не то, чтобы список его тайных кинков когда-либо включал желание предаться порочной страсти на кровати родителей. - Как-то тревожно это все. Можно я подержу тебя за руку?
- Можно и не за руку.
Вероятно, за время изоляции они умудрились сбросить вес, а кости сами собой вытянулись, поскольку сперва Кюхен не знает, как упереться локтями в твердокаменную подушку (Хичоль точно не от мира сего, и почему он думает об этом именно сейчас?), чтобы не испытывать неудобств, а потом Ынхёк ногой задевает край нависающей верхней полки и от его вопля, пришедшегося прямиком в ухо Кюхена, тот едва не глохнет. Чего не занимать в подобной ситуации, так это трогательной романтики.
- Ты точно хочешь? - спрашивает Кюхен, просто чтобы удостовериться. - Потому что я, кажется, нет.
Ынхёк беззвучно смеется, прикрывая рот тыльной стороной ладони, и почему-то не слишком нервничает.
- Нужно было с самого начала это сказать, - ни с того ни с сего заявляет он и, слегка надавив на затылок, приближает лицо Кюхена к своему, - займи, наконец, свой рот чем-нибудь полезным.
--
Безо всяких художественных преувеличений Кюхен готов признать, что это худший секс в его жизни. Если не считать самого первого. И еще нескольких раз, когда он был слишком пьян, чтобы запомнить, насколько все ужасно. Или слишком трезв, чтобы реально это оценить. Тем не менее, когда холодные пятки скрещенных за его спиной ног Ынхёка елозят по пояснице от беспорядочных движений, в которые Кюхен, как подросток, вкладывает импульс всего своего тела - от обесцвеченных прядей отросшей челки, липнущей ко влажному лбу, до кончиков ногтей на ногах, позабыв о сдержанности и отдаче, он может думать лишь о том, как урвать кусок нарастающего под полуприкрытыми веками нестерпимого белого сияния, и шероховатый шум в ушах лишь подгоняет к пронзительно-сладкой судороге. Когда разорвавшиеся легкие вновь срастаются и он может дышать самостоятельно, а мышцы разом расслабляются, он ловит ответную дрожь и возмущенный взгляд из-под нахмуренных бровей.
- Ну, сделай что-нибудь, - сердито толкает его коленом Ынхёк, указывая на свой напряженный член. Кюхен облизывает губы, сползая ниже и, разумеется, едва не захлебывается от неожиданности, когда от нескольких почти поверхностных прикосновений губ и языка тот без предупреждения кончает в его расслабленное горло.
- Ненавижу тебя, - сипит он, гневно сверкая глазами и рукой вытирая уголки рта.
Ынхёк сдавленно фыркает, выпуская из зубов прикушенные костяшки пальцев.
- В сценарии были другие слова, - поправляет он, тяжело дыша, - ты должен сказать, что ждал этого всю жизнь.
- То есть, теперь я обязан сделать тебе предложение? - все еще слегка задыхается Кюхен, откидываясь на спину и прикрывая глаза локтевым сгибом. Пульсирующий жар постепенно испаряется через поры обветренной кожи щек, подсвеченной яркими пятнами.
- Придется. Извини? - неискренне предлагает Ынхёк.
- Ни за что. Сначала Нобелевская премия.
- Я так и знал, что тебе одного только и надо.
В коридоре роняют что-то увесистое, сопровождая это неясными ругательствами.
- Что ты будешь делать, когда все закончится? - спрашивает Кюхен, наощупь закутываясь в пуховое одеяло.
- В смысле, когда весь цивилизованный мир предложит нам потрахаться во имя науки?
Кюхен кивает, не открывая глаз, и чувствует осторожное движение под вторым одеялом.
- Уеду в Гонолулу? Даже не знаю. Если жить станет слишком уж классно, всегда можно вернуться сюда, верно?
автор: Kleine
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: R
AU, белые медведы и полярный круг
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: неплатонические отношения. десятка по физике в аттестат была получена случайно; грамматика русского языка претерпевает необратимые изменения, ничего не знаю; розовое облако заставило меня в очередной раз и грешно смеяться над больным человеком.
читать дальше
- SJ-11 вызывает SME-1. SJ-11 вызывает SME-1. Прошу связи. Прием.
Кюхен до хруста потягивается в спальном мешке. Ровный голос Итука атомным ледоколом проходит сквозь завывания ветра за стенами.
- Доброе утро, SME-1, как погода в Сеуле? Прием.
Короткое арктическое лето вот-вот готово вступить в права, Реук уже заготовил лосьон от загара и брендовые солнцезащитные очки без кожаной обшивки и носоупоров.
- Время по Гринвичу...
Заспанный Хичоль в комбинезоне со спущенными лямками спотыкается о ноги Кюхена, ощутимо ударяя его по косточке на лодыжке.
- Твою мать, Кю, чего разлегся?!
- Суточный ход температуры воздуха... - бодро продолжает делиться метеосводкой Итук, прижимая к одному уху большой наушник и заткнув пальцем второе.
Кюхен морщится, подтягивая повыше колени. Сквозь бесчисленные слои одежды и толстенные носки дотянуться до кожи так же нереально, как ступить на настоящую почву на Южном полюсе.
- Когда приезжает дополнительная команда? - как ни в чем не бывало спрашивает Донхэ, позвякивая ложкой. Божественный аромат кофе, даже самого что ни на есть растворимого в восьмом часу утра - лучшее, что может случиться с Кюхеном за весь день. С тех пор, как повредился портативный спутниковый терминал, ему решительно нечем заняться по вечерам, когда на Хичоля с Сонмином находит хандра и они с мрачным видом исследуют содержимое деревянных ящиков у дальней стены кладовки, доставленных контрабандным способом. В профилактических целях, разумеется. Сладковатый вересковый запах виски еще несколько часов витает в воздухе, заглушая душок из сваленных у двери термосапог.
- Первого июня, - отзывается Реук, насыпая кофе в кружку Кюхена. - Там еще намечается какой-то стажер-гидробиолог.
- Стажеры - это прекрасно, - угрюмо бурчит Хичоль, натягивая куртку, - дай мне два "сникерса" и не вздумай класть сахар. Хоть какое-то развлечение в этой дыре, - белые блики в тусклых сумерках мельтешащим телевизионным шумом застилают квадрат окна.
- Конец связи, - объявляет Итук, откладывая рацию.
--
Темная громада корпуса ледокола возвышается над ослепительной равниной сверкающего льда. Крохотные солнечные зайчики клеятся к ресницам, глаза режет от нестерпимой белизны. Обычно сдержанный Итук в малиновом шарфе в черную клетку, выглядящем как последний всхлип бредовой мечты горячечного больного, легко взбежав по трапу, обнимает крепкого мужчину в камуфляжной куртке, повисая у него на шее и дрыгая ногами от избытка чувств. "Канин", - вспоминает Кюхен. Долговязый Шивон, знакомый еще из прошлой экспедиции, маячит позади. Есон - механик со странностями, над которым подшучивает вся станция, перегнувшись через лейр, что-то кричит Реуку, который энергично машет руками в ответ, подскакивая на месте от нетерпения.
- Что он сказал? - спрашивает он Кюхена.
Тот фыркает.
- Что он еще мог сказать? Что приехал на тебе жениться.
Резко осекшись, Реук перестает прыгать. Кислотно-оранжевые шнурки печально болтаются до самой земли.
- Опять третируешь интеллектуальную элиту? - одобрительно ухмыляется Хичоль и хлопает его по плечу.
Когда первый восторг от встречи рассеивается в слабо-морозном воздухе, Итук берет себя в руки, а Хичоль принимается командовать каждым, кому не посчастливилось очутиться в поле его зрения, Кюхен замечает на трапе одинокую фигурку. Если не считать ярко-красной куртки и жуткой шапки в снежинку и с помпоном, парень ничем не выделяется. Однако вездесущему Хичолю достаточно и этого.
- Новые лица, - мурлычет он, - пойду познакомлюсь.
--
- ... Ынхёк, - растерянно улыбается тот. - Очень приятно.
- А уж нам-то как приятно, - многообещающе улыбается Хичоль. Звучит до того непристойно, что крошка-Реук заливается краской. Даже Есон, в очередной раз погрузившийся в свой богатый внутренний мир, удивленно оборачивается.
Быстрая тень с диким воплем неукрощенного свободолюбивого обитателя джунглей буквально сшибает опешившего Ынхёка с ног. Когда клубок конечностей распадается на относительные составляющие, выясняется, что внезапно взбесившийся Донхэ ни за что не желает отцепляться от своей вновьприбывшей жертвы, задетый взрывной волной его натиска Реук потерял очки, а Сонмин кипит от гнева.
- Дай-ка сюда мой попкорн, дорогуша, я хочу это видеть, - не понижая голоса объявляет Хичоль.
--
Когда от количества перетасканных ящиков с консервами позвоночник Кюхена грозит расколоться пополам, Итук объявляет, что на сегодня достаточно. Встрепанный и раскрасневшийся Ынхёк бессильно валится на соседний стул. Влажные волосы невообразимого вишневого оттенка липнут ко лбу и вискам. Донхэ, приклеившийся к нему, вероятно, на всю оставшуюся жизнь, продолжает что-то вещать, не сбавляя оборотов встроенного внутреннего генератора неуемной активности. Не наблюдая от собеседника ожидаемой реакции, он поворачивается к Кюхену.
- Мы жили в соседних домах, выросли вместе, не виделись лет десять, и вот теперь, можешь себе представить?!
Кюхен устало дергает плечом.
Материализовавшийся в дверном проеме Хичоль, свежий, как дыхание орбит-зависимого, обвиняюще направляет на него указующий перст.
- Ты почему не предупредил мальчика об обязательной по прибытию медицинской проверке? - возмущенно отчитывает он Кюхена, который впервые слышит о какой бы то ни было проверке.
Пальцы Хичоля стальными тисками смыкаются вокруг запястья Ынхёка.
- Неслыханно! А вдруг у него педикулез? Или свиной грипп? Ты об остальных подумал?
- Будь у него свиной грипп, он бы уже хрюкал в этих условиях, - вяло отбивается Кюхен.
- Много ты понимаешь. Пойдем-ка, я тебя осмотрю, - притворно-обеспокоенно обращается к Ынхёку Хичоль.
- Если ты хочешь облапать новенького, пока никто не видит, необязательно каждый раз идти на такие ухищрения, - громко говорит Кюхен. Его голос взмывает над неожиданно воцарившейся тишиной столовой.
Если бы взглядом можно было убивать, Кюхен сию секунду упал бы замертво.
--
Доступ к глобальному информационному ресурсу несколько примиряет Кюхена с суровой действительностью. Он запирается в химической лаборатории и до пяти утра наверстывает упущенное в StarCraft, потягивая вино из приклеенной в незапамятные времена к штативу пробирки - рядовая шутка Хичоля с претензией на гениальность. Когда от ряби пикселей начинает двоиться в глазах, а солнце за подслеповатым окошком и не думает заходить, Кюхен принимает решение отдохнуть - после вынужденного перерыва не так-то просто вернуться в достойную форму.
Реук тихо посапывает на своем месте, прижимая к груди расслабленную руку Есона, который почти скатывается с края узкой койки. Обычно эта почетная обязанность плюшевого мишки принадлежит потрепанному справочнику по исторической антропологии и этногенезу без обложки. Кюхен мысленно хмыкает. Совсем они здесь одичали.
На кровати Кюхена кто-то спит, но сам он обнаруживает это лишь избавившись от непродуваемых штанов и взобравшись на верхнюю полку.
- Ну и какого хрена? - сонно бурчит он, наткнувшись на весьма одушевленный сверток в его любимом тройном пуховом одеяле.
- Что ты здесь делаешь? - испуганно таращится на него Ынхёк.
- Нет, что ты здесь делаешь? Это моя постель.
- Ой. Хичоль сказал, тут свободно.
Кюхен утомленно закатывает глаза.
--
В который раз оступившись на ледяной колдобине, Кюхен тихо чертыхается. Вопреки вчерашним прогнозам утро выдается пасмурным и хмурым. Неосмотрительно побрившись и выскочив на пронизывающий ветер без маски, он ощущает, как горит обожженная морозом кожа. Стальная дверь в лабораторный ангар поддается далеко не сразу. Когда Кюхену все-таки удается проникнуть внутрь, единственное, чего ему по-настоящему хочется - свернуться в уголке и перезимовать. Учитывая, что оттепель в разгаре, ждать настоящей весны осталось всего каких-то лет четыреста-пятьсот.
Ынхёк дремлет, водрузив ноги на стол. От скрежета двери он вскидывается, переворачиваясь вместе со стулом.
Кюхен осторожно растирает остатки кожного покрова на месте, некогда бывшим его лицом.
- Опять ты? - не слишком любезно приветствует он.
- Я просто! Извини, я правда не хотел!
- Забей, - неловко отмахивается Кюхен. - Я спрашиваю, что ты забыл в моем кабинете.
Ынхёк смотрит так, будто увидел вставшего на задние лапы белого медведя.
- Но я... я же этот... - лепечет он, - выдро... то есть, гидро... биолог.
- Вот как? Тогда я спокоен за обитателей гидросферы, - преувеличенно серьезно говорит Кюхен, прижимая руку к груди и глядя ему в глаза, - вы с Донхэ наведете здесь порядок. Не смей трогать мои реактивы.
--
Хоккейный матч во внутреннем крытом дворе заканчивается безоговорочной победой команды Итука. Хичоль, пострадавший от удара клюшкой на второй минуте, дуется на него до самого вечера и отказывается помогать с ужином.
- Я врач, а не чернорабочий, - негодует он, - пусть герои умственного труда ковыряются в рыбной требухе, благодарю покорно.
Реук прячется за Есона. Шивон в меховой ушанке со звездой отрывается от Библии.
- Я тебе помогу, - дружелюбно обещает он. - Мне совсем немного осталось, - и улыбается.
Перед таким тонким тактическим ходом не в состоянии устоять и ледяное сердце Хичоля. Громко топая, он направляется в кухню. Реук семенит следом на почтительном расстоянии.
--
Подобно любому новичку, вначале Ынхёк резвым мячиком скачет по снежному кургану, поскальзываясь и хохоча. Кюхен пытается вспомнить свое первое восхождение на полуотвесную стену айсберга, и затрудняется соотнести детали - события путаются в памяти, наплывая друг на друга. Ближе к средине пути Ынхёк роняет альпеншток, а на самой вершине выясняется, что он умудрился потерять перчатку. Расцарапанная кровоточащая ладонь с побелевшей кожей, растрескавшейся на костяшках - не самое занятное зрелище. Реук в ужасе зажмуривает глаза, Сонмин встревоженно хмурится. Хичоль с мини-аптечкой, естественно, остался на базе.
Повинуясь внезапному порыву, Кюхен стягивает терморукавицу, впихивает ее в руки ошалевшего Ынхёка.
- Надевай, чего стоишь? Возвращаемся, - ворчит он.
- А как же ты?
- Новая вырастет, - огрызается Кюхен и отворачивается, чтобы не видеть восхищенного взгляда Ынхёка и подозрительного прищура Сонмина.
--
- Делай после этого добрые дела, ай! Поаккуратнее нельзя?
Хичоль отвешивает ему подзатыльник.
- Скажи спасибо, что я такой непревзойденный специалист. Еще немного и пришлось бы ампутировать, - менторским тоном выговаривает он, ловко обрабатывая разлившийся отек. - У тебя лицо шелушится, помажешь кремом перед сном. Вот, выпей в лечебных целях.
Коньяк мягким пожаром обдает пищевод, и проголодавшегося Кюхена почти сразу ведет.
- Теперь он твой вечный раб, - довольно скалится Хичоль, наливая стопку для себя. - Не упускай своего шанса, - окликает он Кюхена, когда тот уже касается ручки двери, - я его хорошенько осмотрел. Как врач. Тебе понравится.
--
В один из дней, когда щетина на подбородке Шивона становится бородой, а температура воздуха за стенами станции снижается до -20C, у входа в уборную Кюхен перехватывает Ынхёка с вытаращенными глазами. На часах почти семь - утренняя экспедиция изрядно затянулась. Мелко перебирая ногами, Ынхёк избавляется от верхней одежды, последовательно расшвыривая ее детали по дороге.
- Пусти, - сдавленно шипит он, - я сейчас умру.
Кюхен долго смеется и даже рассказывает об этом Хичолю.
- Чувак, - с ухмылкой советует тот, когда Ынхёк вываливается из кабинки с видом человека, только что воплотившего в жизнь свою американскую мечту. Ну, хорошо, не совсем американскую. - Носи с собой бутылку. Иначе как ты выдержишь на полевых работах?
- Какую бутылку? - добродушно улыбается Ынхёк.
- Чтобы ссать, - без обиняков поясняет прямолинейный как бронепоезд Хичоль.
Кюхен готов поклясться, что у Ынхёка розовеют щеки.
- И еще одну, с водой, - продолжает инструктаж Хичоль. - Только смотри не перепутай.
Кюхен возвращается к этому нехитрому совету уже работая на участке. Однажды в полдень тишину, царящую в лагере, нарушает нечеловеческий вопль, и Ынхёк проносится мимо, зажимая руками рот. Кюхен сгибается пополам от хохота.
- Перепутал, - выдавливает он в ответ на недоуменные взгляды коллег.
--
Неизвестно, как, но Ынхёку удается приручить зверушку. Начинается все навязчиво, как в детских сказках: Ынхёк загорается идеей завести питомца, и выбор его порывистого темперамента падает на белого медведя. Донхэ не один день вовсю расхваливает белоснежных зубастых песцов, безобидных морских котиков с печальными глазками с плакатов Гринписа и рогатых нарвалов. Зная Ынхёка, тот добрался бы и до нарвала.
Поняв, что поддержки ему не дождаться, он принимается за дело всерьез, обстоятельный как всегда - участники экспедиции то и дело обнаруживают куски мяса, рыбы и сладости на разном расстоянии от станции и в карманах Ынхёка, который не сдается до тех пор, пока Хичоль не решает пригрозить подсыпать в его завтрак слабительного. Его печальная физиономия становится объектом насмешек на ближайшую неделю, пока одним прекрасным утром Итук не обнаруживает перед окном молодого медведя, копошащегося в пропитавшемся кровью снегу.
- Я назвал его Чоко, - сообщает Ынхёк, сияя, как именинник, словно лично приложил руку к рождению этого конкретного медведя. Остальные его тихо ненавидят.
Станция располагается метрах в ста от места, где темные воды океана неприветливо лижут подножье статичного айсберга. Основной ангарный корпус, напоминающий половинки нескольких гигантских труб, окружают круглые крыши служебных помещений.
- На сиськи похоже, - буркнул Хичоль, когда вертолет доставил их сюда почти год назад.
- Подожди пять минут, мы еще не приземлились, - философски заметил тогда Кюхен.
Хотя ни один ни за что не сознался бы, здесь оказалось гораздо лучше, чем они предполагали. Первая снежная буря, правда, несколько развеяла иллюзии на счет легкости бытия.
Вопреки многочисленным предостережениям и наставлениям инструктора по технике безопасности, у Кюхена периодически возникает иррациональное желание посидеть, свесив ноги в ледяную пропасть. Он прекрасно осведомлен, что подточенный водой лед может быть крохким, что обманчивая мощь айсберга играет злые шутки с самоуверенными глупцами, а потому не приближается к самому краю. Но через несколько недель лето подойдет к концу, льдины обступят их остров вечной мерзлоты, а солнечный свет сменит непроглядная тьма, подсвеченная всполохами северного сияния. За час до того, как вопль будильника прервет зычный хор храпящих полярников, Кюхен выбирается из-под одеяла, стараясь не шуметь, крадется по пустому коридору и быстрым шагом направляется к изрезанной кромке.
Линию горизонта вспарывают гигантские глыбы айсбергов самой причудливой формы, застывших в своем вековом величии. Кюхен смотрит вниз - от переливающейся внизу мириадами искр воды его отделяет всего один шаг.
- Не шевелись, - негромко говорит кто-то позади.
Кюхен медленно оборачивается. Взлохмаченный Ынхёк в незастегнутой куртке неотрывно смотрит за его левое плечо. Грязновато-серый сугроб разворачивается, обретая знакомую форму. На вид медведь не проявляет признаков агрессии, но кто знает, что на уме у дикого зверя? Кюхен медленно выдыхает, облачко пара оседает на губах, на миг затуманивая стекла очков. Медведь встает на дыбы, будто в нерешительности вертит головой. Стеклянный взгляд походит на тот, каким провожают потенциальных покупателей выпуклые пуговичные глаза его мягких собратьев на полках магазинов. Кюхен ловит себя на мысли, что по обыкновению забыл почистить хистори и кукисы на ноутбуке. И закрыть вкладку, открытую на bestasianporno.com. Мама дважды неприятно удивится, когда ей доставят его печальные останки вместе с гигабайтами фильмов для взрослых в папке "работа".
- Кюхен, - шепчет Ынхёк, наверное, чтобы просто удостовериться, что его не разбил апоплексический удар и он не собирается падать без чувств. Заиндевелый снег под подошвами сыто поскрипывает, когда Кюхен делает первый осторожный шаг в сторону.
Медведь издает явственный рык.
- Я же сказал, не шевелись! - взвизгивает Ынхёк и Кюхен послушно замирает, не слыша ничего, кроме взбудораженного стука сердца и шума прибоя. Будет глупо умереть вот так, когда до станции рукой подать. Лучше уж прыгнуть. Будто подслушав его мысли, Ынхёк хватает его за руку и рывком задвигает к себе за спину, подальше от обрыва и нерешительного медведя. - Уходи, - звенящим голосом просит он, как если бы животные могли его понимать. - Пожалуйста, - добавляет он гораздо тише и выуживает из кармана обернутую в полиэтилен рыбу. "Наверное, очередная порция корма", - думает Кюхен. Медведь подхватывает рыбу, едва та касается поверхности снега. Они пятятся гуськом, а потом несутся, сломя голову, срывая дыхание, спотыкаясь и подхватывая друг друга на бегу, к гостеприимно приоткрытой двери крайнего жилого корпуса. Лишь захлопнув ее и съехав на пол по шершавой дощатой стене, Кюхен позволяет себе повернуть голову. От выброса адреналина звенит в ушах и дрожат колени. Ынхёк сидит рядом, закрыв лицо руками.
- Прости меня, - глухо говорит он, прерывисто дыша, - я не хотел.
Кюхен пихает его локтем, обхватывает рукой за шею и Ынхёк не придумывает ничего лучше, чем разрыдаться на его плече. В таком виде их застает выбежавший на шум Хичоль.
- Да у вас, я погляжу, все получилось, - воркует он, складывая руки на груди.
Кюхен демонстрирует ему средний палец.
- Меня сейчас стошнит, - сообщает немного успокоившийся Ынхёк и шмыгает носом, - меня всегда тошнит от страха.
- Поздравляю! - верещит Хичоль, - Вы бере...
Заспанный Итук, вывалившийся из спальни, едва не свернув себе шею на крутом пороге, с размаху прикладывает угол двери о его затылок.
Кюхен довольно улыбается.
--
- Доигрался, - зловеще каркает Хичоль, стягивая перчатки. Кюхен охотно провалился бы сквозь землю, но на подобный исход надежды мало.
- От этого можно избавиться? - уточняет он, нетерпеливо покачиваясь с пятки на носок.
- Разумеется, не сифилис же.
- Тогда давай побыстрее покончим с этим.
Хмыкнув, Хичоль довольно потирает руки.
- Садись, за час управимся, и я объявлю карантин.
Через два с половиной часа страданий Кюхен в ужасе отшатывается от зеркала.
- Что за фигня?! - не своим голосом вопит он, и на шум сбегается половина станции.
- Кто тебя так? - смеется Канин.
- Ты что, поседел? - драматическим шепотом спрашивает Реук.
- Я думал, у меня есть вши, - яростно сверкает глазами Кюхен, - а оказалось, у Хичоля нет мозгов.
- Теперь и ты пополнил ряды блондинок, - парирует тот, любуясь результатом собственных трудов и хитроумных стратегических планов.
--
Во всем виноват Реук. Или Есон. Впрочем, какая разница, если оба умудрились заболеть, а весь полевой отряд оказался без электричества и отрезан от внешнего мира.
- Генератор полетел, - констатирует Кюхен, засовывая озябшие руки поглубже в карманы.
- И что теперь? - возмущается Донхэ, бестолково тыкая во все кнопки подряд - действие откровенно бесполезное, потому как рация упрямо молчит. Ынхёк уныло ковыряет палочками рис.
- Придется вернуться, - вздыхает Итук, - плохо. Совсем мало сделали, еще и погода портится.
Когда через несколько часов они выкатывают из переносного ангара автосани, вокруг метет так, что земля сливается с небом.
- Нужно торопиться, - кричит Итук в самое ухо Кюхена. - Я поеду с Реуком, Есон - с Донхэ.
Ынхёк послушно съезжает на край сиденья, уступая Кюхену место у руля.
- Ничего не вижу, - орет Кюхен, когда сани в очередной раз виляют. От порывов ветра перехватывает дыхание, повышенная облачность снижает видимость до нуля.
- Что? - кричит в ответ Ынхёк, но Кюхен лишь отмахивается, пытаясь удержать курс. - Я не слышу! - продолжает допытываться тот, и Кюхен в бешенстве оборачивается, лишь на секунду отвлекаясь. Этого достаточно, чтобы снегоход, резво подскочив на крутом пригорке, уткнулся носом в затвердевший занос и заглох.
- Теперь доволен? - кипит от злости Кюхен.
Разумеется, вытянуть автосани без посторонней помощи не удается, не говоря о том, чтобы завести и продолжить путь.
- Возвращаемся, - командует он, чувствуя, что окончательно сорвал горло.
Это самые долгие полчаса за все время его пребывания в Арктике: подошвы скользят по заледеневшей поверхности, стекла очков ежесекундно сплошь залепляет мокрый снег, легкие отказываются полноценно функционировать в холодном молочно-белом тумане. Их немного сносит в сторону, а потому минут десять они ходят по кругу в стремлении отыскать палатки временного лагеря. В последний момент, уже перед самым входом Кюхен умудряется шлепнуться на лед, больно ударившись коленями. К счастью Ынхёка, на его лице нет ни намека на издевку, только потому тот остается в живых. Правда, общаться с ним у Кюхена нет особого желания.
Через некоторое время уши привыкают к непрерывному завыванию ветра, а Ынхёк первым делает шаг к примирению.
- Я нашел виски, - нерешительно начинает он, не поднимая глаз от бутылки в руках. - Может?..
- Как будто у меня есть выбор, - бурчит Кюхен, но уже не так агрессивно, и представляет, что скажет Хичоль, когда прознает, что его тайник бессовестно опустошили.
Он вполне готов заснуть, когда подозрительный звук привлекает его внимание.
- Я замерз, - стучит зубами Ынхёк в ответ на его вопрос.
- Ты это специально подстроил, - ворчит Кюхен, шатко качаясь в кромешной тьме. Ошметки природной подозрительности, растворенной в алкоголе, вязко плещутся в схваченном морозной пленкой костей черепе. К утру они вновь затвердеют в среднестатистический человеческий мозг - во всяком случае, Кюхену хочется в это верить. Похмелье - процесс образования извилин, только потому он столь болезнен. - Двигай костями.
Ынхёк перекатывается набок, позволяя ему втиснуться в спальный мешок. По всей видимости, дутые штанины, едва оказавшись в темноте, превращаются в парашюты - Кюхен несколько минут неуклюже возится, пытаясь поочередно впихнуть обе ноги - вместе и поочередно, после чего в раздражении стягивает комбинезон. Когда он, наконец, заползает в футляр спальника, Ынхёк почти не дышит - скорее всего, из опасения спровоцировать новый всплеск негатива.
- Только пни меня, и твоя мама не дождется внуков, - обещает Кюхен и почти сразу ощущает кивок плечом.
Стук зубов, однако, нисколько не стихает. Кюхен сердито щипает Ынхёка, точнее, пытается ущипнуть, но сквозь толстый слой шерстяной ткани свитера нащупать костлявую руку не так-то просто.
- Может, перестанешь уже?
Ынхёк испуганно вздрагивает.
- Я не специально.
- Раздевайся, - рявкает Кюхен, мысленно обещая придушить Ынхёка, если он задаст хоть один вопрос. Как назло, тот молча выползает из мешка, принимаясь шелестеть одеждой. Ветер за плотными стенами палатки взвывает особенно тоскливо и Кюхен невольно ежится, стягивая теплую рубашку вместе с футболкой.
- Ну? - подгоняет он. - Не тормози, - и немедленно получает коленом по лбу так, что снопом разлетевшихся искр на миг озаряет всю палатку. - Охренел совсем?!
Ынхёк захлебывается извинениями, забиваясь в дальний угол и стараясь слиться с подкладкой. Кюхен сердито отворачивается, лопатками чувствуя его сдержанное дыхание, и засыпает под мерный гул вьюги.
Пробуждение наступает внезапно и несколько секунд он недоумевает, открыты его глаза или он ослеп. За пластиковой прозрачной вставкой окна по-прежнему темно от бушующей метели, Кюхен понятия не имеет, где его фонарь и который час. Кто-то теплый прижимается к его спине и нельзя сказать, что это неприятно - скорее, непривычно. Ынхёк что-то неразборчиво бубнит во сне, подаваясь ближе, слегка дергаясь, и Кюхен едва сдерживает смех, когда до него доходит, что именно тот делает.
- Эй, - шепотом зовет он, осторожно поворачиваясь, словно боясь разбудить кого-то еще. - Прекрати. Ынхёк!
Тот вздрагивает, просыпаясь, и тут же ощутимо толкает его в бок.
- Что? Я... в чем дело?
- Не будь эгоистом, - весело упрекает Кюхен, - протяни руку помощи.
- О чем ты?
Кюхен закатывает глаза.
- Ты об меня терся. Хороший сон приснился?
Ынхёк молчит и, наверняка, мучительно краснеет.
- Так что, давай? На брудершафт.
- Ладно, - говорит Ынхёк после самой длинной в жизни Кюхена паузы, - прямо здесь?
--
Когда Кюхен уже готов передумать, отвернуться и впасть в спячку, чтобы не помнить этого позора, он чувствует прикосновение ледяных пальцев к ребрам и выворачивается ужом от холода и щекотки.
- Извини, - говорит Ынхёк и, наверное, подносит руки ко рту, потому что его неровное дыхание шевелит отросшие волосы надо лбом Кюхена, - у меня всегда...
- Да замолчишь ты? - рычит Кюхен, лихорадочно шаря руками по его лицу, груди, животу, подминая под себя, ожидая, что его сейчас остановят - или желая этого, стаскивая с себя белье, а с Ынхёка еще почему-то шуршащие в установившейся тишине шорты, которые путаются в ногах, сковывая движения.
Вокруг чертовски темно, в узком коконе спального мешка немыслимо жарко, пахнет не слишком чистым телом, свежим потом и выдыхающимися алкогольными парами. И пусть подобный импульсивный порыв непременно должен оставить синяки и следы раздражения на коже, привыкший к аскетичному укладу в области интимной жизни Кюхен не может не признать, что, несмотря на многочисленные неудобства, это гораздо лучше правой руки в будни и левой - по большим праздникам, при условии, что существует возможность побыть одному. Вероятно, именно по этой причине уже через несколько минут яростных и отчаянных движений бедрами, от которых напрягаются такие мышцы, о существовании которых он и не подозревал прежде, его накрывает столь головокружительный оргазм, что вспышка, пронзившая позвоночник, ощущается как боль. От слабости дрожат локти, на которые он опирался, нависая сверху, дурацкие шорты скользят под босыми ступнями.
Ынхёк на миг сжимает пальцами его плечи, выгибая спину, опираясь на лопатки и затылок, шумно втягивает воздух сквозь зубы. Кюхен чувствует влажное тепло, разлившееся до солнечного сплетения, и наугад тянется за какой-нибудь одеждой из кучи, натыкаясь на каучуковую поверхность настила в проеме между овечьими шкурами и толстым синтетическим покрывалом, наконец, нащупывая нечто, что в его представлении обязано быть футболкой Ынхёка, который тяжело дышит, придавленный его весом и собственной эйфорией, и почти рефлекторно проводит подъемом стопы по его лодыжке - жест до такой степени застенчивый и неловкий, что Кюхен рассмеялся бы, если бы не темнота, в которой можно позволить себе получать удовольствие даже от столь нелепых проявлений случайной близости.
--
Утром выясняется, что пострадала футболка Кюхена и это задает настроение предстоящему дню. К половине второго взаимная неприязнь достигает пиковой точки, потому что никто и не думает приезжать разбираться, что могло послужить причиной их задержки в кемпинге.
- Пойдем пешком? - предлагает Ынхёк, с момента пробуждения отказывающийся смотреть ему в глаза, и Кюхен поспешно запихивает в рот остатки энергетического батончика, чтобы не ляпнуть какую-нибудь гадость.
Снегоход преодолевает это расстояние за час с небольшим - своим ходом они тратят почти четыре. Солнце издевательски сияет в лазурно-чистом небе и Кюхен злится пуще прежнего. Ынхёк, к счастью, не говорит ни слова, уткнувшись носом в воротник свитера, со всех сторон норовящего вылезти из куртки, и лишь изредка сверяется с GPS-навигатором.
- Дорогая, я дома! - объявляет Кюхен, вламываясь в изолятор. - Хичоль?
Створка окна приоткрыта, радиаторы выключены, в помещении царит зверский холод, словно оно пустовало больше суток. Огромные плиты в кухонном отсеке холодны, на разделочном столе сиротливо жмутся друг к другу две пустые коробки от лапши быстрого приготовления - неоспоримое доказательство ночного рейда вечно голодных Шиндона с Есоном. Смутное беспокойство поселяется в груди Кюхена, но он гонит от себя дурацкие страхи - в конце концов, что могло случиться? Обходя комнату за комнатой, на пороге одной из них он сталкивается с побледневшим Ынхёком.
- Опять тайком жрал варенье в кладовке? - подозрительно осведомляется Кюхен, испытывая невыразимое облегчение оттого, что он не один. Ынхёк мотает головой.
- Здесь никого нет.
- Потрясающая наблюдательность.
- Нет, ты не понял. Здесь вообще никого нет, нигде.
- Глупости не говори?
- Сам посмотри, - запальчиво возражает Ынхёк, и, нахохлившись, усаживается на табурет у двери.
В четырех корпусах станции работает около пятидесяти человек, каждая из трех научно-исследовательских групп занимается выполнением индивидуальных задач, четвертый корпус, самый вместительный и новый, занят часто сменяющимся техническим персоналом. В пустынных переходах гуляют сквозняки, в непривычной тишине перестук шагов кажется оглушительным. Блики солнца, преломляясь в цветной узорной пленке на боковом окне, рассыпаются по обшитым светлым деревом внутренним стенам.
- Ну что, убедился? - громко уточняет Ынхёк и Кюхен чуть не подпрыгивает. Эхо тащит звук дальше, вглубь помещения - ему и в голову не приходило, какие здесь длинные коридоры. Ынхёк настороженно озирается по сторонам, сжимая кулаки. Шапка успела где-то потеряться.
- Страшно? - насмешливо спрашивает Кюхен, на всякий случай заглядывая под кровать.
- Я просто подумал, нам лучше держаться вместе.
--
- База SJ-11 вызывает Сеул, прием? - молчание в ответ.
Через шестьдесят часов бесплодных попыток достучаться до человечества, которое одним махом исчезло в полном составе, Кюхен начинает приходить в отчаяние. И, хотя по всем радиочастотам передают монотонный шум, интернет исправно поставляет новости каждое утро, датируя их числом предыдущего дня - все часы и календари, будто сговорившись, подтверждают, что реальность отстает на сутки. Записи Кюхена в блоге команды автоматически перебрасывает во вчерашние. На четвертый день он получает по электронной почте ответ, подписанный именем Итука, который, судя по тону послания, пребывает в мрачнейшем расположении духа и недоумевает, куда умудрились подеваться двое взрослых и достаточно самостоятельных - об Ынхёке можно так сказать весьма условно, но все же - участников экспедиции с ледяного острова посреди океана. Письмо датировано завтрашним числом.
- Ничего не понимаю, - чешет затылок Ынхёк.
- Кто бы сомневался.
- Это как День сурка?
Кюхен вздыхает, устало трет воспаленные от бессонницы глаза.
- Я хочу спать. Напиши ответ Итуку.
--
Идея, как и следовало ожидать, приходит в голову Ынхёка.
- А что, если это как временной портал, который открылся потому, что мы что-то сказали или сделали в определенном порядке. Мы вернемся в лагерь и повторим? - возбужденно бормочет он, наворачивая круги по кухне.
- Все? - скептически поднимает бровь Кюхен, отвлекаясь от завтрака, - не думал, что тебе настолько понравилось, - и не без удовольствия наблюдает, как цвет лица Ынхёка сливается с оттенком прически.
- У тебя есть идея получше?
- У меня внеплановый отпуск, - пожимает плечами Кюхен.
--
Взяв крупногабаритный вездеход, они убивают полдня на поиски занесенных снегом саней, которые до позднего вечера выковыривают из заледеневшей корки. Часы показывают половину десятого вечера, когда темные пятна термопалаток показываются на бескрайнем пространстве арктической пустыни. Покончив с ужином, Ынхёк довольно раскидывается на разложенном спальном мешке, вознаградив свои кулинарные изыски громкой отрыжкой. Кюхен умирает от смеха, когда тот, ойкнув, запутывается в боковых ремнях и беспомощно трепыхается.
- До сих пор не понимаю, почему это случилось именно со мной? - размышляет вслух Ынхёк, пока Кюхен разбирает портативную радиостанцию.
- Ты был педофилом в прошлой жизни? - выдвигает предположение тот. - Продавал человеческие почки? Или убивал редких животных?
- А кем был ты?
- Я - жертва обстоятельств, - протестует Кюхен. - Теперь тебе осталось вызвать снежную бурю, вспомнить все, что ты вчера нес, и увидеть тот же неприличный сон, - добавляет он, помолчав.
- А как же... ведь мы... но если ты с самого начала знал, что из этого ничего не выйдет, зачем тогда меня послушал? - недоумевает Ынхёк, пораженный посетившей его догадкой.
- Хм... нужно было вытащить сани и - если я скажу, что остался под громадным впечатлением от ночи, проведенной в одном мешке с тобой - устроит такой вариант? - ухмыляется Кюхен, сворачивая пробку новой бутылки из тайника Хичоля - в ближайшее время она ему вряд ли пригодится.
--
Возвращение ознаменовывается множеством мелких изменений внутри станции: переставленная посуда, опустошенное мусорное ведро, разбросанные кое-где личные вещи и инструменты. Напротив их мест за общим столом красуются квадратные боксы с мясным супом, заботливо накрытые крышками.
- Еще теплый! - восхищается Ынхёк и влетает в угол, стремясь поскорей добраться до ложки.
Аккуратная записка желает им приятного аппетита округлым почерком Реука.
- А что, если мы никогда их не увидим? - убитым голосом спрашивает Ынхёк.
Кюхен не знает, что на это ответить.
- Гораздо сильнее меня пугает перспектива до конца своих дней видеть только тебя, - бурчит он. - Во всяком случае, нам не придется беспокоиться о еде.
--
Когда световой день начинает стремительно укорачиваться, Кюхен все больше времени проводит в лаборатории, пусть даже результаты его исследований имеют шанс остаться в прошлом до того, как оно станет настоящим. Донхэ оставляет для Ынхёка образцы в пробирках и на предметном стекле микроскопа с пожеланиями скорейшего возвращения. О них готовятся снять репортаж, семьи в панике рвутся на станцию, которую наводнили ученые со всего света, жаждущие переворота в науке, но никто не может придумать, как вытянуть их из временной петли.
"Должен сказать, ты меня огорчил", - пишет в записке Хичоль, - "с тебя ящик рома. Не забывай подкрашивать корни".
Однажды утром Кюхен без особой цели блуждает коридорами станции, пока не выходит в столовую. Электронное табло часов над дверью показывает половину второго пополудни, хотя Кюхен готов поклясться, что полчаса назад было девять утра. На столе их дожидается горячий обед, над кружками с чаем вьется пар.
- Временной скачок? - вслух бормочет Кюхен. - Нужно сообщить... Ынхёк! - зовет он, заслышав шорох позади, - завтрак отменили! - но зал пуст, как и коридор. Последовательно обойдя все комнаты, Кюхен позволяет себе впасть в микропанику и на долю секунды дощатый пол уходит из-под ног.
- Видел, что на твоем столе в лаборатории? - жизнерадостно щебечет разрумянившийся от морозного воздуха Ынхёк, выпутываясь из куртки. - Я целый час разглядывал, эй, а что с часами? Почему так позд...
В два прыжка преодолев разделяющее их расстояние, Кюхен что есть сил встряхивает его за плечи.
- Никогда больше так не делай, - цедит он сквозь зубы, большими пальцами упираясь в кости ключиц и, что, наверняка, не слишком приятно. Ынхёк медленно кивает, словно не веря своим глазам, но не делает ни малейшей попытки освободиться. Снаружи собирается новый буран, низкие снеговые облака вяло царапают днище о верхушки айсбергов, ветер подвывает в вентиляционной шахте. Кюхен отстраняется и почти бегом удаляется в жилой отсек, чтобы, заперевшись, проторчать там до самого вечера.
Когда он все-таки открывает дверь, Ынхёк подпирает стену, сидя на полу у порога. Кюхен хочет спросить, какого черта, и закрыться снова, но сдерживается и с полчаса бессмысленно таращится в зеркало над умывальником.
- Прости, - приподнимается на локтях уже лежащий в кровати Ынхёк, когда он возвращается.
- Пошел ты, - доброжелательно реагирует Кюхен и заползает под то же одеяло. Утром он тратит несколько минут на то, чтобы высвободиться из объятий спящего Ынхёка, которому коварно удалось взять его в захват всеми четырьмя конечностями.
"Надеюсь, вы уже занялись сексом?" - гласит записка, прилепленная к двери. - "Пользуйся случаем. Приду - проверю".
--
От скуки Кюхен забрасывает Galaxy Battles, не доведя счет до нового мирового рекорда. Порой он слышит знакомые голоса, но коридоры по-прежнему пустуют. На дорожке, ведущей к площадке с метеоприборами, виднеются свежие отпечатки подошв человеческой обуви. Крепчающий восточный ветер заметает их зыбкой поземкой, пока не сравнивает с утрамбованным снежным заносом. Со временем творится что-то странное: направляясь в туалет глубокой ночью после удачного раунда при участии пива и Ынхёка - возможно, не самая лучшая компания, но в их ситуации некому жаловаться - Кюхен обнаруживает, что за пять минут его отсутствия прошло почти два часа и Ынхёк безмятежно похрапывает, вольготно раскинувшись на кровати (привычка спать в одной постели выработалась синхронно, на ее обсуждение наложено строжайшее вето). Шеренга пустых бутылок под дальней стеной с каждым днем пополняется новыми добровольцами.
Следующим утром он просыпается от шороха шагов и скрипа половиц. Тонко тянет натертую кожу на коленях. Рука спящего Ынхёка цепко удерживает его шею, а значит, шелестеть и скрипеть он не может при всем желании. Кюхен почти скатывается с верхней полки, настежь распахивает дверь и досадливо вздыхает, когда за ней, как и следовало ожидать, никого нет. Так и спятить недолго. Ынхёк удивленно жмурится, прикрывая глаза ребром ладони.
- Тебе придется заново вырастить человечество из бактерий, - скорбно сообщает ему Кюхен. - Или родить наследника. Работу над этим проектом начнем прямо сегодня.
Ынхёк в ужасе закашливается.
--
Проходит еще несколько недель, август приближается к концу, и Кюхен постепенно свыкается с мыслью о том, что навсегда застрял в прошлом с самым бестолковым напарником, которого только могла подсунуть ирония. Когда-нибудь, отчаявшись, ученые покинут свой наблюдательный пост, признав бессилие перед ловушкой времени, найдут феномен поинтереснее. Наступит день, когда вследствие смещения земной оси льдина подтает настолько, что деятельность станции придется свернуть. Если он к тому времени не покончит с собой и его печень не рассохнется от цирроза. Или их не съест какой-нибудь новый питомец Ынхёка.
А пока его почтовый ящик зависает от количества официальных писем с предложениями сотрудничества, интервью для крупнейших научных изданий, наряду с подробными инструкциями, которыми ежедневно снабжает гильдия физиков-теоретиков. Хичоль в своих мини-отчетах презрительно отзывается о них, как о редкостных занудах.
- Мы теряем время зря, - недовольно бурчит Кюхен, пока разгорается кубик сухого горючего. Ынхёк, вызвавшийся ассистировать в эксперименте, благоразумно помалкивает, пристыженный вчерашней истерикой, во время которой он метался по залу, с трагизмом, достойным награды Киноакадемии, причитая, что больше никогда не увидит родителей, сестру, друзей и любимую собаку блошиных размеров, так и не став поп-айдолом и не побывав в Египте.
- Но ты все равно умрешь знаменитым, - неудачно шутит Кюхен, что влечет за собой новый эмоциональный приступ, поэтому он делает нечто такое, о чем еще долгое время раскаивается. Зато Ынхёк мгновенно приходит в себя.
- Зачем ты это сделал? - пораженно шепчет он, трогая нижнюю губу кончиками пальцем с таким благоговением, словно это оригинал "Джоконды".
- Захотелось, - отрезает Кюхен и до конца вечера они не разговаривают вообще ни о чем, что удачно вписывается в его планы.
--
Он вламывается в душевую в тот момент, когда Ынхёк осторожно ступает в одну из кабинок, поспешно прикрываясь. Кюхен насмешливо фыркает.
- Я сто раз видел тебя без одежды, можешь не стараться - номер не прокатит.
- Ладно, - удивительно легко соглашается тот и швыряет в него полотенцем.
Перед сном он заученным жестом стягивает футболку, тут же покрываясь гусиной кожей и не выключая боковой свет, словно сегодняшнее откровение Кюхена необъяснимым образом придало ему уверенности в себе.
- С чего это вдруг? - деланно сонно бурчит Кюхен. - Кто-то где-то умер? Эй! А если я стесняюсь?
--
Висящий над дверью барометр с оглушительным грохотом обрушивается на пол в шестом часу утра, до полусмерти перепугав их обоих, и зависает на небывалой низкой отметке. Внешнее стекло раскололось точно посередине. Кюхен до полудня тщетно копается на складе в поисках нового, раздраженно ковыряется в тарелке с остывшей лапшой, едва не обжегшись, разбивает колбу с соляной кислотой и отправляется спать гораздо раньше обычного. Холодные пальцы Ынхёка будят его среди ночи.
- Что, опять? Я устал, давай завтра, - едва открывая рот, бормочет Кюхен.
- Да нет же. Мы вернулись.
- Куда мы там вер... что?
- Да тише ты.
Сквозь завывание ветра явственно слышен раскатистый храп. Резко сев на кровати, Кюхен зажигает свет. На полке под ними, неудобно свесив руку, спит Хичоль.
--
- ...всего-то и надо было уронить дурацкий барометр? - разоряется Хичоль.
Кюхен неторопливо покачивается на стуле. После трех с половиной часов перекрестного допроса, который ему организовали психи из Шведской королевской академии наук вместе с переводчиком, сопровождавшим каждую фразу судорожным подергиванием всех лицевых мышц, ему меньше всего на свете хочется говорить о том, что произошло. ("Ну, хорошо", - устало протер взмокшую от волнения лысину тучный бородатый профессор, чьего имени Кюхену в жизни не выговорить без запинки, - "вы вернулись в палаточный лагерь, когда начался буран, а потом?" - умоляющие интонации переводчика растопили бы самое черствое сердце. Кюхен в который раз замялся - эту часть истории ему совсем не хотелось включать в международный отчет. Лицо Ынхёка напоминало спелый помидор. - "Хм", - глубокомысленно произнес Кюхен, нахмурившись для солидности. - "По-моему, это очевидно", - подал голос эталон сострадания-Хичоль и многозначительно подвигал бровями.
- Если бы они могли, то заставили бы нас повторить все прямо там и немедленно, - уже после жалуется Кюхен. Хичоль понимающе кивает, смешивая в пробирках сок с алкоголем.
- Так всегда бывает, если повезло. Нашел золотую жилу - и на тебе, обожатели, завистники, конкуренты, журналисты, шлюхи, агенты социального страхования. Выиграл в лотерее - налоговая инспекция и давно забывшие родственники тут как тут. Победил в чемпионате по самой длинной отрыжке - и здесь верные почитатели и антифанаты найдут тебя, вытащат из-под земли, создадут сообщество на твиттере.
- Ты говоришь так, будто был кумиром нации.
- Но мог бы им стать, - парирует Хичоль. - Поэтому купи смокинг, сцепи зубы на своем куске случайной славы и довольствуйся тем, что у тебя есть я.)
- Я уже задолбался рассказывать о твоем детстве и о том, как ты доводил до слез молоденьких лаборанток с гуманитарного факультета, - делится изголодавшийся по полноценному общению Хичоль. - Как ты вообще? - неожиданно мягко спрашивает он, и Кюхен готов побиться об заклад, что, как бы яростно они оба это ни отрицали, тот скучал не меньше его самого.
- Я... нормально?
- Ты теперь суперзвезда, - с ноткой зависти тянет Хичоль. - Надеюсь, слава не испортит твой живой ум и ты пригласишь меня крестить твоего первенца. Кстати! Как атмосфера в семейном гнезде?
Кюхен презрительно фыркает и тянется за геймбоем.
- Я жажду грязных подробностей! Кюхен? Даже не вздумай озвучить то, о чем я думаю!
--
Вопреки ожиданиям, Ынхёка вовсе не передергивает при виде Кюхена. Скорее наоборот - укрепившаяся в подсознании привычка заставляет его тянуться и касаться при любой возможности. К сожалению, Кюхен тоже не может похвастаться обратным. И чем ближе день отъезда с досрочным прекращением контракта и перспективами мотаться по свету, отвечать на одни и те же вопросы, и не знать, не знать, не знать, почему все получилось именно так, как получилось, тем сильнее становится необъяснимое влечение.
- По-моему, ты заболел, - выносит вердикт Хичоль.
- По-твоему? Из нас двоих врач именно ты.
- Или повзрослел, - как ни в чем не бывало продолжает тот. - Awww, мой маленький Кю теперь совсем большой.
Кюхен на всякий случай пинает его под столом.
- Это стресс. Тебе нужно расслабиться. Погоди, приедешь домой...
- Я не хочу домой, - вполголоса бормочет Кюхен и роняет голову на сложенные перед собой руки. Повисает неприятная пауза.
- Так вот оно что, - подчеркнуто бесстрастно отзывается Хичоль и до конца вечера не пророняет ни слова. Ночевать он уходит в изолятор. Вокруг суетятся коллеги, которые вот-вот перестанут быть таковыми: хлопают по плечу, тянут за рукав, дергают за волосы
--
Научный факт: в ситуациях, от которых зависит то, что действительно важно, людям свойственно вести себя как самым настоящим идиотам. Впрочем, иногда не следует слишком уж стараться.
- Столько всего не успел, - сокрушается Ынхёк.
- Например? - уточняет вытянувшийся поверх покрывала Кюхен, закинув руки за голову и качая ногой, переброшенной через согнутое колено.
- Не покатался в упряжке с оленями. Не выдрессировал медведя. Не построил иглу.
- Считай, что ты не состоялся в жизни.
- Наверное, - слабо улыбается Ынхёк. - У меня был выбор: ехать сюда или в Гонолулу.
Кюхен смотрит на него, как на умалишенного.
- С какой стати ты здесь?
- Там жара и цунами? - неопределенно дергает плечом тот. - Понятия не имею. Но все и так неплохо получилось, м?
Кюхен кожей чувствует его взгляд и увлеченно разглядывает бревенчатый потолок, изученный до мельчайших обрезков древесных волокон.
- Если ты сейчас ждешь чего-то особенного, спешу огорчить.
Ынхёк беззлобно хмыкает, но явно назло принимается копаться на полках, отбирая из общей кучи и укладывая немногочисленные пожитки, ежится от прохлады - живя в одиночестве, они перетащили с десяток обогревателей из соседних отсеков, теперь о такой роскоши можно только мечтать. Сентиментальные прощания следует запретить Конвенцией по защите прав бесчувственных эгоистов. Чувствуя себя неудачником, забывшим шпаргалки в кармане других брюк, Кюхен спускается по отполированным до блеска перекладинам лесенки двухъярусной кровати, некоторое время пытается силой мысли прожечь дыру в покосившейся дверце встроенного шкафа, а потом решительно тянет ее на себя.
- Ынхёк, - говорит он тоном, которым сообщают о смерти любимой тетки, - что ты любишь больше: клубнику или какую-то другую хрень? Где мои чертовы очки?
- Клубнику, - автоматически отзывается тот, протягивая видавший виды футляр, - а что ты?.. Кюхен.
--
- Напоследок? - со смешком интересуется Ынхёк, путаясь в штанинах джинсов, найденных в недрах чемодана по случаю торжественного ужина в обществе ученых мужей из Европы.
- Вроде того. Медленно и печально. Дверь закрой.
- Я буду скучать, - честно предупреждает он, стягивая жуткий носок, от окраса которого с непривычки воспаляются глазные яблоки.
- Давай без этого, - болезненно морщится Кюхен, словно боясь, что тот потребует его номер телефона. Или предложит записать свой. - Я еще не придумал, что делать со своей жизнью завтра.
- Давай, - покладисто соглашается Ынхёк, избавляясь от остатков одежды, и поджимает пальцы ног, ступив на пол. - Лезть наверх или?..
- Хичоль убьет тебя, если узнает. Отличная идея, - хвалит Кюхен, отшвыривая в сторону сбитый в комок свитер. Не то, чтобы список его тайных кинков когда-либо включал желание предаться порочной страсти на кровати родителей. - Как-то тревожно это все. Можно я подержу тебя за руку?
- Можно и не за руку.
Вероятно, за время изоляции они умудрились сбросить вес, а кости сами собой вытянулись, поскольку сперва Кюхен не знает, как упереться локтями в твердокаменную подушку (Хичоль точно не от мира сего, и почему он думает об этом именно сейчас?), чтобы не испытывать неудобств, а потом Ынхёк ногой задевает край нависающей верхней полки и от его вопля, пришедшегося прямиком в ухо Кюхена, тот едва не глохнет. Чего не занимать в подобной ситуации, так это трогательной романтики.
- Ты точно хочешь? - спрашивает Кюхен, просто чтобы удостовериться. - Потому что я, кажется, нет.
Ынхёк беззвучно смеется, прикрывая рот тыльной стороной ладони, и почему-то не слишком нервничает.
- Нужно было с самого начала это сказать, - ни с того ни с сего заявляет он и, слегка надавив на затылок, приближает лицо Кюхена к своему, - займи, наконец, свой рот чем-нибудь полезным.
--
Безо всяких художественных преувеличений Кюхен готов признать, что это худший секс в его жизни. Если не считать самого первого. И еще нескольких раз, когда он был слишком пьян, чтобы запомнить, насколько все ужасно. Или слишком трезв, чтобы реально это оценить. Тем не менее, когда холодные пятки скрещенных за его спиной ног Ынхёка елозят по пояснице от беспорядочных движений, в которые Кюхен, как подросток, вкладывает импульс всего своего тела - от обесцвеченных прядей отросшей челки, липнущей ко влажному лбу, до кончиков ногтей на ногах, позабыв о сдержанности и отдаче, он может думать лишь о том, как урвать кусок нарастающего под полуприкрытыми веками нестерпимого белого сияния, и шероховатый шум в ушах лишь подгоняет к пронзительно-сладкой судороге. Когда разорвавшиеся легкие вновь срастаются и он может дышать самостоятельно, а мышцы разом расслабляются, он ловит ответную дрожь и возмущенный взгляд из-под нахмуренных бровей.
- Ну, сделай что-нибудь, - сердито толкает его коленом Ынхёк, указывая на свой напряженный член. Кюхен облизывает губы, сползая ниже и, разумеется, едва не захлебывается от неожиданности, когда от нескольких почти поверхностных прикосновений губ и языка тот без предупреждения кончает в его расслабленное горло.
- Ненавижу тебя, - сипит он, гневно сверкая глазами и рукой вытирая уголки рта.
Ынхёк сдавленно фыркает, выпуская из зубов прикушенные костяшки пальцев.
- В сценарии были другие слова, - поправляет он, тяжело дыша, - ты должен сказать, что ждал этого всю жизнь.
- То есть, теперь я обязан сделать тебе предложение? - все еще слегка задыхается Кюхен, откидываясь на спину и прикрывая глаза локтевым сгибом. Пульсирующий жар постепенно испаряется через поры обветренной кожи щек, подсвеченной яркими пятнами.
- Придется. Извини? - неискренне предлагает Ынхёк.
- Ни за что. Сначала Нобелевская премия.
- Я так и знал, что тебе одного только и надо.
В коридоре роняют что-то увесистое, сопровождая это неясными ругательствами.
- Что ты будешь делать, когда все закончится? - спрашивает Кюхен, наощупь закутываясь в пуховое одеяло.
- В смысле, когда весь цивилизованный мир предложит нам потрахаться во имя науки?
Кюхен кивает, не открывая глаз, и чувствует осторожное движение под вторым одеялом.
- Уеду в Гонолулу? Даже не знаю. Если жить станет слишком уж классно, всегда можно вернуться сюда, верно?
@темы: AU, R, fanfiction
sapiosexual
название: me & Cinderella
автор: Kleine
фандом: Super Junior
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: NC-17
предупреждение: ау, ooc, попытки заняться сексом в не предназначенных для этих целей местах, ust и подоконник.
сиквел к
читать дальше
Самое лучшее, что может быть в утре четверга - то, что оно когда-нибудь закончится. Как и любое другое, впрочем. Крышка электрочайника со щелчком откидывается, когда вода вот-вот должна закипеть, но это не останавливает Кюхена - кофе есть кофе, даже с разницей в десяток-другой градусов. Подслеповато щурясь, он почти на ощупь находит плоский бокс с линзами, сливающийся со щербатой белизной поверхности кухонного стола. Вмятина в полу под одной из ножек делает его раздражающе шатким, если не прижимать локтями столешницу. Две растворимого, одна - сахару, минимум движений. Залить доверху, пара часовых оборотов покрытой разводами чайной ложкой, которая лежит на отведенном засохшей бурой кляксой месте. Каждое утро Кюхен размешивает ею кофе, поэтому какой смысл ее мыть или вытирать пятно, если на следующий день ритуал в точности повторится?
- Лонг тайм ноу си, родная конюшня, - сердито гундосит заспанный Хичоль, выглядящий как 4-D иллюстрация похмельного синдрома. Иллюстрация, от которой слегка попахивает. Что и говорить, вчерашняя вечеринка по случаю дня рождения Канина безусловно выдалась. - Ты бы хоть проветрил, дышать нечем.
- Ты вообще здесь давно не живешь, - деликатно напоминает Кюхен, тактично промолчав о некоторых престарелых трупоедах - Хичоль и без того болезненно переносит любые насмешки, связанные с возрастом. - А дома, небось, дети некормленые.
- Какой-то ты недобрый, - жалуется Хичоль, театральным жестом прикрывая рукой глаза, - и это после всего, что между нами было. Погоди, вот вернется прекрасная Чунхян...
Кюхен отмахивается, жадно глотая кофе, в котором стремительно растворяются кубики льда. Хичоль тем временем выуживает из ящика под духовкой пожелтевший от древности номер Marie Claire.
- Так-так, - тянет он, целеустремленно листая слипшиеся от высокой температуры страницы. - "10 способов разнообразить вашу сексуальную жизнь". Ничего не хочешь рассказать, мой юный друг?
Кюхен и рад бы воззвать к справедливости, учитывая, что журнал приволок сам Хичоль во времена, когда оба были еще молоды, а по Земле резвыми стайками носились динозавры, но вклиниться в увлеченный монолог не смог бы и закаленный многочасовыми дебатами спикер парламента.
- Ну-ка, посмотрим. Не бойтесь экспериментировать... надоели стандартные позы... добавить пикантности... бла-бла-бла, кому только за это платят? - приговаривает Хичоль, размазывая по рукам некий чудодейственный омолаживающий крем с женьшенем, который Ынхёк полгода собирался вручить матери на день рождения, пока не пришел к выводу, что такой подарок может показаться оскорбительным. Самому Кюхену оскорбительной показалась его стоимость. - О! То, что надо! Иди сюда и записывай.
--
В тот день, когда начинает казаться, что жилые, по большому счету, апартаменты незаметно метаморфировали в малый филиал свалки в Гуйюй, Ынхёк возвращается из затянувшейся двухнедельной поездки к родителям. Предусмотрительно улизнув на занятия, Кюхен не ожидает ничего хорошего, когда возвращается поздно вечером. Квартира встречает его настораживающей тишиной, в кухне царит первозданная чистота, чайная ложка-героиня, наконец, отправлена на заслуженный покой в ящик для столовых приборов, пятна на столешнице как не бывало. У Кюхена падает сердце. Соскучившаяся Чоко налетает на него с пронзительным лаем и норовит ухватить за большой палец ноги мелкими острыми зубками.
- Выходи за меня? - предлагает Кюхен застывшему в дверном проеме Ынхёку, который неприязненно хмурится, скрестив руки на груди. - Обещаю всю жизнь носить тебе кофе в постель.
- Иди к черту, - неласковым голосом отзывается Ынхёк. - Ты ел? - уточняет он уже нормальным тоном после продолжительной паузы.
- Пойдем в кино, - решает Кюхен. Ынхёк скептически поднимает бровь. - Там и поедим. Попкорн! E214! "Роман для взрослых"! Всю жизнь мечтал!
- Что ты делаешь? - шипит Ынхёк, живописно рассыпая попкорн на себя, Кюхена и окружающих в радиусе полутора метров. Кюхен украдкой поглаживает его по колену. - Не мешай, я же смотрю!
- Смотри, - покладисто соглашается Кюхен, проводя рукой немного выше, и мысленно вручает себе орден за то, что на этот раз взял билеты на соседние места, а не как обычно, оставляя стандартное "я-не-гей"-кресло между ними. Однажды кто-то даже умудрился на него сесть, что однозначно способствовало трогательности момента. Ынхёк несколько раз зыркает на него, дергает ногой и пытается вновь сосредоточиться на перипетиях наверняка замысловатого сюжета.
- Да что на тебя нашло? - негодует он, в четвертый раз поперхнувшись и, соответственно, потеряв нить повествования.
- Хичоль велел внести остроту в рутину наших отношений, - с готовностью рапортует Кюхен. Его ладонь как раз с ленивой неспешностью подбирается к некой стратегически важной части тела Ынхёка, когда тот внезапно извивается на манер гусеницы и выплескивает остатки колы в лицо смелому экспериментатору.
- Щекотно, - хихикает он и сдвигает колени. Сидящие вокруг свидетели провала революционной теории возмущенно шикают. Смаргивая, Кюхен делает пометку в воображаемой рубрике "Подложить Хичолю свинью. Нет, СВИНЬЮ".
--
- Не припомню в тебе такой тяги к приключениям, - продолжает недоумевать Ынхёк, размахивая руками. В одной из них поблескивает нож, в другой зажат кусок сырого мяса.
- Мир изменился, - пожимает плечами Кюхен, не отрываясь от дисплея PS3. - Ты не отвлекайся, я все еще хочу есть.
- Единственный раз, когда ты пытался провернуть нечто похожее на людях, случился, если не ошибаюсь, в парке аттракционов... - тяжелый взгляд, которым удостаивает его Кюхен, пресекает дальнейшие рассуждения. По крайней мере, на пару минут.
- Ну? - рявкает Кюхен, не способный игнорировать исполненное нечеловеческого страдания выражение на этом выразительном лице.
Прикрыв губы тыльной стороной ладони, Ынхёк многозначительно хмыкает. Чоко крутится у его ног, заискивающе повизгивая. Что-то щелкает в голове у Кюхена, и он оборачивается так резко, что едва не зарабатывает вывих шейного отдела позвоночника.
- Постой-ка, ты вспомнил про колесо оборзе... обозрения? - на всякий случай уточняет он и почему-то краснеет.
- Не волнуйся, я никому не расскажу. Кюхен? Эй...
- Пошла вон, - по-хорошему просит тот. Чоко продолжает таращить свои бессмысленные выпуклые глазищи.
- Что ты... ну я... у меня это, - смущенно мямлит Ынхёк, глазами указывая на липкие разводы говяжьей крови и сахара, растекшиеся до самых локтей.
- Умеешь ты создать настроение.
- Я сейчас, - обещает Ынхёк, долго плещется в раковине, тщательно вытирает руки, эффектным движением отбрасывает челку с лица, а затем лихо снимает носки - и все.
Кюхен инстинктивно зажимает нос, мычит что-то неразборчивое, после чего скрючивается в три погибели на своем табурете.
- Не то, чтобы это было внезапно, но, честное слово, как тебе это удается?!
--
- Всего лишь маленький укол, ты даже не почувствуешь, - увещевает Сонмин. - Ну, практически.
Кадык Ынхёка, являющего собой живое воплощение попавшей в лучи фар приближающегося грузовика загнанной лани, судорожно дергается.
- Да хватит ломаться, - бурчит обозлившийся Хичоль, у которого, вследствие глубоко расположенных вен, удалось забрать кровь лишь с третьей попытки. - Подвинься, Кю, что-то ты растолстел.
- Иди-ка сюда, - зовет Кюхен, игнорируя последнее замечание, и похлопывает по кожаному сиденью дивана рядом с собой. - Будь хорошим мальчиком, потом куплю тебе сладкую вату. Убери это сейчас же, - бросает он потянувшемуся за телефоном Чжоу Ми. Ынхёк не выглядит особенно убежденным в собственной безопасности, поэтому продолжает пятиться к двери.
- Я еще не готов к такому шагу, - скороговоркой бубнит он, - я слишком молод и не успел съездить в Каир. И мне не на кого оставить Чоко. Она же совсем наивная, пропадет одна в Сеуле. Чжоу Ми, мне страшно, они вытянут из тебя остатки мяса, пока не поздно, пойдем отсю...
Материализовавшийся за его спиной лаборант в белом халате в последний момент отрезает путь к отступлению.
- Ну что, приступим? - с доброй улыбкой людоеда вопрошает он, и Кюхен со своего места видит, как у Ынхёка подкашиваются ноги. Он без единого возгласа возмущения выдерживает пытку стальной хватки, от которой его руку почти парализует, и даже пытается выдавить из себя что-нибудь ободряющее, но Сонмин пресекает жалкие попытки на корню и сам берется за дело. Все время, пока ледяное жало продезинфицированной иглы терзает его локтевой сгиб, Ынхёк прикрывает глаза дрожащими пальцами во избежание увеличения коэффициента страдания. Едва смоченная спиртом вата касается кожи, как он утыкается носом между плечом и шеей Кюхена.
- Я поцелую и все пройдет, - чуть слышно обещает тот. - Дома.
- Awww, - сообщает опешившему лаборанту Сонмин и, коварно воспользовавшись всеобщей беспомощностью, все-таки делает снимок на камеру своего айфона. - Не переживай, - обращается он к Кюхену, - ты пока не очень толстый.
Так и не посчитавший нужным снять солнцезащитные очки с разноцветными стразами Шиндон жизнерадостно кивает.
- Джоин зе клаб, - с жутким акцентом произносит он, и в этот момент Кюхен как никогда остро переживает приступ мизантропии.
Оставив безобразный зверинец резвиться за столиком одного из залов Starbucks, Кюхен направляет стопы в уборную. Склонившийся над высокой стойкой раковины Ынхёк умывается, стоя спиной к двери. Впоследствии Кюхен не совсем понимает, как это получилось, но секунд двадцать спустя ладони Ынхёка обхватывают его лицо, а ноги скрещиваются на пояснице - он чувствует мягкое давление стильных золотистых кроссовок, которые их счастливый обладатель не считает нужным шнуровать, а потому частенько всерьез рискует своей природной красотой. Он не думает ни об отпечатках пыльных подошв на своей заднице, ни о незапертой двери, в которую, разумеется, вваливается не кто иной, как Сонмин, выбрав для своего пришествия момент, когда Ынхёк уже настойчиво подается вперед, усиливая трение, и каким-то совершенно бесстыдным образом отвечает на поцелуй, давно вышедший за рамки определения "целомудренного".
- Вы что... ой! Я уже ухожу, - вопит нарушитель спокойствия и спешит улизнуть. Кроссовок Ынхёка смачно впечатывается в скучную серую поверхность захлопнувшейся двери.
- Прошу прощения, - с церемонным поклоном изрекает Сонмин, когда они возвращаются и пытаются непринужденно слиться с антуражем.
Сора устремляет на брата неверящий взор.
- Так это правда? - дрожащим голосом лепечет она. - Ты гей?!
Ынхёк закрывает лицо обеими руками. Кюхен делает вид, что умирает от голода - да, прямо сейчас, если немедленно, сию секунду не получит в полное личное распоряжение гигантский сэндвич с ветчиной и сыром, вследствие чего торопится покинуть радиационную зону.
- Ты же на диете, - любезно напоминает ему в спину доселе хранивший молчание Хичоль.
- С завтрашнего дня, - парирует Кюхен, - я потерял много крови.
--
Дальний угол подземной стоянки, в котором одиноко поблескивает наспех припаркованная с утра машина, тонет во мраке. Привычным движением забросив сумку на заднее сиденье, Ынхёк устало падает на водительское кресло.
- Привет! - чересчур радостно объявляет Кюхен, потирая ушибленный лоб. Будучи знатоком анатомии, Ынхёк хватается за правую сторону грудной клетки.
- Господи, как ты меня напугал! Что ты тут делаешь?
- До тех пор, пока ты меня не контузил, играл в ролевую игру.
- А... - понимающе тянет Ынхёк. - А кто в ролях?
Не рассчитав силы, Кюхен с размаху лупит себя по лицу открытой ладонью.
- Больно? - участливо спрашивает Ынхёк.
- Зато бесплатно.
- Я невовремя, да?
Кюхена начинает трясти от нервного смеха.
- Ума не приложу, почему я до сих пор тебя терплю.
- Это, типа, стратегия? Вроде Старкрафта? - недоумевает Ынхёк. Не похоже, чтобы он притворялся.
- Угу. Решил вот вспомнить молодость.
- Не помню, - сокрушенно мотает головой Ынхёк. Кюхену становится стыдно.
- Как насчет поесть? - предлагает он, не зная, куда деться от неловкости. К счастью, в этот момент звонит телефон.
- Ну что? - требует отчета Хичоль.
- Ты псих и идеи у тебя тоже дурацкие, - без обиняков информирует его Кюхен, пока Ынхёк выруливает на поверхность, с интересом поглядывая на него в зеркало заднего вида.
- Вас ни на минуту нельзя одних оставить, как маленькие прямо. Ты все сделал, как я сказал?
- А то! - хмыкает Кюхен. - Предложил отшлепать. Очень эротично.
Хичоль продолжает что-то верещать в трубку, когда машина тормозит на светофоре и Ынхёк оборачивается в проем между сиденьями.
- Можно еще в насильника сыграть, - говорит он и подмигивает.
Некоторое время Кюхен пялится на его белобрысую макушку, после чего отключает телефон.
- Это так банально, - бормочет Ынхёк, склоняя голову набок, чтобы Кюхену было удобнее.
- Странно слышать такие слова от тебя.
Ынхёк фыркает и пытается стянуть брюки Кюхена, не расстегивая ремня.
- Кажется, ты и правда растолстел.
Кюхен больно кусает его за плечо и зажимает кнопку экстренной остановки лифта.
- У меня непростая судьба, - доверительно делится он, - ежедневные стрессы, твое животное, Хичоль, все эти люди, желающие мне добра.
Прохладные руки забираются под его рубашку, ощупывают спину.
- С завтрашнего дня переходим к тяжелым физическим нагрузкам, - решает Кюхен и, осторожно высвободившись, разворачивает Ынхёка лицом к зеркалу, заставляя локтями опереться о широкие блестящие поручни вдоль стен кабины. Отражение слишком близко, Ынхёк не может разобрать ничего, кроме сливающихся ярких пятен. Его джинсы вместе с бельем болтаются в районе щиколоток, жаркое дыхание Кюхена ерошит волосы на затылке. Он слышит голоса на верхних этажах, невнятный промышленный гул, биение собственного сердца, знакомый глухой влажный звук, и с трудом сглатывает подступивший к горлу комок. А затем чувствует пальцы Кюхена в себе, ощущает, с какой силой вторая рука впиваются в его бедро, до боли припечатывая кожу к острой кости, и уже открывает рот, чтобы пожаловаться, но в этот момент давление ослабевает и исчезает совсем. Ынхёк отодвигается от стеклянной прохлады, вслушиваясь в шорох одежды, нехотя открывает глаза. Их взгляды встречаются в зеркале, и Кюхен скалится как ненормальный, цепляя зубами угол блестящей упаковки презерватива.
- Всегда хотел это сделать, - признается он, отступая на полшага и резко вытаскивая пальцы, все это время размеренно двигавшиеся внутри. - Ынхёк, я...
В этот момент, конвульсивно дернувшись, приходит в движение лифт. Глаза Ынхёка расширяются от ужаса. Не желая поддаваться захлестывающей сознание панике, Кюхен нервно давит на кнопку с надписью "stop", без особого, впрочем, успеха.
- Одевайся, - сквозь зубы цедит он, путаясь в немногочисленных предметах гардероба.
Глазам возмущенных соседей с седьмого этажа предстает поистине незабываемое зрелище: двое и без того достаточно подозрительных молодых людей студенческого возраста и весьма помятого вида, лихорадочно пытающиеся заправить в брюки дутые куртки на меху и выглядеть при этом максимально естественно.
Под возмущенные возгласы они выбираются из кабины лифта и скатываются вниз по лестнице.
Ынхёк хихикает как школьница, не попадая ключом в замочную скважину. Кюхен, мрачный как грозовая туча, пытается распахнуть дверь силой мысли.
- Ну чего ты, - подбадривает его никогда не унывающий Ынхёк, - как-нибудь еще попробуем.
Кюхен выглядит так, будто прожевал лимон под пытками.
- Прости, - оповещает он траурным голосом, - но я, кажется, оставил тебя без наследников.
--
- ...А еще в библиотеке.
- Прости, что? - уточняет очнувшийся Ынхёк.
- Я сказал, что Хичоль...
- Нет, про советы из Cosmo я понял, но при чем здесь библиотека?
Кюхен тяжело вздыхает.
- Последствия амнезии, Куй Сянь, - напоминает умирающий со смеху Чжоу Ми, - не забывай, ему нужно время.
Сонмин издает звук, слегка напоминающий хрюканье.
- Это так мило, - сдавленным голосом произносит он и с помощью обеих рук делает сердечко над головой. - Файтин!
Чжоу Ми энергично машет им на прощание.
- Так что с библиотекой? - продолжает допытываться Ынхёк, шаркая вдоль бесконечных книжных стоек.
Кюхен тихо, но отчетливо скрипит зубами.
- А мы когда-нибудь делали это раньше?
Кюхен таращится на него во все глаза.
- Я же говорил, рано было выпускать тебя из больницы, - бормочет он. - Вчера в лифте...
- В смысле, здесь, - уточняет Ынхёк и покрывается пятнами смущения на манер божьей коровки. Такой гигантской божьей коровки с глупой улыбкой и лупоглазой карманной собачкой, с которой они друг в друге души не чают.
Подцепив из нижнего ящика несколько XXX-журналов, Кюхен продолжает шествие в самый малолюдный закуток читального зала. Ынхёк нетерпеливо трусит следом.
- Вот, ознакомься, - наставническим тоном отдает распоряжение Кюхен и отворачивается к стопке книг. На некоторое время воцаряется благодатная тишина.
- Слушай, - доносится до него шепот минут через двадцать, - я посмотрел все картинки.
Кюхен закатывает глаза.
- Самое время приступить к азбуке, - огрызается он, поняв, что отыскать потерянную строчку в мешанине мелкого шрифта словаря удастся не скоро.
- Кюхен, - хриплым голосом зовет Ынхёк, - мы сюда для чего пришли?
- Не знаю, как ты, а у меня проект... - начинает было тот, но моментально умолкает. Чертов Хичоль и его пари. - Сюда иди, - Ынхёк послушно взбирается ему на колени. Его ремень предусмотрительно расстегнут, напряженный член вздымается под ширинкой - очевидно, журналы попались более чем познавательные.
- И что? - совсем тихо уточняет Кюхен и насмешливо щурится, явственно различая, как кто-то невидимый за стеллажом листает страницы. - Чего ты хочешь?
Ынхёк смотрит на него из-под ресниц, многообещающе прикусив нижнюю губу, но подобные штучки в последнее время несколько растеряли актуальность.
- Подрочи мне, - честно просит он.
Кюхен едва ли способен причислить себя к филантропам, но на такого рода альтруизм он согласен по умолчанию.
У Ынхёка уже закатываются глаза, член сочится смазкой, а бедра непроизвольно совершают характерные, лишенные плавности движения в такт заданному ритму. Кюхен не в силах отвести от него взгляд - безусловно, это лучшее, к чему он только мог бы приложить руку. И в буквальном смысле тоже. Он проталкивает пальцы левой руки под плотную резинку трусов, проводит вниз по расщелине между ягодиц - туда, где кожа горячая от жара и влажная от пота, и в последний момент успевает зажать чужой рот, ловя приглушенный стон. Ынхёк с готовностью вылизывает вмиг ставшую чрезвычайно чувствительной кожу, втягивает ее между зубов, кусает ребро ладони, глядя на Кюхена из-под полуприкрытых век.
Звук шагов раздается в тот момент, когда Кюхен уже готов совершить одну немыслимую глупость. Он с силой сталкивает ошалевшего Ынхёка на пол, перехватывает его, не давая удариться об угол стола, и ляпает первое, что приходит в голову:
- Думай о Ким Шинён в бикини!
Несмотря на критическое состояние, Ынхёк сгибается пополам от хохота. Общими усилиями они едва успевают привести его в относительный порядок, когда в помещение вплывает пожилая библиотекарь, снискавшая немало недоброжелателей в среде студентов благодаря сварливому нраву и визгливому контральто.
- Что здесь происходит? - хмурится она, поправляя сползшие на кончик длинного носа очки и упирая руку в бок.
Кюхен осторожно косится на соучастника, мысленно оценивая тяжесть преступления. Раскрасневшийся, взлохмаченный Ынхёк часто-часто моргает короткими ресницами, честными глазами глядя на мегеру.
- Ничего, - щебечет он, умильно складывая руки на груди.
- Не вздумайте есть в читальном зале, - смерив напоследок недоверчивым взглядом притаившегося в углу Кюхена, блюстительница порядка царства книжных червей покидает их гостеприимное убежище.
- Естественно, - искренне заверяет Кюхен. - Почему я никогда не вызываю у них доверия? - ноет он, когда Ынхёк подходит, чтобы погладить его по голове, а затем вероломно дернуть за волосы.
--
- Ты что здесь делаешь? - шепотом вопрошает Кюхен у развалившегося на соседнем месте Ынхёка. Несколько сидящих впереди девушек с одного из гуманитарных факультетов украдкой оборачиваются и перешептываются. Притаившийся за кафедрой в самом низу ступенчатой аудитории низкорослый лысоватый лектор, неумело маскирующий этот свой отнюдь не последний недостаток, как раз напоминает о чем-то важном, что непременно пригодится в недалеком перспективном будущем.
- Я соскучился, - докладывает Ынхёк и улыбается. Стоит ли говорить, что первые пятнадцать минут Кюхен занят тем, чтобы поменьше пялиться на леопардовую футболку в сочетании с отросшим обесцвеченным хайром. В очередной раз покосившись влево, он обнаруживает, что Ынхёк зачем-то сполз под стол, но не успевает выдумать колкость, когда чувствует ледяные пальцы под футболкой прямо над пряжкой ремня.
- Я подумал, это неплохая идея, - заявляет Ынхёк, развязно подмигивая. Неожиданно Кюхен впадает в состояние, близкое к анабиозу. Пробежавшись взглядом вдоль пустующего - если не считать их двоих - последнего ряда, он немного приходит в себя и откидывается на спинку кресла. Ынхёк опирается лопатками о заднюю стенку узкой парты, облизывается, и от этого незамысловатого действия внутренности Кюхена слегка сводит - сложно сказать, от страха или предвкушения. Под умелыми, доведенными почти до совершенства посредством упорной практики движениями языка член Кюхена в буквальном смысле увеличивается на глазах. Даже слабый стук, с которым затылок Ынхёка бьется о полку под откидной крышкой - определенно, не самые приятные ощущения - не может заставить Кюхена отречься от первобытного эгоизма. Он на миг прикрывает глаза, чтобы не видеть, как западают щеки и растягиваются мгновенно ставшие яркими блестящие от слюны губы, и, не сдержавшись, коротко стонет, моментально зажимая себе рот и холодея от ужаса.
- Вы со мной не согласны? - озадаченно уточняет лектор, вглядываясь сквозь свои огромные очки-бинокли.
- Нет-нет, - мотает головой Кюхен, - абсолютно согласен. - Если уж совсем начистоту, он не совсем уверен, что за предмет в данный момент представляется его более чем скромному вниманию. Судя по всему, студентки-гуманитарии с удовольствием подвергли бы его публичному аутодафе.
Боковым зрением он отмечает, как Ынхёк между его колен давится от смеха, и мстительно пинает его в бок.
--
- Детка, сейчас три часа ночи и мне, должно быть, так одиноко, - запевает из динамиков американский солист, чья популярность пришлась на время, когда Кюхен еще учился в младшей школе.
- А у нас последний на сегодня звонок, - вклинивается в проигрыш нового куплета нетерпеливый голос Итука. - Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста!
- И-и-и-и-и! - изрыгают динамики, и Кюхен бессильно опускает голову на коврик для мыши. Все меняется, но только не Сонмин.
- Минсика! - неподдельно радуется Итук, словно нежданно-негаданно заполучил в гости давнюю приятельницу. - Что нового?
- У меня все отлично, - кокетливо делится "Минсика". - Я хочу передать привет диджеям Cool fm и пригласить в Шанхай Чо Кюхена, который снова прогуливает учебу и не отвечает на звонки.
- Это твой бойфренд? - со смешком уточняет Итук. "Вот скотина", - думает Кюхен, ухмыляясь во весь рот. Оккупировавшая любимое кресло Ынхёка Чоко взирает на него с немой укоризной.
- Нет, не мой, - наигранно-высокий голос Сонмина неожиданно скатывается до естественного диапазона.
- Минсика, с тобой все в порядке? - с напускной серьезностью уточняет Итук. Ответом ему становятся частые гудки. - Я вовсе не хотел задеть твоих чувств, правда!
- Что это было, Минни? - вовсю веселится Кюхен. - Если бы я знал раньше, все могло бы сложиться совсем по-другому! Ты ведь в курсе, я любил тебя почти так же сильно, как соседей и Чоко.
- Я поперхнулся, - отмахивается Сонмин, подливая себе заказанного Чжоу Ми чаю, пока тот не видит.
- Что там с Китаем? Нужные тебе операции делают в Таиланде, - продолжает сеанс глумотерапии Кюхен, отодвигая подальше блюдо с печеньем. - Ну как, я уже похудел?
- Что-то незаметно, - с неприкрытым цинизмом уведомляет Сонмин, не желая оставаться в долгу. - Поверить не могу, Хичоль все уши нам прожужжал, а ты все равно не запомнил. Я бы на его месте...
Узнать, что именно предпринял бы на месте Хичоля невыносимый Ли Сонмин Кюхену в тот день так и не удается, поскольку его мобильный разражается пронзительной трелью.
- Я потерялся, - докладывает обстановку Ынхёк.
- Наконец-то, - вскидывает руку вверх Кюхен. - А где? Ну, просто, чтобы я туда никогда больше не ходил.
- Я не могу найти ваш стол, - терпеливо, словно неполноценному, поясняет Ынхёк.
- А ты уверен, что помнишь, как я выгляжу?
Чжоу Ми осуждающе качает головой.
- С такими вещами не шутят, - делает он замечание. Сонмин тоже хмурит брови в праведном негодовании.
Кюхен показывает им язык.
- Ну, я возле стойки, такой высокий, и вокруг меня куча школьниц в мини, - тщетно отбивающийся от толпы поклонниц Шивон посредством незаурядной мимики посылает им мысленный сигнал о помощи.
- Осторожней, Куй Сянь, - угрюмо напутствует оставшийся без чая Чжоу Ми, - мало ли, что может случиться.
- Остаточные явления, я помню, - отзывается тот. - Ынхёк, иди же сюда, я познакомлю тебя со своим фан-клубом.
- С какой стати я на это подписался? - в тысячный раз недоумевает Кюхен, щелкая ремнями безопасности. Миниатюрные стюардессы снуют по салону, предлагая желающим чай/кофе/зажигательный танец.
- С той, что Хичоль - твой друг?
- Спасибо за справку, Кэп.
Ынхёк прикрывает глаза.
- Разбуди меня, когда будет что-нибудь интересное.
Кюхен моментально принимается его тормошить.
- Хёкдже-шши, - шипит он, - облака! И люди! Матерь Божья, да это же сам Чхве Шивон! Возьмете у него автограф для меня? На сиськах, пожалуйста.
Ынхёк вздыхает, мысленно простившись с идей подремать во время перелета.
- Почему бы тебе не потретировать Сонмина?
- У меня возникла идея получше, - сообщает Кюхен, - пойдем, покажу.
- Тебя мама никогда не учила, что нельзя никуда ходить с незнакомцами? - недовольно кряхтит Кюхен, зажатый вместе с Ынхёком в явно не предназначенной для двоих уборной.
- Но я же тебя знаю, - округляет глаза тот, опускается на крышку унитаза и складывает руки на коленях самым что ни на есть благопристойным образом. - А что означает этот знак?
На аккуратном прямоугольнике разнополые фигурки с умывальником между ними перечеркнуты жирной красной чертой.
- "Не справлять нужду в умывальник одновременно"? "Здесь нельзя мыть большие белые коробки"? - сыплет догадками Кюхен. - Или нет: "Никаких гетеросексуальных оргий".
- Значит, не-гетеросексуальные разрешены? - уточняет Ынхёк. Кюхен внимательно глядит на него сверху вниз. - Я просто так спросил, - тут же тушуется тот.
- Как насчет вступления в кружок по интересам, - бесстрастно начинает Кюхен, заглядывая в нишу справа. - Mile High Club, если ты понимаешь, о чем я. Отнесись к этому серьезно, это большая ответственность.
- Конечно, - кивает Ынхёк. - Я согласен.
- Однажды в новостях рассказывали, - будничным тоном продолжает Кюхен, - как одна пассажирка из Европы нажала на слив, не вставая. Образовавшийся вакуум не позволил ей оторваться от стульчака до конца полета.
Ынхёк прыскает со смеху.
- Звучит ободряюще. Тебе помочь? - не то, чтобы Кюхен был против.
Места в кабинке совсем мало, они то и дело ударяются локтями, цепляясь друг за друга, путаясь в одежде. Ынхёк пару раз наступает ему на ногу, после чего едва не попадает пальцем в глаз.
- Именно так я себе это и представлял, - делится романтическими переживаниями Кюхен, с трудом переводя дух. Кто-то стучит в дверь, Ынхёк вздрагивает, отшатывается и вновь усаживается на опущенную крышку. Кюхен чувствует нездоровый прилив адреналина. - Отсоси мне? - предлагает он без стеснения.
- Но там же... - начинает Ынхёк и неосознанно облизывает губы, - ладно.
В тот момент, когда Кюхен уже закрывает глаза, самолет попадает в зону турбулентности. Ынхёк все же успевает отстраниться и звонко клацает зубами. Риск остаться инвалидом оказывается весьма нешуточным. Сердце все еще заходится, как сумасшедшее. В дверь колотят почти не переставая.
- Ну блин, - сетует Ынхёк, - извини. Давай я так, руками?
- Нет уж, спасибо большое, - бурчит Кюхен, подтягивая сползшие к коленям джинсы и сталкиваясь с ним лбом. - Я слепой, - объявляет он оторопевшей от возмущения бортпроводнице, - он помогал мне держать себя в руках.
- И ведь ни слова неправды, - хмыкает Ынхёк, устраиваясь у окна и с головой укутываясь в плед. Его шея и щеки до сих пор покрыты отвратительными багровыми пятнами стыда. По-хорошему, Кюхен должен терзаться уколами совести, однако этого почему-то не происходит. Неснятое сексуальное напряжение кого угодно заставит произвести переоценку этических ценностей.
--
Шанхайский океанариум производит на всех неизгладимое впечатление.
- Смотри, акула! - вопит Реук, дергая Ынхёка за руку. Оба радуются как дети. Будучи образцом добропорядочности, Итук умудрился раскрутить почти каждого на мороженое и теперь с самодовольным видом поглощает восьмую порцию. Хичоль обмахивается огромным вычурно-цветастым веером, оттопырив в сторону мизинец. Кроме них в павильоне давно ни души.
- Зачем я здесь? - недоумевает он, вгрызаясь в хрустящий бок засахаренного скорпиона.
- Для поддержания командного духа? - выдвигает гипотезу Кюхен. - Или тебе лень перекрашивать стены в ресторане.
- Заткнись, ладно?
- Слушай, - помолчав, начинает Кюхен.
- Ничего не желаю слышать, - отрезает Хичоль, для виду затыкая уши пальцами. - Спор есть спор.
- Но мы же друзья, - заходит с другой стороны Кюхен.
- Только поэтому будешь должен на тысячу вон меньше.
- Я куплю тебе кота. Такого красивого, блохастого, с омерзительным характером.
- Любопытное предложение, но я предпочту наличные, - упрямство Хичоля поистине несгибаемо.
- Но это моя жизнь, - начинает выходить из себя Кюхен.
- Конечно, - ухмыляется Хичоль, зашвыривая дочиста обглоданную палочку от сладостей в корзину для мусора. - Именно поэтому я собираюсь принимать в ней живейшее участие. Смотри, какой скат, - огромное темное покрывало скользит в синеве бассейна. Кюхен и рад бы достать очки, но на людях это будет означать признание сокрушительного поражения. - А ты похудел, - обращает внимание Хичоль, - сказывается воздержание.
Кюхен изображает лицом непередаваемую гамму эмоций.
- Там кит! - выкатывается из бокового коридора запыхавшийся Ынхёк. До неприличия отросшая светлая челка закрывает обзор и щекочет переносицу. - Или дельфин? В общем, Кюхен!
- Не может быть, - протестует тот, оскорбленный в лучших чувствах, - мое имя слишком незаурядно для каких-то рыб.
Итук тем временем успевает выторговать у зазевавшихся Есона с Донхэ пакет засахаренных фруктов.
В конце концов, они отстают от остальных, и Кюхен все-таки загоняет Ынхёка в угол между двумя сводчатыми стеклянными стенами. Над их головами неспешно проплывают гигантские морские черепахи, трепыхаются причудливые медузы, носятся косяки цветастых рыбок. Ынхёк улыбается этой своей идиотской улыбкой, открывающей верхнюю десну, опирается лопатками о толстое стекло и позволяет Кюхену практическим образом продемонстрировать ряд талантов, имеющих непосредственное отношение к языку. В несколько агрессивной форме, нужно признать, но Сонмин и Чжоу Ми все равно взвыли бы в один голос, доведись им оказаться неподалеку. В какой-то момент Ынхёк слегка поворачивает голову и, вздрогнув, упирается руками в плечи Кюхена.
- Она на нас смотрит, - поясняет он, указывая на что-то за стеклом. Небольшая рыба-прилипала внимательно косится на них круглым глазом.
Кюхен сердито разглядывает уродливое создание, когда чей-то голос заставляет его обернуться. Высокий европеец, судя по всему, сотрудник аквапарка, в белой рубашке с бейджем дружелюбно улыбается, указывая на выход.
- Простите, - говорит Кюхен, предусмотрительно выучивший две фразы по-китайски. - Спасибо.
Ынхёк пытается поразить иноземца своим необъятным словарным запасом и псевдо-британским прононсом, но, вероятно, сам не до конца понимает, что именно говорит. Обрадованный таким поворотом событий, их провожатый продолжает вещать по-китайски всю дорогу до выхода. Чирикнув что-то напоследок, он лучезарно улыбается Кюхену и вконец засмущавшемуся Ынхёку. Подоспевший на помощь переводчик-Хичоль заходится в припадке гомерического хохота. Бросив что-то в ответ, он не без удовольствия наблюдает, как вытягивается лицо их случайного знакомого.
- Что он сказал? - как бы между прочим интересуется Кюхен, когда они направляются к автобусной остановке.
Хичоль ухмыляется.
- Что у тебя очень красивая девочка.
Предчувствуя, что этим дело не закончилось, Ынхёк настороженно оглядывается через плечо.
- А ты что ответил?
- Что ты не девочка. По-твоему, я должен был лгать этому доброму человеку?
Остальные чересчур заинтересованно глазеют по сторонам.
- Что-то мне нехорошо, - икает Итук и стремглав уносится по направлению к общественным уборным.
--
- У мужчин мозг представляет собой набор коробок, в которых заключены разнообразные полезные вещи: работа, бизнес, всемирный валютный фонд, логика, результаты Чемпионата Европы по футболу 2006 года, устройство операционной памяти, сведения о последней линейке Audi, механические навыки, вроде "приготовить кофе" или "снять обувь в прихожей", автопилот, чтобы добраться до дома, и так далее. Все это никоим образом не перемешивается, потому что мы вытаскиваем коробку, обсуждаем то, что в ней, апдейтим базу данных до нужного уровня и ставим на место. У женщин же мысли, как бесконечные спагетти, все перемешано, поэтому ассоциативный ряд не поддается логическому анализу - тут она говорит о своей собачке, а через минуту уже рыдает, потому что в ее любимом сериале у героини был хомячок, который умер от рака предстательной железы. Чувствуешь связь? Вот и я тоже. В свободных промежутках между макаронами понатыканы идеи в духе: "посмотреть в зеркало", "поправить прическу", "купить новые туфли" и "я в этом платье ужасно толстая".
- Это научная теория такая?
- Нет, это гипотеза.
Ынхёк одаривает его исполненным недоверия взглядом.
- Что? - недоумевает Кюхен. - На этом месте ты должен был сказать, какой я умный и дать мне прямо за углом. Давай, попробуй еще раз, я верю в тебя.
- Напомни, почему мы здесь? - вопрос повисает в воздухе. Кюхен тяжело вздыхает. Иногда его одолевают нешуточные сомнения на предмет половой принадлежности некоего Ли Хёкдже. Во всяком случае, в голове у того определенно макароны. Пусть даже по-флотски.
- Мы гуляем.
- В мороз.
- Тут не так уж и холодно, солнце светит, - спешит заметить укутанный как капуста Кюхен, украдкой потирая замерзшие уши.
- По кладбищу.
- На мой взгляд, чрезвычайно романтично...
- И мы уже час ходим кругами, потому что ты не знаешь, где выход.
На это ему нечего возразить.
- Нужно согреться, - наконец принимает стратегическое решение Кюхен, заслышав стук чужих зубов. - Собаки откапывают альпинистов, ложатся с ними и греют, пока те не оттают. А, скажем, полярники раздеваются совсем, ложатся в один мешок и...
- Нет, - по мере сил реагирует Ынхёк, - давай без этого.
- ...и греются за счет теплообмена между телами. А ты о чем подумал?
Ынхёк натягивает шарф до самых глаз.
- Ты нарочно это сделал, - ноет он через пять минут.
- Заткнись, - Кюхен с силой сжимает его руку, до локтя втиснутую в рукав его собственной куртки, и они продолжают движение по произвольной траектории. Если не считать шороха шагов по аккуратным дорожкам, усыпанным гравием и песком, вокруг царит мертвая тишина, в чем нет ничего удивительного, учитывая специфику места. Заходящее солнце раскрашивает каменные надгробия холодным розоватым оттенком, вытягивая тени из вырезанных в камне углублений иероглифических имен. Заретушированные на гранитной поверхности портреты с немым любопытством глазеют на нарушителей их послеобеденного покоя.
- Если опоздаем на концерт, Хичоль нас живьем съест.
- Нет, не съест. Придумает чего похуже, - не страдающий отсутствием воображения Ынхёк ощутимо вздрагивает.
- Еще вся ночь впереди, - пресекает зарождающийся бунт Кюхен.
Полчаса спустя их находит донельзя изумленный охранник. Сложно определить, что именно он говорит при виде их посиневших физиономий, однако продолжительная тирада едва ли укладывается в самое что ни на есть витиеватое пожелание хорошего вечера и приглашение заглянуть еще.
Еще один пункт с треском вылетает из списка.
--
- Я похож на идиота, - в сотый раз повторяет Ынхёк, вертясь перед зеркалом. - Нет, в самом деле.
- Ну, если ты настаиваешь, - закатывает глаза Кюхен, борясь с норовящим его удушить галстуком. - Хватит причитать. Костюмы выбирал Хичоль. Хочешь нажить врага?
Ынхёк низко опускает голову. При виде его нарядной рубашки с огромным бантом на шее Кюхен украдкой фыркает.
- Ты поразишь всех без меча, - делает он последнюю попытку ободрения. Воистину, иногда молчание - золото.
- Это выпуск Генри, если ты забыл. Надеюсь, меня не усадят за арфу в таком задротском прикиде.
- Я голосую за большой треугольник, - невпопад вставляет Кюхен, широко зевая. - Слушай, а ты знал, что по статистике самый большой конкурс в консерваторию на класс оргАна? Не хочешь попробовать поступить?
- Никаких оргАнов, - отрезает взвинченный от недостатка сна и переизбытка кофеина Ынхёк, успевший основательно разобидеться, - только гаягым.
- Не понял, а где Белоснежка? - не считая нужным понизить голос, вопрошает Хичоль. Лавина родственников и, несомненно, тонких ценителей прекрасного валит из большого зала в холл, грозя унести с собой всякого, кто осмелится встать на пути, однако к Хичолю это, похоже, никоим образом не относится. Толпа расступается, огибая его с обеих сторон, словно не решаясь потревожить.
- Давится яблоком в туалете, - бурчит Кюхен, удаляя входящее смс, в котором верный привычкам Ынхёк уведомил его о месте своего пребывания ненавистной латиницей.
- Ну, лишь бы с гномами не развлекалась. Какой-то ты кислый, - продолжает ворковать Хичоль, - классика все так же расстраивает твою нежную детскую психику, мой черепашоночек? - Кюхена передергивает от ужаса. - Пора выпить.
- Одиннадцать утра, - не особо рьяно протестует Кюхен и оглушительно чихает - вчерашняя прогулка не обошлась без последствий.
У дверей в уборную толпится горстка китайских выпускников. Вытянувшийся за минувший год Генри возвышается над остальными почти на голову. Хичоль треплет его по щеке.
- Ты был лучше всех, - без зазрения совести врет он. За время концерта Кюхен лично пнул его раз пять в тщетной попытке убавить громкость богатырского храпа.
Есон и Донхэ с интересом разглядывают что-то в углу. Заглянув через плечо одного из них, Реук в ужасе отшатывается. Крупный коричневый таракан лихорадочно нарезает круги по открытой ладони Есона, который, не придумав ничего лучше, подсовывает экспонат живого уголка Центральной консерватории Пекина под нос ничего не подозревающего Ынхёка. Животное резво прыгает на лацкан пиджака и запутывается в петле ненавистного банта, Ынхёк едва не теряет сознание от ужаса. Следующие пять минут публика не без удовольствия наблюдает, как он пытается избавиться от одежды безо всякой видимой невооруженным взглядом причины. К тому времени, когда посягнувшее на святое насекомое удается дисквалифицировать, Донхэ, Хичоль и Шиндон едва в состоянии дышать. Ынхёк тяжело опускается на пол, не заботясь о чистоте парадных брюк. Обладатель черного пояса по состраданию-Реук спешит на помощь, Сонмин взирает на представшую его глазам картину с неописуемым выражением, глаза Чжоу Ми по размерам не уступают формату европейских. Кюхен в который раз за последнее время испытывает болезненный укол совести и торопится утереть навернувшиеся от смеха слезы, прежде чем выудить из закромов своего черствого сердца крохи сочувствия.
Вечеринка по случаю открытия ресторана Хангена в разгаре, когда Кюхен понимает, что Ынхёк снова потерялся. Отплясывающий под зажигательную китайскую попсу Хичоль салютует ему бутылкой с чем-то однозначно небезалкогольным. Остальные оттягиваются по мере сил, но в море темных макушек, заполонивших большой ресторанный зал, нет ни одного светлого пятна. Под неодобрительными взглядами барменов Кюхен спускается со стойки и ввинчивается в толпу, выбирая направление наугад. Ынхёк в состоянии полной кондиции обнаруживается на одном из диванов в чилл-аут на втором этаже.
- Ты зачем так напился? - орет в его ухо Кюхен.
- Что-что? - переспрашивает Ынхёк и бестолково улыбается в ответ.
- А как же минет на танцполе? - продолжает допытываться Кюхен, ощущая, как абсент потихоньку догоняет оттаивающее в жаркой сутолоке сознание.
Ынхёк что-то говорит, но слова тонут в залпе музыкального вступления.
- Я хочу домой, - внятно произносит он, после чего привычно утыкается носом в шею Кюхена и моментально засыпает. Его ровное дыхание щекочет кожу, но физиологические реакции доходят до усталого мозга с изрядным опозданием. Хичоль находит их под утро и, осыпая угрозами, заталкивает в такси. Кюхен не уверен, как именно им удалось добраться до номера, но очень надеется, что все обошлось без оргии при непосредственном участии водителя и портье.
--
- Добро пожаловать, - оповещает подъезд Кюхен, прежде чем вломиться в родные пенаты. Первым делом он включает ПК, дабы убедиться, что за время его отсутствия интернет не прекратил свое бесценное существование, а справедливость на его просторах все еще не восторжествовала. - В гостях хорошо, а дома у меня нет.
Ынхёк копошится в недрах шкафа, распихивая по полкам триллион полезных покупок, приобретенных в процессе двенадцатичасового шоппинга в Шанхае, за время которого Кюхен утратил остатки человечности. По словам Хичоля, правда, выходило, что он утратил человеческий облик, но кто станет добровольно копаться в лингвистических тонкостях.
- Предлагаю воспользоваться ситуацией и съехать, пока Чоко не в курсе, что мы вернулись.
- Я уже позвонил Итуку, он будет здесь через час, - торопится разрушить его хрустальную мечту суровая реальность в лице Ынхёка.
- Значит, у нас есть час, чтобы собрать самое необходимое и сбежать под покровом ночи?
- Выходит, так.
В тишине слышно, как тикают годами стоявшие часы в прихожей.
- У меня серьезная проблема, - подает голос Ынхёк, избегая встречаться с ним взглядом. - Особенно по утрам, но и вечером тоже бывает. Доктор, я выживу?
Кюхен откашливается. Он думает о том, что за последние две недели вынужденного воздержания количество невысказанных взаимных упреков возросло с нулевой отметки до небывалых показателей. О том, что так часто предаваться сомнительному уединенному удовольствию ему доводилось в счастливую холостяцкую эпоху. О том, что пятьдесят тысяч - не такие уж большие деньги, даже если придется отдать их Хичолю. Притихший Ынхёк стоит посреди кухни, а за его спиной красуется обеденный стол.
- Тебе принципиально важно довести эксперимент до конца?
- Нет, - честно отвечает Кюхен, - мне вообще нет до него дела.
Сквозь распахнутое окно в помещение медленно вползают пока еще ранние весенние сумерки.
- Стол качается, - предупреждает Ынхёк, опираясь об угол.
На миг прикрывая глаза, Кюхен думает, что и так сойдет. Поцелуй все длится и длится, как если бы они вновь неожиданно оказались на первом официальном свидании и не знали, куда деть руки.
- Ты чего? - немного хрипло зовет Ынхёк, отстраняясь.
- Сколько, ты сказал, осталось времени?
- Минут сорок. А...
- Нет, ничего. Повернись, - отзывается Кюхен.
Сухие выбеленные волоски слегка царапаются, когда он водит губами по шее Ынхёка чуть повыше яркой футболки. Под слоями одежды нащупываются знакомые угловатые кости. Ынхёк пахнет так, как и должен: дезодорантом, характерным самолетным статиком, немного потом и самим собой - он так и не успел принять душ. О носках предпочтительней не вспоминать - у каждого должны быть свои недостатки. С улицы тянет вечерней прохладой, спина под руками Кюхена теплая и гибкая - Ынхёк прогибается, основательно опираясь локтями о широкой подоконник.
- Не понял, а где ванная, набитая шоколадом и лепестками роз? - бормочет он, и Кюхен, наконец, делает выдох, стряхивая тревожное оцепенение, отпуская тормоза рациональности.
- Жди презента ко Дню детей, - обещает он и слышит, как Ынхёк фыркает, напрягая мышцы пресса. Кюхен до боли прикусывает кожу на выпуклой лопатке, ладонью ловит стон, не обращая внимания на нарастающий шум в ушах, слегка нажимает на губы Ынхёка, заставляя открыть рот, вобрать его пальцы; осторожно ощупывает гладкую внутреннюю поверхность щеки, проводит по нижним зубам, позволяет настойчивому языку беспомощно извиваться, покрывая кожу слюной.
На шее и плечах Ынхёка набираются свежие, темно-багровые следы, которые все равно никто не увидит. Никто, кроме самого Кюхена, разумеется. Он хочет, чтобы все было... правильно? быстро? грязно? но не может определиться, поскольку единственная мысль, бьющаяся о стенки неожиданно опустевшего черепа, состоит из элементарного "наконец-то". В ближайшие сорок минут никто не имеет права им помешать, пусть даже это будет ядерный гриб на горизонте или вспышка эпидемии чумы, от которой вымрет вся округа. У них мало времени и под рукой нет смазки, но это вовсе не повод для того, чтобы прерываться или отвлекаться на какие-то мелочи, вроде конца света.
На то, чтобы расстегнуть ремень и стянуть вниз узкие джинсы, уходит гораздо больше времени, чем хотелось бы - нахватавшийся дурных манер Ынхёк напрочь отказывается оказывать посильную помощь в столь непростой в данной ситуации миссии. Когда Кюхен задирает его футболку, проводит влажными пальцами по позвонкам, Ынхёк вздрагивает всем телом, поднимая плечи повыше, будто это может облегчить его участь.
Вокруг уже совсем темно, единственный источник освещения - уличный фонарь да подсвеченные электричеством окна дома напротив. Кюхен не ощущает холода, зато чувствует дрожь и мурашки на коже. Тогда он опускает вниз длинную футболку Ынхёка, сползает на пол, проводит ладонями вверх от коленей, касается чувствительной изнанки бедер, одной рукой давит на поясницу, заставляя прогнуться еще больше, грудью лечь на подоконник. Его собственный член болезненно пульсирует под давлением жесткого изгиба металлической ширинки. Кюхен не задумывается над тем, что именно делает, поэтому, заслышав судорожный вздох, когда его язык, черкнув по крестцу, спускается ниже и входит в предоставленное в полное его распоряжение тело, он невольно отстраняется, мгновенно ощутив, как пересохло во рту.
- Ты в порядке? - уточняет он, просто так, на всякий случай.
- Кюхен, - угрожающе начинает Ынхёк, приподняв голову. На щеке виднеется отпечаток ткани измятого рукава - хотя, вполне возможно, это всего лишь игра светотени. - Продолжай сейчас же.
Когда от возбуждения начинает стучать в висках, а вместо внятных звуков из горла Ынхёка вырывается только тоненький скулеж, Кюхен волевым решением заставляет себя перейти к решительным действиям. Челюсть ноет, и язык совсем онемел, зато на столе обнаруживается сиротливо жмущийся к пачке салфеток забытый Хичолем чудодейственный женьшеневый препарат.
Первое прикосновение к налитому члену отзывается слабым, немного болезненным покалыванием. Головка легко проталкивается внутрь, не встретив сопротивления, а затем мышцы рефлекторно сжимаются, и Ынхёк протяжно стонет прямо в сгустившийся вечер за окном. Потянувшись было за скользким от его жадных пальцев тюбиком крема, Кюхен ловит себя на том, что у него дрожат руки. Возможно, он сходит с ума.
- Не надо, - хрипло выдыхает Ынхёк, - давай так. Я хочу.
Моментальное осознание реальности происходящего, личное ощущение здесь и сейчас накрывает с головой, выбрасывает в настоящее время, все тело напряжено до предела. Толкнувшись, сперва медленно и осторожно, а затем все уверенней, наращивая темп, от которого кровь вместо размеренных ударов закручивается в сердечной мышце маленькими локальными ураганами, Кюхен подается вперед, накрывает спину Ынхёка своим телом, наваливаясь всем весом, впечатывая в ребро подоконника, распластывает их обоих по остывающей от уходящего дня пластиковой поверхности, несмотря на то, что это не слишком удобно. Тяжело дышит в шею. Кусает сквозь одежду. Лижет за ухом - там, где кожа тонкая и совсем светлая. Приподнявшись, руками разводит ягодицы, чтобы войти глубже. С силой двигает бедрами, ловя ответное движение. Ынхёк стонет почти безостановочно.
- Потрогай меня, - в какой-то момент просит он, и Кюхен, разумеется, слушается, проводит рукой по втянувшемуся животу, обхватывает член, ведет от головки до самого основания, размазывая выступившую влагу. - Ой, - внезапно хрипит Ынхёк. Плотные мышцы вокруг члена Кюхена начинают сокращаться, и он понимает, что тот уже почти... Подняв голову, Кюхен успевает заметить силуэты людей в освещенных квадратах окон и кончает столь оглушительно, что на короткий промежуток времени теряет связь с реальностью. Коротко вскрикнув, Ынхёк следует за ним, забрызгав стену, пол и груду одежды под окном. Не заботясь на этот счет, они сползают вниз, тяжело дыша.
- Это называется эксгибиционизм, - доверительно сообщает Ынхёк, отдышавшись. Кюхен недоверчиво косится в его сторону.
- Кто ты и что ты сделал с Ли Хёкдже? Он в жизни не произносил таких длинных слов.
Хмыкнув, Ынхёк опускает оконную створку и задергивает жалюзи, после чего с видимой неохотой поднимается на ноги и зажигает свет. Кюхен успевает заметить потек спермы на внутренней стороне бедра и слегка припухшие губы.
- Я с тобой еще не закончил, - обещает он, цепляясь за край стола, чтобы встать. В дверь нетерпеливо звонят - скорее всего, Итук, непростительно опоздавший по всем законам жанра. Хотя, вполне возможно, возмущенные развязностью нравов соседи. Или даже полиция. - Ты кого-то ждешь? - на всякий случай интересуется Кюхен. - Каких-нибудь гостей?
Взлохмаченный Ынхёк шлепает босиком на голос, уже без футболки. Засосы на его шее успели набраться цветом.
- Нет, - говорит он, - никого. Какие гости, нам же еще стол ремонтировать.
автор: Kleine
фандом: Super Junior
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: NC-17
предупреждение: ау, ooc, попытки заняться сексом в не предназначенных для этих целей местах, ust и подоконник.
сиквел к
читать дальше
but me & Cinderella,
we put it all together
we put it all together
Самое лучшее, что может быть в утре четверга - то, что оно когда-нибудь закончится. Как и любое другое, впрочем. Крышка электрочайника со щелчком откидывается, когда вода вот-вот должна закипеть, но это не останавливает Кюхена - кофе есть кофе, даже с разницей в десяток-другой градусов. Подслеповато щурясь, он почти на ощупь находит плоский бокс с линзами, сливающийся со щербатой белизной поверхности кухонного стола. Вмятина в полу под одной из ножек делает его раздражающе шатким, если не прижимать локтями столешницу. Две растворимого, одна - сахару, минимум движений. Залить доверху, пара часовых оборотов покрытой разводами чайной ложкой, которая лежит на отведенном засохшей бурой кляксой месте. Каждое утро Кюхен размешивает ею кофе, поэтому какой смысл ее мыть или вытирать пятно, если на следующий день ритуал в точности повторится?
- Лонг тайм ноу си, родная конюшня, - сердито гундосит заспанный Хичоль, выглядящий как 4-D иллюстрация похмельного синдрома. Иллюстрация, от которой слегка попахивает. Что и говорить, вчерашняя вечеринка по случаю дня рождения Канина безусловно выдалась. - Ты бы хоть проветрил, дышать нечем.
- Ты вообще здесь давно не живешь, - деликатно напоминает Кюхен, тактично промолчав о некоторых престарелых трупоедах - Хичоль и без того болезненно переносит любые насмешки, связанные с возрастом. - А дома, небось, дети некормленые.
- Какой-то ты недобрый, - жалуется Хичоль, театральным жестом прикрывая рукой глаза, - и это после всего, что между нами было. Погоди, вот вернется прекрасная Чунхян...
Кюхен отмахивается, жадно глотая кофе, в котором стремительно растворяются кубики льда. Хичоль тем временем выуживает из ящика под духовкой пожелтевший от древности номер Marie Claire.
- Так-так, - тянет он, целеустремленно листая слипшиеся от высокой температуры страницы. - "10 способов разнообразить вашу сексуальную жизнь". Ничего не хочешь рассказать, мой юный друг?
Кюхен и рад бы воззвать к справедливости, учитывая, что журнал приволок сам Хичоль во времена, когда оба были еще молоды, а по Земле резвыми стайками носились динозавры, но вклиниться в увлеченный монолог не смог бы и закаленный многочасовыми дебатами спикер парламента.
- Ну-ка, посмотрим. Не бойтесь экспериментировать... надоели стандартные позы... добавить пикантности... бла-бла-бла, кому только за это платят? - приговаривает Хичоль, размазывая по рукам некий чудодейственный омолаживающий крем с женьшенем, который Ынхёк полгода собирался вручить матери на день рождения, пока не пришел к выводу, что такой подарок может показаться оскорбительным. Самому Кюхену оскорбительной показалась его стоимость. - О! То, что надо! Иди сюда и записывай.
--
В тот день, когда начинает казаться, что жилые, по большому счету, апартаменты незаметно метаморфировали в малый филиал свалки в Гуйюй, Ынхёк возвращается из затянувшейся двухнедельной поездки к родителям. Предусмотрительно улизнув на занятия, Кюхен не ожидает ничего хорошего, когда возвращается поздно вечером. Квартира встречает его настораживающей тишиной, в кухне царит первозданная чистота, чайная ложка-героиня, наконец, отправлена на заслуженный покой в ящик для столовых приборов, пятна на столешнице как не бывало. У Кюхена падает сердце. Соскучившаяся Чоко налетает на него с пронзительным лаем и норовит ухватить за большой палец ноги мелкими острыми зубками.
- Выходи за меня? - предлагает Кюхен застывшему в дверном проеме Ынхёку, который неприязненно хмурится, скрестив руки на груди. - Обещаю всю жизнь носить тебе кофе в постель.
- Иди к черту, - неласковым голосом отзывается Ынхёк. - Ты ел? - уточняет он уже нормальным тоном после продолжительной паузы.
- Пойдем в кино, - решает Кюхен. Ынхёк скептически поднимает бровь. - Там и поедим. Попкорн! E214! "Роман для взрослых"! Всю жизнь мечтал!
- Что ты делаешь? - шипит Ынхёк, живописно рассыпая попкорн на себя, Кюхена и окружающих в радиусе полутора метров. Кюхен украдкой поглаживает его по колену. - Не мешай, я же смотрю!
- Смотри, - покладисто соглашается Кюхен, проводя рукой немного выше, и мысленно вручает себе орден за то, что на этот раз взял билеты на соседние места, а не как обычно, оставляя стандартное "я-не-гей"-кресло между ними. Однажды кто-то даже умудрился на него сесть, что однозначно способствовало трогательности момента. Ынхёк несколько раз зыркает на него, дергает ногой и пытается вновь сосредоточиться на перипетиях наверняка замысловатого сюжета.
- Да что на тебя нашло? - негодует он, в четвертый раз поперхнувшись и, соответственно, потеряв нить повествования.
- Хичоль велел внести остроту в рутину наших отношений, - с готовностью рапортует Кюхен. Его ладонь как раз с ленивой неспешностью подбирается к некой стратегически важной части тела Ынхёка, когда тот внезапно извивается на манер гусеницы и выплескивает остатки колы в лицо смелому экспериментатору.
- Щекотно, - хихикает он и сдвигает колени. Сидящие вокруг свидетели провала революционной теории возмущенно шикают. Смаргивая, Кюхен делает пометку в воображаемой рубрике "Подложить Хичолю свинью. Нет, СВИНЬЮ".
--
- Не припомню в тебе такой тяги к приключениям, - продолжает недоумевать Ынхёк, размахивая руками. В одной из них поблескивает нож, в другой зажат кусок сырого мяса.
- Мир изменился, - пожимает плечами Кюхен, не отрываясь от дисплея PS3. - Ты не отвлекайся, я все еще хочу есть.
- Единственный раз, когда ты пытался провернуть нечто похожее на людях, случился, если не ошибаюсь, в парке аттракционов... - тяжелый взгляд, которым удостаивает его Кюхен, пресекает дальнейшие рассуждения. По крайней мере, на пару минут.
- Ну? - рявкает Кюхен, не способный игнорировать исполненное нечеловеческого страдания выражение на этом выразительном лице.
Прикрыв губы тыльной стороной ладони, Ынхёк многозначительно хмыкает. Чоко крутится у его ног, заискивающе повизгивая. Что-то щелкает в голове у Кюхена, и он оборачивается так резко, что едва не зарабатывает вывих шейного отдела позвоночника.
- Постой-ка, ты вспомнил про колесо оборзе... обозрения? - на всякий случай уточняет он и почему-то краснеет.
- Не волнуйся, я никому не расскажу. Кюхен? Эй...
- Пошла вон, - по-хорошему просит тот. Чоко продолжает таращить свои бессмысленные выпуклые глазищи.
- Что ты... ну я... у меня это, - смущенно мямлит Ынхёк, глазами указывая на липкие разводы говяжьей крови и сахара, растекшиеся до самых локтей.
- Умеешь ты создать настроение.
- Я сейчас, - обещает Ынхёк, долго плещется в раковине, тщательно вытирает руки, эффектным движением отбрасывает челку с лица, а затем лихо снимает носки - и все.
Кюхен инстинктивно зажимает нос, мычит что-то неразборчивое, после чего скрючивается в три погибели на своем табурете.
- Не то, чтобы это было внезапно, но, честное слово, как тебе это удается?!
--
- Всего лишь маленький укол, ты даже не почувствуешь, - увещевает Сонмин. - Ну, практически.
Кадык Ынхёка, являющего собой живое воплощение попавшей в лучи фар приближающегося грузовика загнанной лани, судорожно дергается.
- Да хватит ломаться, - бурчит обозлившийся Хичоль, у которого, вследствие глубоко расположенных вен, удалось забрать кровь лишь с третьей попытки. - Подвинься, Кю, что-то ты растолстел.
- Иди-ка сюда, - зовет Кюхен, игнорируя последнее замечание, и похлопывает по кожаному сиденью дивана рядом с собой. - Будь хорошим мальчиком, потом куплю тебе сладкую вату. Убери это сейчас же, - бросает он потянувшемуся за телефоном Чжоу Ми. Ынхёк не выглядит особенно убежденным в собственной безопасности, поэтому продолжает пятиться к двери.
- Я еще не готов к такому шагу, - скороговоркой бубнит он, - я слишком молод и не успел съездить в Каир. И мне не на кого оставить Чоко. Она же совсем наивная, пропадет одна в Сеуле. Чжоу Ми, мне страшно, они вытянут из тебя остатки мяса, пока не поздно, пойдем отсю...
Материализовавшийся за его спиной лаборант в белом халате в последний момент отрезает путь к отступлению.
- Ну что, приступим? - с доброй улыбкой людоеда вопрошает он, и Кюхен со своего места видит, как у Ынхёка подкашиваются ноги. Он без единого возгласа возмущения выдерживает пытку стальной хватки, от которой его руку почти парализует, и даже пытается выдавить из себя что-нибудь ободряющее, но Сонмин пресекает жалкие попытки на корню и сам берется за дело. Все время, пока ледяное жало продезинфицированной иглы терзает его локтевой сгиб, Ынхёк прикрывает глаза дрожащими пальцами во избежание увеличения коэффициента страдания. Едва смоченная спиртом вата касается кожи, как он утыкается носом между плечом и шеей Кюхена.
- Я поцелую и все пройдет, - чуть слышно обещает тот. - Дома.
- Awww, - сообщает опешившему лаборанту Сонмин и, коварно воспользовавшись всеобщей беспомощностью, все-таки делает снимок на камеру своего айфона. - Не переживай, - обращается он к Кюхену, - ты пока не очень толстый.
Так и не посчитавший нужным снять солнцезащитные очки с разноцветными стразами Шиндон жизнерадостно кивает.
- Джоин зе клаб, - с жутким акцентом произносит он, и в этот момент Кюхен как никогда остро переживает приступ мизантропии.
Оставив безобразный зверинец резвиться за столиком одного из залов Starbucks, Кюхен направляет стопы в уборную. Склонившийся над высокой стойкой раковины Ынхёк умывается, стоя спиной к двери. Впоследствии Кюхен не совсем понимает, как это получилось, но секунд двадцать спустя ладони Ынхёка обхватывают его лицо, а ноги скрещиваются на пояснице - он чувствует мягкое давление стильных золотистых кроссовок, которые их счастливый обладатель не считает нужным шнуровать, а потому частенько всерьез рискует своей природной красотой. Он не думает ни об отпечатках пыльных подошв на своей заднице, ни о незапертой двери, в которую, разумеется, вваливается не кто иной, как Сонмин, выбрав для своего пришествия момент, когда Ынхёк уже настойчиво подается вперед, усиливая трение, и каким-то совершенно бесстыдным образом отвечает на поцелуй, давно вышедший за рамки определения "целомудренного".
- Вы что... ой! Я уже ухожу, - вопит нарушитель спокойствия и спешит улизнуть. Кроссовок Ынхёка смачно впечатывается в скучную серую поверхность захлопнувшейся двери.
- Прошу прощения, - с церемонным поклоном изрекает Сонмин, когда они возвращаются и пытаются непринужденно слиться с антуражем.
Сора устремляет на брата неверящий взор.
- Так это правда? - дрожащим голосом лепечет она. - Ты гей?!
Ынхёк закрывает лицо обеими руками. Кюхен делает вид, что умирает от голода - да, прямо сейчас, если немедленно, сию секунду не получит в полное личное распоряжение гигантский сэндвич с ветчиной и сыром, вследствие чего торопится покинуть радиационную зону.
- Ты же на диете, - любезно напоминает ему в спину доселе хранивший молчание Хичоль.
- С завтрашнего дня, - парирует Кюхен, - я потерял много крови.
--
Дальний угол подземной стоянки, в котором одиноко поблескивает наспех припаркованная с утра машина, тонет во мраке. Привычным движением забросив сумку на заднее сиденье, Ынхёк устало падает на водительское кресло.
- Привет! - чересчур радостно объявляет Кюхен, потирая ушибленный лоб. Будучи знатоком анатомии, Ынхёк хватается за правую сторону грудной клетки.
- Господи, как ты меня напугал! Что ты тут делаешь?
- До тех пор, пока ты меня не контузил, играл в ролевую игру.
- А... - понимающе тянет Ынхёк. - А кто в ролях?
Не рассчитав силы, Кюхен с размаху лупит себя по лицу открытой ладонью.
- Больно? - участливо спрашивает Ынхёк.
- Зато бесплатно.
- Я невовремя, да?
Кюхена начинает трясти от нервного смеха.
- Ума не приложу, почему я до сих пор тебя терплю.
- Это, типа, стратегия? Вроде Старкрафта? - недоумевает Ынхёк. Не похоже, чтобы он притворялся.
- Угу. Решил вот вспомнить молодость.
- Не помню, - сокрушенно мотает головой Ынхёк. Кюхену становится стыдно.
- Как насчет поесть? - предлагает он, не зная, куда деться от неловкости. К счастью, в этот момент звонит телефон.
- Ну что? - требует отчета Хичоль.
- Ты псих и идеи у тебя тоже дурацкие, - без обиняков информирует его Кюхен, пока Ынхёк выруливает на поверхность, с интересом поглядывая на него в зеркало заднего вида.
- Вас ни на минуту нельзя одних оставить, как маленькие прямо. Ты все сделал, как я сказал?
- А то! - хмыкает Кюхен. - Предложил отшлепать. Очень эротично.
Хичоль продолжает что-то верещать в трубку, когда машина тормозит на светофоре и Ынхёк оборачивается в проем между сиденьями.
- Можно еще в насильника сыграть, - говорит он и подмигивает.
Некоторое время Кюхен пялится на его белобрысую макушку, после чего отключает телефон.
- Это так банально, - бормочет Ынхёк, склоняя голову набок, чтобы Кюхену было удобнее.
- Странно слышать такие слова от тебя.
Ынхёк фыркает и пытается стянуть брюки Кюхена, не расстегивая ремня.
- Кажется, ты и правда растолстел.
Кюхен больно кусает его за плечо и зажимает кнопку экстренной остановки лифта.
- У меня непростая судьба, - доверительно делится он, - ежедневные стрессы, твое животное, Хичоль, все эти люди, желающие мне добра.
Прохладные руки забираются под его рубашку, ощупывают спину.
- С завтрашнего дня переходим к тяжелым физическим нагрузкам, - решает Кюхен и, осторожно высвободившись, разворачивает Ынхёка лицом к зеркалу, заставляя локтями опереться о широкие блестящие поручни вдоль стен кабины. Отражение слишком близко, Ынхёк не может разобрать ничего, кроме сливающихся ярких пятен. Его джинсы вместе с бельем болтаются в районе щиколоток, жаркое дыхание Кюхена ерошит волосы на затылке. Он слышит голоса на верхних этажах, невнятный промышленный гул, биение собственного сердца, знакомый глухой влажный звук, и с трудом сглатывает подступивший к горлу комок. А затем чувствует пальцы Кюхена в себе, ощущает, с какой силой вторая рука впиваются в его бедро, до боли припечатывая кожу к острой кости, и уже открывает рот, чтобы пожаловаться, но в этот момент давление ослабевает и исчезает совсем. Ынхёк отодвигается от стеклянной прохлады, вслушиваясь в шорох одежды, нехотя открывает глаза. Их взгляды встречаются в зеркале, и Кюхен скалится как ненормальный, цепляя зубами угол блестящей упаковки презерватива.
- Всегда хотел это сделать, - признается он, отступая на полшага и резко вытаскивая пальцы, все это время размеренно двигавшиеся внутри. - Ынхёк, я...
В этот момент, конвульсивно дернувшись, приходит в движение лифт. Глаза Ынхёка расширяются от ужаса. Не желая поддаваться захлестывающей сознание панике, Кюхен нервно давит на кнопку с надписью "stop", без особого, впрочем, успеха.
- Одевайся, - сквозь зубы цедит он, путаясь в немногочисленных предметах гардероба.
Глазам возмущенных соседей с седьмого этажа предстает поистине незабываемое зрелище: двое и без того достаточно подозрительных молодых людей студенческого возраста и весьма помятого вида, лихорадочно пытающиеся заправить в брюки дутые куртки на меху и выглядеть при этом максимально естественно.
Под возмущенные возгласы они выбираются из кабины лифта и скатываются вниз по лестнице.
Ынхёк хихикает как школьница, не попадая ключом в замочную скважину. Кюхен, мрачный как грозовая туча, пытается распахнуть дверь силой мысли.
- Ну чего ты, - подбадривает его никогда не унывающий Ынхёк, - как-нибудь еще попробуем.
Кюхен выглядит так, будто прожевал лимон под пытками.
- Прости, - оповещает он траурным голосом, - но я, кажется, оставил тебя без наследников.
--
- ...А еще в библиотеке.
- Прости, что? - уточняет очнувшийся Ынхёк.
- Я сказал, что Хичоль...
- Нет, про советы из Cosmo я понял, но при чем здесь библиотека?
Кюхен тяжело вздыхает.
- Последствия амнезии, Куй Сянь, - напоминает умирающий со смеху Чжоу Ми, - не забывай, ему нужно время.
Сонмин издает звук, слегка напоминающий хрюканье.
- Это так мило, - сдавленным голосом произносит он и с помощью обеих рук делает сердечко над головой. - Файтин!
Чжоу Ми энергично машет им на прощание.
- Так что с библиотекой? - продолжает допытываться Ынхёк, шаркая вдоль бесконечных книжных стоек.
Кюхен тихо, но отчетливо скрипит зубами.
- А мы когда-нибудь делали это раньше?
Кюхен таращится на него во все глаза.
- Я же говорил, рано было выпускать тебя из больницы, - бормочет он. - Вчера в лифте...
- В смысле, здесь, - уточняет Ынхёк и покрывается пятнами смущения на манер божьей коровки. Такой гигантской божьей коровки с глупой улыбкой и лупоглазой карманной собачкой, с которой они друг в друге души не чают.
Подцепив из нижнего ящика несколько XXX-журналов, Кюхен продолжает шествие в самый малолюдный закуток читального зала. Ынхёк нетерпеливо трусит следом.
- Вот, ознакомься, - наставническим тоном отдает распоряжение Кюхен и отворачивается к стопке книг. На некоторое время воцаряется благодатная тишина.
- Слушай, - доносится до него шепот минут через двадцать, - я посмотрел все картинки.
Кюхен закатывает глаза.
- Самое время приступить к азбуке, - огрызается он, поняв, что отыскать потерянную строчку в мешанине мелкого шрифта словаря удастся не скоро.
- Кюхен, - хриплым голосом зовет Ынхёк, - мы сюда для чего пришли?
- Не знаю, как ты, а у меня проект... - начинает было тот, но моментально умолкает. Чертов Хичоль и его пари. - Сюда иди, - Ынхёк послушно взбирается ему на колени. Его ремень предусмотрительно расстегнут, напряженный член вздымается под ширинкой - очевидно, журналы попались более чем познавательные.
- И что? - совсем тихо уточняет Кюхен и насмешливо щурится, явственно различая, как кто-то невидимый за стеллажом листает страницы. - Чего ты хочешь?
Ынхёк смотрит на него из-под ресниц, многообещающе прикусив нижнюю губу, но подобные штучки в последнее время несколько растеряли актуальность.
- Подрочи мне, - честно просит он.
Кюхен едва ли способен причислить себя к филантропам, но на такого рода альтруизм он согласен по умолчанию.
У Ынхёка уже закатываются глаза, член сочится смазкой, а бедра непроизвольно совершают характерные, лишенные плавности движения в такт заданному ритму. Кюхен не в силах отвести от него взгляд - безусловно, это лучшее, к чему он только мог бы приложить руку. И в буквальном смысле тоже. Он проталкивает пальцы левой руки под плотную резинку трусов, проводит вниз по расщелине между ягодиц - туда, где кожа горячая от жара и влажная от пота, и в последний момент успевает зажать чужой рот, ловя приглушенный стон. Ынхёк с готовностью вылизывает вмиг ставшую чрезвычайно чувствительной кожу, втягивает ее между зубов, кусает ребро ладони, глядя на Кюхена из-под полуприкрытых век.
Звук шагов раздается в тот момент, когда Кюхен уже готов совершить одну немыслимую глупость. Он с силой сталкивает ошалевшего Ынхёка на пол, перехватывает его, не давая удариться об угол стола, и ляпает первое, что приходит в голову:
- Думай о Ким Шинён в бикини!
Несмотря на критическое состояние, Ынхёк сгибается пополам от хохота. Общими усилиями они едва успевают привести его в относительный порядок, когда в помещение вплывает пожилая библиотекарь, снискавшая немало недоброжелателей в среде студентов благодаря сварливому нраву и визгливому контральто.
- Что здесь происходит? - хмурится она, поправляя сползшие на кончик длинного носа очки и упирая руку в бок.
Кюхен осторожно косится на соучастника, мысленно оценивая тяжесть преступления. Раскрасневшийся, взлохмаченный Ынхёк часто-часто моргает короткими ресницами, честными глазами глядя на мегеру.
- Ничего, - щебечет он, умильно складывая руки на груди.
- Не вздумайте есть в читальном зале, - смерив напоследок недоверчивым взглядом притаившегося в углу Кюхена, блюстительница порядка царства книжных червей покидает их гостеприимное убежище.
- Естественно, - искренне заверяет Кюхен. - Почему я никогда не вызываю у них доверия? - ноет он, когда Ынхёк подходит, чтобы погладить его по голове, а затем вероломно дернуть за волосы.
--
- Ты что здесь делаешь? - шепотом вопрошает Кюхен у развалившегося на соседнем месте Ынхёка. Несколько сидящих впереди девушек с одного из гуманитарных факультетов украдкой оборачиваются и перешептываются. Притаившийся за кафедрой в самом низу ступенчатой аудитории низкорослый лысоватый лектор, неумело маскирующий этот свой отнюдь не последний недостаток, как раз напоминает о чем-то важном, что непременно пригодится в недалеком перспективном будущем.
- Я соскучился, - докладывает Ынхёк и улыбается. Стоит ли говорить, что первые пятнадцать минут Кюхен занят тем, чтобы поменьше пялиться на леопардовую футболку в сочетании с отросшим обесцвеченным хайром. В очередной раз покосившись влево, он обнаруживает, что Ынхёк зачем-то сполз под стол, но не успевает выдумать колкость, когда чувствует ледяные пальцы под футболкой прямо над пряжкой ремня.
- Я подумал, это неплохая идея, - заявляет Ынхёк, развязно подмигивая. Неожиданно Кюхен впадает в состояние, близкое к анабиозу. Пробежавшись взглядом вдоль пустующего - если не считать их двоих - последнего ряда, он немного приходит в себя и откидывается на спинку кресла. Ынхёк опирается лопатками о заднюю стенку узкой парты, облизывается, и от этого незамысловатого действия внутренности Кюхена слегка сводит - сложно сказать, от страха или предвкушения. Под умелыми, доведенными почти до совершенства посредством упорной практики движениями языка член Кюхена в буквальном смысле увеличивается на глазах. Даже слабый стук, с которым затылок Ынхёка бьется о полку под откидной крышкой - определенно, не самые приятные ощущения - не может заставить Кюхена отречься от первобытного эгоизма. Он на миг прикрывает глаза, чтобы не видеть, как западают щеки и растягиваются мгновенно ставшие яркими блестящие от слюны губы, и, не сдержавшись, коротко стонет, моментально зажимая себе рот и холодея от ужаса.
- Вы со мной не согласны? - озадаченно уточняет лектор, вглядываясь сквозь свои огромные очки-бинокли.
- Нет-нет, - мотает головой Кюхен, - абсолютно согласен. - Если уж совсем начистоту, он не совсем уверен, что за предмет в данный момент представляется его более чем скромному вниманию. Судя по всему, студентки-гуманитарии с удовольствием подвергли бы его публичному аутодафе.
Боковым зрением он отмечает, как Ынхёк между его колен давится от смеха, и мстительно пинает его в бок.
--
- Детка, сейчас три часа ночи и мне, должно быть, так одиноко, - запевает из динамиков американский солист, чья популярность пришлась на время, когда Кюхен еще учился в младшей школе.
- А у нас последний на сегодня звонок, - вклинивается в проигрыш нового куплета нетерпеливый голос Итука. - Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста!
- И-и-и-и-и! - изрыгают динамики, и Кюхен бессильно опускает голову на коврик для мыши. Все меняется, но только не Сонмин.
- Минсика! - неподдельно радуется Итук, словно нежданно-негаданно заполучил в гости давнюю приятельницу. - Что нового?
- У меня все отлично, - кокетливо делится "Минсика". - Я хочу передать привет диджеям Cool fm и пригласить в Шанхай Чо Кюхена, который снова прогуливает учебу и не отвечает на звонки.
- Это твой бойфренд? - со смешком уточняет Итук. "Вот скотина", - думает Кюхен, ухмыляясь во весь рот. Оккупировавшая любимое кресло Ынхёка Чоко взирает на него с немой укоризной.
- Нет, не мой, - наигранно-высокий голос Сонмина неожиданно скатывается до естественного диапазона.
- Минсика, с тобой все в порядке? - с напускной серьезностью уточняет Итук. Ответом ему становятся частые гудки. - Я вовсе не хотел задеть твоих чувств, правда!
- Что это было, Минни? - вовсю веселится Кюхен. - Если бы я знал раньше, все могло бы сложиться совсем по-другому! Ты ведь в курсе, я любил тебя почти так же сильно, как соседей и Чоко.
- Я поперхнулся, - отмахивается Сонмин, подливая себе заказанного Чжоу Ми чаю, пока тот не видит.
- Что там с Китаем? Нужные тебе операции делают в Таиланде, - продолжает сеанс глумотерапии Кюхен, отодвигая подальше блюдо с печеньем. - Ну как, я уже похудел?
- Что-то незаметно, - с неприкрытым цинизмом уведомляет Сонмин, не желая оставаться в долгу. - Поверить не могу, Хичоль все уши нам прожужжал, а ты все равно не запомнил. Я бы на его месте...
Узнать, что именно предпринял бы на месте Хичоля невыносимый Ли Сонмин Кюхену в тот день так и не удается, поскольку его мобильный разражается пронзительной трелью.
- Я потерялся, - докладывает обстановку Ынхёк.
- Наконец-то, - вскидывает руку вверх Кюхен. - А где? Ну, просто, чтобы я туда никогда больше не ходил.
- Я не могу найти ваш стол, - терпеливо, словно неполноценному, поясняет Ынхёк.
- А ты уверен, что помнишь, как я выгляжу?
Чжоу Ми осуждающе качает головой.
- С такими вещами не шутят, - делает он замечание. Сонмин тоже хмурит брови в праведном негодовании.
Кюхен показывает им язык.
- Ну, я возле стойки, такой высокий, и вокруг меня куча школьниц в мини, - тщетно отбивающийся от толпы поклонниц Шивон посредством незаурядной мимики посылает им мысленный сигнал о помощи.
- Осторожней, Куй Сянь, - угрюмо напутствует оставшийся без чая Чжоу Ми, - мало ли, что может случиться.
- Остаточные явления, я помню, - отзывается тот. - Ынхёк, иди же сюда, я познакомлю тебя со своим фан-клубом.
- С какой стати я на это подписался? - в тысячный раз недоумевает Кюхен, щелкая ремнями безопасности. Миниатюрные стюардессы снуют по салону, предлагая желающим чай/кофе/зажигательный танец.
- С той, что Хичоль - твой друг?
- Спасибо за справку, Кэп.
Ынхёк прикрывает глаза.
- Разбуди меня, когда будет что-нибудь интересное.
Кюхен моментально принимается его тормошить.
- Хёкдже-шши, - шипит он, - облака! И люди! Матерь Божья, да это же сам Чхве Шивон! Возьмете у него автограф для меня? На сиськах, пожалуйста.
Ынхёк вздыхает, мысленно простившись с идей подремать во время перелета.
- Почему бы тебе не потретировать Сонмина?
- У меня возникла идея получше, - сообщает Кюхен, - пойдем, покажу.
- Тебя мама никогда не учила, что нельзя никуда ходить с незнакомцами? - недовольно кряхтит Кюхен, зажатый вместе с Ынхёком в явно не предназначенной для двоих уборной.
- Но я же тебя знаю, - округляет глаза тот, опускается на крышку унитаза и складывает руки на коленях самым что ни на есть благопристойным образом. - А что означает этот знак?
На аккуратном прямоугольнике разнополые фигурки с умывальником между ними перечеркнуты жирной красной чертой.
- "Не справлять нужду в умывальник одновременно"? "Здесь нельзя мыть большие белые коробки"? - сыплет догадками Кюхен. - Или нет: "Никаких гетеросексуальных оргий".
- Значит, не-гетеросексуальные разрешены? - уточняет Ынхёк. Кюхен внимательно глядит на него сверху вниз. - Я просто так спросил, - тут же тушуется тот.
- Как насчет вступления в кружок по интересам, - бесстрастно начинает Кюхен, заглядывая в нишу справа. - Mile High Club, если ты понимаешь, о чем я. Отнесись к этому серьезно, это большая ответственность.
- Конечно, - кивает Ынхёк. - Я согласен.
- Однажды в новостях рассказывали, - будничным тоном продолжает Кюхен, - как одна пассажирка из Европы нажала на слив, не вставая. Образовавшийся вакуум не позволил ей оторваться от стульчака до конца полета.
Ынхёк прыскает со смеху.
- Звучит ободряюще. Тебе помочь? - не то, чтобы Кюхен был против.
Места в кабинке совсем мало, они то и дело ударяются локтями, цепляясь друг за друга, путаясь в одежде. Ынхёк пару раз наступает ему на ногу, после чего едва не попадает пальцем в глаз.
- Именно так я себе это и представлял, - делится романтическими переживаниями Кюхен, с трудом переводя дух. Кто-то стучит в дверь, Ынхёк вздрагивает, отшатывается и вновь усаживается на опущенную крышку. Кюхен чувствует нездоровый прилив адреналина. - Отсоси мне? - предлагает он без стеснения.
- Но там же... - начинает Ынхёк и неосознанно облизывает губы, - ладно.
В тот момент, когда Кюхен уже закрывает глаза, самолет попадает в зону турбулентности. Ынхёк все же успевает отстраниться и звонко клацает зубами. Риск остаться инвалидом оказывается весьма нешуточным. Сердце все еще заходится, как сумасшедшее. В дверь колотят почти не переставая.
- Ну блин, - сетует Ынхёк, - извини. Давай я так, руками?
- Нет уж, спасибо большое, - бурчит Кюхен, подтягивая сползшие к коленям джинсы и сталкиваясь с ним лбом. - Я слепой, - объявляет он оторопевшей от возмущения бортпроводнице, - он помогал мне держать себя в руках.
- И ведь ни слова неправды, - хмыкает Ынхёк, устраиваясь у окна и с головой укутываясь в плед. Его шея и щеки до сих пор покрыты отвратительными багровыми пятнами стыда. По-хорошему, Кюхен должен терзаться уколами совести, однако этого почему-то не происходит. Неснятое сексуальное напряжение кого угодно заставит произвести переоценку этических ценностей.
--
Шанхайский океанариум производит на всех неизгладимое впечатление.
- Смотри, акула! - вопит Реук, дергая Ынхёка за руку. Оба радуются как дети. Будучи образцом добропорядочности, Итук умудрился раскрутить почти каждого на мороженое и теперь с самодовольным видом поглощает восьмую порцию. Хичоль обмахивается огромным вычурно-цветастым веером, оттопырив в сторону мизинец. Кроме них в павильоне давно ни души.
- Зачем я здесь? - недоумевает он, вгрызаясь в хрустящий бок засахаренного скорпиона.
- Для поддержания командного духа? - выдвигает гипотезу Кюхен. - Или тебе лень перекрашивать стены в ресторане.
- Заткнись, ладно?
- Слушай, - помолчав, начинает Кюхен.
- Ничего не желаю слышать, - отрезает Хичоль, для виду затыкая уши пальцами. - Спор есть спор.
- Но мы же друзья, - заходит с другой стороны Кюхен.
- Только поэтому будешь должен на тысячу вон меньше.
- Я куплю тебе кота. Такого красивого, блохастого, с омерзительным характером.
- Любопытное предложение, но я предпочту наличные, - упрямство Хичоля поистине несгибаемо.
- Но это моя жизнь, - начинает выходить из себя Кюхен.
- Конечно, - ухмыляется Хичоль, зашвыривая дочиста обглоданную палочку от сладостей в корзину для мусора. - Именно поэтому я собираюсь принимать в ней живейшее участие. Смотри, какой скат, - огромное темное покрывало скользит в синеве бассейна. Кюхен и рад бы достать очки, но на людях это будет означать признание сокрушительного поражения. - А ты похудел, - обращает внимание Хичоль, - сказывается воздержание.
Кюхен изображает лицом непередаваемую гамму эмоций.
- Там кит! - выкатывается из бокового коридора запыхавшийся Ынхёк. До неприличия отросшая светлая челка закрывает обзор и щекочет переносицу. - Или дельфин? В общем, Кюхен!
- Не может быть, - протестует тот, оскорбленный в лучших чувствах, - мое имя слишком незаурядно для каких-то рыб.
Итук тем временем успевает выторговать у зазевавшихся Есона с Донхэ пакет засахаренных фруктов.
В конце концов, они отстают от остальных, и Кюхен все-таки загоняет Ынхёка в угол между двумя сводчатыми стеклянными стенами. Над их головами неспешно проплывают гигантские морские черепахи, трепыхаются причудливые медузы, носятся косяки цветастых рыбок. Ынхёк улыбается этой своей идиотской улыбкой, открывающей верхнюю десну, опирается лопатками о толстое стекло и позволяет Кюхену практическим образом продемонстрировать ряд талантов, имеющих непосредственное отношение к языку. В несколько агрессивной форме, нужно признать, но Сонмин и Чжоу Ми все равно взвыли бы в один голос, доведись им оказаться неподалеку. В какой-то момент Ынхёк слегка поворачивает голову и, вздрогнув, упирается руками в плечи Кюхена.
- Она на нас смотрит, - поясняет он, указывая на что-то за стеклом. Небольшая рыба-прилипала внимательно косится на них круглым глазом.
Кюхен сердито разглядывает уродливое создание, когда чей-то голос заставляет его обернуться. Высокий европеец, судя по всему, сотрудник аквапарка, в белой рубашке с бейджем дружелюбно улыбается, указывая на выход.
- Простите, - говорит Кюхен, предусмотрительно выучивший две фразы по-китайски. - Спасибо.
Ынхёк пытается поразить иноземца своим необъятным словарным запасом и псевдо-британским прононсом, но, вероятно, сам не до конца понимает, что именно говорит. Обрадованный таким поворотом событий, их провожатый продолжает вещать по-китайски всю дорогу до выхода. Чирикнув что-то напоследок, он лучезарно улыбается Кюхену и вконец засмущавшемуся Ынхёку. Подоспевший на помощь переводчик-Хичоль заходится в припадке гомерического хохота. Бросив что-то в ответ, он не без удовольствия наблюдает, как вытягивается лицо их случайного знакомого.
- Что он сказал? - как бы между прочим интересуется Кюхен, когда они направляются к автобусной остановке.
Хичоль ухмыляется.
- Что у тебя очень красивая девочка.
Предчувствуя, что этим дело не закончилось, Ынхёк настороженно оглядывается через плечо.
- А ты что ответил?
- Что ты не девочка. По-твоему, я должен был лгать этому доброму человеку?
Остальные чересчур заинтересованно глазеют по сторонам.
- Что-то мне нехорошо, - икает Итук и стремглав уносится по направлению к общественным уборным.
--
- У мужчин мозг представляет собой набор коробок, в которых заключены разнообразные полезные вещи: работа, бизнес, всемирный валютный фонд, логика, результаты Чемпионата Европы по футболу 2006 года, устройство операционной памяти, сведения о последней линейке Audi, механические навыки, вроде "приготовить кофе" или "снять обувь в прихожей", автопилот, чтобы добраться до дома, и так далее. Все это никоим образом не перемешивается, потому что мы вытаскиваем коробку, обсуждаем то, что в ней, апдейтим базу данных до нужного уровня и ставим на место. У женщин же мысли, как бесконечные спагетти, все перемешано, поэтому ассоциативный ряд не поддается логическому анализу - тут она говорит о своей собачке, а через минуту уже рыдает, потому что в ее любимом сериале у героини был хомячок, который умер от рака предстательной железы. Чувствуешь связь? Вот и я тоже. В свободных промежутках между макаронами понатыканы идеи в духе: "посмотреть в зеркало", "поправить прическу", "купить новые туфли" и "я в этом платье ужасно толстая".
- Это научная теория такая?
- Нет, это гипотеза.
Ынхёк одаривает его исполненным недоверия взглядом.
- Что? - недоумевает Кюхен. - На этом месте ты должен был сказать, какой я умный и дать мне прямо за углом. Давай, попробуй еще раз, я верю в тебя.
- Напомни, почему мы здесь? - вопрос повисает в воздухе. Кюхен тяжело вздыхает. Иногда его одолевают нешуточные сомнения на предмет половой принадлежности некоего Ли Хёкдже. Во всяком случае, в голове у того определенно макароны. Пусть даже по-флотски.
- Мы гуляем.
- В мороз.
- Тут не так уж и холодно, солнце светит, - спешит заметить укутанный как капуста Кюхен, украдкой потирая замерзшие уши.
- По кладбищу.
- На мой взгляд, чрезвычайно романтично...
- И мы уже час ходим кругами, потому что ты не знаешь, где выход.
На это ему нечего возразить.
- Нужно согреться, - наконец принимает стратегическое решение Кюхен, заслышав стук чужих зубов. - Собаки откапывают альпинистов, ложатся с ними и греют, пока те не оттают. А, скажем, полярники раздеваются совсем, ложатся в один мешок и...
- Нет, - по мере сил реагирует Ынхёк, - давай без этого.
- ...и греются за счет теплообмена между телами. А ты о чем подумал?
Ынхёк натягивает шарф до самых глаз.
- Ты нарочно это сделал, - ноет он через пять минут.
- Заткнись, - Кюхен с силой сжимает его руку, до локтя втиснутую в рукав его собственной куртки, и они продолжают движение по произвольной траектории. Если не считать шороха шагов по аккуратным дорожкам, усыпанным гравием и песком, вокруг царит мертвая тишина, в чем нет ничего удивительного, учитывая специфику места. Заходящее солнце раскрашивает каменные надгробия холодным розоватым оттенком, вытягивая тени из вырезанных в камне углублений иероглифических имен. Заретушированные на гранитной поверхности портреты с немым любопытством глазеют на нарушителей их послеобеденного покоя.
- Если опоздаем на концерт, Хичоль нас живьем съест.
- Нет, не съест. Придумает чего похуже, - не страдающий отсутствием воображения Ынхёк ощутимо вздрагивает.
- Еще вся ночь впереди, - пресекает зарождающийся бунт Кюхен.
Полчаса спустя их находит донельзя изумленный охранник. Сложно определить, что именно он говорит при виде их посиневших физиономий, однако продолжительная тирада едва ли укладывается в самое что ни на есть витиеватое пожелание хорошего вечера и приглашение заглянуть еще.
Еще один пункт с треском вылетает из списка.
--
- Я похож на идиота, - в сотый раз повторяет Ынхёк, вертясь перед зеркалом. - Нет, в самом деле.
- Ну, если ты настаиваешь, - закатывает глаза Кюхен, борясь с норовящим его удушить галстуком. - Хватит причитать. Костюмы выбирал Хичоль. Хочешь нажить врага?
Ынхёк низко опускает голову. При виде его нарядной рубашки с огромным бантом на шее Кюхен украдкой фыркает.
- Ты поразишь всех без меча, - делает он последнюю попытку ободрения. Воистину, иногда молчание - золото.
- Это выпуск Генри, если ты забыл. Надеюсь, меня не усадят за арфу в таком задротском прикиде.
- Я голосую за большой треугольник, - невпопад вставляет Кюхен, широко зевая. - Слушай, а ты знал, что по статистике самый большой конкурс в консерваторию на класс оргАна? Не хочешь попробовать поступить?
- Никаких оргАнов, - отрезает взвинченный от недостатка сна и переизбытка кофеина Ынхёк, успевший основательно разобидеться, - только гаягым.
- Не понял, а где Белоснежка? - не считая нужным понизить голос, вопрошает Хичоль. Лавина родственников и, несомненно, тонких ценителей прекрасного валит из большого зала в холл, грозя унести с собой всякого, кто осмелится встать на пути, однако к Хичолю это, похоже, никоим образом не относится. Толпа расступается, огибая его с обеих сторон, словно не решаясь потревожить.
- Давится яблоком в туалете, - бурчит Кюхен, удаляя входящее смс, в котором верный привычкам Ынхёк уведомил его о месте своего пребывания ненавистной латиницей.
- Ну, лишь бы с гномами не развлекалась. Какой-то ты кислый, - продолжает ворковать Хичоль, - классика все так же расстраивает твою нежную детскую психику, мой черепашоночек? - Кюхена передергивает от ужаса. - Пора выпить.
- Одиннадцать утра, - не особо рьяно протестует Кюхен и оглушительно чихает - вчерашняя прогулка не обошлась без последствий.
У дверей в уборную толпится горстка китайских выпускников. Вытянувшийся за минувший год Генри возвышается над остальными почти на голову. Хичоль треплет его по щеке.
- Ты был лучше всех, - без зазрения совести врет он. За время концерта Кюхен лично пнул его раз пять в тщетной попытке убавить громкость богатырского храпа.
Есон и Донхэ с интересом разглядывают что-то в углу. Заглянув через плечо одного из них, Реук в ужасе отшатывается. Крупный коричневый таракан лихорадочно нарезает круги по открытой ладони Есона, который, не придумав ничего лучше, подсовывает экспонат живого уголка Центральной консерватории Пекина под нос ничего не подозревающего Ынхёка. Животное резво прыгает на лацкан пиджака и запутывается в петле ненавистного банта, Ынхёк едва не теряет сознание от ужаса. Следующие пять минут публика не без удовольствия наблюдает, как он пытается избавиться от одежды безо всякой видимой невооруженным взглядом причины. К тому времени, когда посягнувшее на святое насекомое удается дисквалифицировать, Донхэ, Хичоль и Шиндон едва в состоянии дышать. Ынхёк тяжело опускается на пол, не заботясь о чистоте парадных брюк. Обладатель черного пояса по состраданию-Реук спешит на помощь, Сонмин взирает на представшую его глазам картину с неописуемым выражением, глаза Чжоу Ми по размерам не уступают формату европейских. Кюхен в который раз за последнее время испытывает болезненный укол совести и торопится утереть навернувшиеся от смеха слезы, прежде чем выудить из закромов своего черствого сердца крохи сочувствия.
Вечеринка по случаю открытия ресторана Хангена в разгаре, когда Кюхен понимает, что Ынхёк снова потерялся. Отплясывающий под зажигательную китайскую попсу Хичоль салютует ему бутылкой с чем-то однозначно небезалкогольным. Остальные оттягиваются по мере сил, но в море темных макушек, заполонивших большой ресторанный зал, нет ни одного светлого пятна. Под неодобрительными взглядами барменов Кюхен спускается со стойки и ввинчивается в толпу, выбирая направление наугад. Ынхёк в состоянии полной кондиции обнаруживается на одном из диванов в чилл-аут на втором этаже.
- Ты зачем так напился? - орет в его ухо Кюхен.
- Что-что? - переспрашивает Ынхёк и бестолково улыбается в ответ.
- А как же минет на танцполе? - продолжает допытываться Кюхен, ощущая, как абсент потихоньку догоняет оттаивающее в жаркой сутолоке сознание.
Ынхёк что-то говорит, но слова тонут в залпе музыкального вступления.
- Я хочу домой, - внятно произносит он, после чего привычно утыкается носом в шею Кюхена и моментально засыпает. Его ровное дыхание щекочет кожу, но физиологические реакции доходят до усталого мозга с изрядным опозданием. Хичоль находит их под утро и, осыпая угрозами, заталкивает в такси. Кюхен не уверен, как именно им удалось добраться до номера, но очень надеется, что все обошлось без оргии при непосредственном участии водителя и портье.
--
- Добро пожаловать, - оповещает подъезд Кюхен, прежде чем вломиться в родные пенаты. Первым делом он включает ПК, дабы убедиться, что за время его отсутствия интернет не прекратил свое бесценное существование, а справедливость на его просторах все еще не восторжествовала. - В гостях хорошо, а дома у меня нет.
Ынхёк копошится в недрах шкафа, распихивая по полкам триллион полезных покупок, приобретенных в процессе двенадцатичасового шоппинга в Шанхае, за время которого Кюхен утратил остатки человечности. По словам Хичоля, правда, выходило, что он утратил человеческий облик, но кто станет добровольно копаться в лингвистических тонкостях.
- Предлагаю воспользоваться ситуацией и съехать, пока Чоко не в курсе, что мы вернулись.
- Я уже позвонил Итуку, он будет здесь через час, - торопится разрушить его хрустальную мечту суровая реальность в лице Ынхёка.
- Значит, у нас есть час, чтобы собрать самое необходимое и сбежать под покровом ночи?
- Выходит, так.
В тишине слышно, как тикают годами стоявшие часы в прихожей.
- У меня серьезная проблема, - подает голос Ынхёк, избегая встречаться с ним взглядом. - Особенно по утрам, но и вечером тоже бывает. Доктор, я выживу?
Кюхен откашливается. Он думает о том, что за последние две недели вынужденного воздержания количество невысказанных взаимных упреков возросло с нулевой отметки до небывалых показателей. О том, что так часто предаваться сомнительному уединенному удовольствию ему доводилось в счастливую холостяцкую эпоху. О том, что пятьдесят тысяч - не такие уж большие деньги, даже если придется отдать их Хичолю. Притихший Ынхёк стоит посреди кухни, а за его спиной красуется обеденный стол.
- Тебе принципиально важно довести эксперимент до конца?
- Нет, - честно отвечает Кюхен, - мне вообще нет до него дела.
Сквозь распахнутое окно в помещение медленно вползают пока еще ранние весенние сумерки.
- Стол качается, - предупреждает Ынхёк, опираясь об угол.
На миг прикрывая глаза, Кюхен думает, что и так сойдет. Поцелуй все длится и длится, как если бы они вновь неожиданно оказались на первом официальном свидании и не знали, куда деть руки.
- Ты чего? - немного хрипло зовет Ынхёк, отстраняясь.
- Сколько, ты сказал, осталось времени?
- Минут сорок. А...
- Нет, ничего. Повернись, - отзывается Кюхен.
Сухие выбеленные волоски слегка царапаются, когда он водит губами по шее Ынхёка чуть повыше яркой футболки. Под слоями одежды нащупываются знакомые угловатые кости. Ынхёк пахнет так, как и должен: дезодорантом, характерным самолетным статиком, немного потом и самим собой - он так и не успел принять душ. О носках предпочтительней не вспоминать - у каждого должны быть свои недостатки. С улицы тянет вечерней прохладой, спина под руками Кюхена теплая и гибкая - Ынхёк прогибается, основательно опираясь локтями о широкой подоконник.
- Не понял, а где ванная, набитая шоколадом и лепестками роз? - бормочет он, и Кюхен, наконец, делает выдох, стряхивая тревожное оцепенение, отпуская тормоза рациональности.
- Жди презента ко Дню детей, - обещает он и слышит, как Ынхёк фыркает, напрягая мышцы пресса. Кюхен до боли прикусывает кожу на выпуклой лопатке, ладонью ловит стон, не обращая внимания на нарастающий шум в ушах, слегка нажимает на губы Ынхёка, заставляя открыть рот, вобрать его пальцы; осторожно ощупывает гладкую внутреннюю поверхность щеки, проводит по нижним зубам, позволяет настойчивому языку беспомощно извиваться, покрывая кожу слюной.
На шее и плечах Ынхёка набираются свежие, темно-багровые следы, которые все равно никто не увидит. Никто, кроме самого Кюхена, разумеется. Он хочет, чтобы все было... правильно? быстро? грязно? но не может определиться, поскольку единственная мысль, бьющаяся о стенки неожиданно опустевшего черепа, состоит из элементарного "наконец-то". В ближайшие сорок минут никто не имеет права им помешать, пусть даже это будет ядерный гриб на горизонте или вспышка эпидемии чумы, от которой вымрет вся округа. У них мало времени и под рукой нет смазки, но это вовсе не повод для того, чтобы прерываться или отвлекаться на какие-то мелочи, вроде конца света.
На то, чтобы расстегнуть ремень и стянуть вниз узкие джинсы, уходит гораздо больше времени, чем хотелось бы - нахватавшийся дурных манер Ынхёк напрочь отказывается оказывать посильную помощь в столь непростой в данной ситуации миссии. Когда Кюхен задирает его футболку, проводит влажными пальцами по позвонкам, Ынхёк вздрагивает всем телом, поднимая плечи повыше, будто это может облегчить его участь.
Вокруг уже совсем темно, единственный источник освещения - уличный фонарь да подсвеченные электричеством окна дома напротив. Кюхен не ощущает холода, зато чувствует дрожь и мурашки на коже. Тогда он опускает вниз длинную футболку Ынхёка, сползает на пол, проводит ладонями вверх от коленей, касается чувствительной изнанки бедер, одной рукой давит на поясницу, заставляя прогнуться еще больше, грудью лечь на подоконник. Его собственный член болезненно пульсирует под давлением жесткого изгиба металлической ширинки. Кюхен не задумывается над тем, что именно делает, поэтому, заслышав судорожный вздох, когда его язык, черкнув по крестцу, спускается ниже и входит в предоставленное в полное его распоряжение тело, он невольно отстраняется, мгновенно ощутив, как пересохло во рту.
- Ты в порядке? - уточняет он, просто так, на всякий случай.
- Кюхен, - угрожающе начинает Ынхёк, приподняв голову. На щеке виднеется отпечаток ткани измятого рукава - хотя, вполне возможно, это всего лишь игра светотени. - Продолжай сейчас же.
Когда от возбуждения начинает стучать в висках, а вместо внятных звуков из горла Ынхёка вырывается только тоненький скулеж, Кюхен волевым решением заставляет себя перейти к решительным действиям. Челюсть ноет, и язык совсем онемел, зато на столе обнаруживается сиротливо жмущийся к пачке салфеток забытый Хичолем чудодейственный женьшеневый препарат.
Первое прикосновение к налитому члену отзывается слабым, немного болезненным покалыванием. Головка легко проталкивается внутрь, не встретив сопротивления, а затем мышцы рефлекторно сжимаются, и Ынхёк протяжно стонет прямо в сгустившийся вечер за окном. Потянувшись было за скользким от его жадных пальцев тюбиком крема, Кюхен ловит себя на том, что у него дрожат руки. Возможно, он сходит с ума.
- Не надо, - хрипло выдыхает Ынхёк, - давай так. Я хочу.
Моментальное осознание реальности происходящего, личное ощущение здесь и сейчас накрывает с головой, выбрасывает в настоящее время, все тело напряжено до предела. Толкнувшись, сперва медленно и осторожно, а затем все уверенней, наращивая темп, от которого кровь вместо размеренных ударов закручивается в сердечной мышце маленькими локальными ураганами, Кюхен подается вперед, накрывает спину Ынхёка своим телом, наваливаясь всем весом, впечатывая в ребро подоконника, распластывает их обоих по остывающей от уходящего дня пластиковой поверхности, несмотря на то, что это не слишком удобно. Тяжело дышит в шею. Кусает сквозь одежду. Лижет за ухом - там, где кожа тонкая и совсем светлая. Приподнявшись, руками разводит ягодицы, чтобы войти глубже. С силой двигает бедрами, ловя ответное движение. Ынхёк стонет почти безостановочно.
- Потрогай меня, - в какой-то момент просит он, и Кюхен, разумеется, слушается, проводит рукой по втянувшемуся животу, обхватывает член, ведет от головки до самого основания, размазывая выступившую влагу. - Ой, - внезапно хрипит Ынхёк. Плотные мышцы вокруг члена Кюхена начинают сокращаться, и он понимает, что тот уже почти... Подняв голову, Кюхен успевает заметить силуэты людей в освещенных квадратах окон и кончает столь оглушительно, что на короткий промежуток времени теряет связь с реальностью. Коротко вскрикнув, Ынхёк следует за ним, забрызгав стену, пол и груду одежды под окном. Не заботясь на этот счет, они сползают вниз, тяжело дыша.
- Это называется эксгибиционизм, - доверительно сообщает Ынхёк, отдышавшись. Кюхен недоверчиво косится в его сторону.
- Кто ты и что ты сделал с Ли Хёкдже? Он в жизни не произносил таких длинных слов.
Хмыкнув, Ынхёк опускает оконную створку и задергивает жалюзи, после чего с видимой неохотой поднимается на ноги и зажигает свет. Кюхен успевает заметить потек спермы на внутренней стороне бедра и слегка припухшие губы.
- Я с тобой еще не закончил, - обещает он, цепляясь за край стола, чтобы встать. В дверь нетерпеливо звонят - скорее всего, Итук, непростительно опоздавший по всем законам жанра. Хотя, вполне возможно, возмущенные развязностью нравов соседи. Или даже полиция. - Ты кого-то ждешь? - на всякий случай интересуется Кюхен. - Каких-нибудь гостей?
Взлохмаченный Ынхёк шлепает босиком на голос, уже без футболки. Засосы на его шее успели набраться цветом.
- Нет, - говорит он, - никого. Какие гости, нам же еще стол ремонтировать.
@темы: NC17, AU, fanfiction
sapiosexual
название: I wake up every day at nine o'clock
автор: Kleine
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: PG-13
AU и гнусные инсинуации
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: за ошибки, повторы, низкопробные обороты, временное несоответствие и отсутствие всего того, что должно присутствовать, несу ответственность единолично, поскольку было стыдно позориться перед бетой. И да, мне тоже хотелось бы, чтобы все было не так.
читать дальше
Тактичность - редкая, исключительная способность не вламываться в спальню бессознательного индивидуума, смертельно уставшего после сессионной гонки и вчерашнего алкогольного марафона, ознаменовывая свое пришествие грохотом замка, пронзительным скрипом половиц, топота в диапазоне небольшого стада средних размеров парнокопытных и громогласным воплем: "Я переезжаю к Хангену и начинаю учить китайский!"
Кюхен обреченно стонет.
- Он, наконец, сделал тебе предложение?
Хичоль фыркает.
- Еще нет. Но я над этим работаю.
Прикрывая рукой порядком помятое лицо, второй придерживая расползающиеся в разные стороны части черепа, Кюхен садится в кровати. Пробравшись сквозь завалы одежды, учебников и аппаратуры, Хичоль проворачивает створки жалюзи. Солнечный свет делает страшные, почти наверняка необратимые вещи с глазами Кюхена. Быть может, он пришлет Хичолю гигантский счет от офтальмолога. Или из рехаба.
- У тебя новые соседи, - докладывает омерзительно бодрый Хичоль и обозревает окрестности, осторожно, чтобы не замарать рук, отогнув вниз одну металлическую планку.
- Ты уже успел затащить их в постель? Всех или по очереди?..
- Смешно, - нараспев проговаривает тот.
- ...высосать всю кровь и избавиться от тел? - слабым голосом продолжает умирающий от похмелья Кюхен. - Который час? Десять?! Ты рехнулся?
- Отлично, Шерлок, - хмыкает Хичоль, скептически поглядывая на кипу грязных носков, которых Кюхен, за неимением домашнего питомца, терпеливо разводит возле мусорной корзины - из соображений рациональности и чисто научного интереса. - Они оставили тебе послание. Вставай, поможешь собрать вещи.
Кюхен заползает обратно под подушку, притворяясь деталью интерьера.
- Ты заказал караван слонов? - невнятно бурчит он.
- Что ты там шелестишь? - рявкает Хичоль, возмущенно отряхивая локоть свежевыглаженной рубашки (даром, что сегодня суббота) от густого слоя пыли с пустой книжной полки, на которую имел неосмотрительность опереться.
- Говорю, ты разоришься на этом переезде. Можно было бы...
- О себе подумай, - обрывает Хичоль пиная воздух в тщетной попытке избавиться от прицепившегося к штанине носка. - Эй, скажи своим животным, я боюсь подхватить бешенство.
Кюхен громко зевает.
Ступая осторожно, чтобы не угодить в еще какое-нибудь воплощение антисанитарии, Хичоль прокладывает путь к выходу.
- У тебя почти месяц, чтобы найти мне замену. Хотя, как ни крути, это будет лишь жалкое подобие. Или новую квартиру, - напоминает он и хлопает дверью.
Кюхен скатывается на пол. Черт с ним, с Хичолем - куда более насущная проблема требует немедленного рассмотрения.
--
Послание он замечает лишь через два дня: стандартный альбомный лист с надписью "Привет! (:" прилеплен к стеклу окна дома напротив. Близость строений - единственная причина, по которой Кюхен обзавелся жалюзи: едва ли нашелся бы доброволец, согласившийся спокойно разгуливать по дому в любимых семейных трусах, зная, что на него глазеет с десяток любопытных соседей. Если, конечно, он не эксгибиционист.
Хичоль уже успел навести справки.
- Зовут Ынхёк, работает на радио, тренируется в центре, любит апельсины и клубнику, танцевать и SNSD. Не пьет. И разводит улиток, можешь себе представить? - на одном дыхании выдает он с порога. - Так, с этой коробкой все. Осталась только кухня.
- Ты точно с ним не спишь? - уточняет Кюхен и, наткнувшись на разъяренный взгляд, поднимает руки в знак примирения. - Я просто спросил. На всякий случай.
Хичоль нетерпеливо отмахивается.
- Я забираю кофеварку, - заявляет он, вызывая бурю протеста со стороны Кюхена.
- Беру свои слова назад! - умоляет тот. - Ну Хичоль!..
--
Проходит еще две недели, прежде чем Кюхен знакомится с новым соседом. Поздно вечером он по частям выносит гигантскую гору хлама, оставшегося от Хичоля, и грозящего стартовать процесс разложения прямо в прихожей. Каждое утро, проносясь мимо зеркала, Кюхен провожает взглядом квадратный желтый стикер, с которого кривоватые буквы слова "мусор" и восклицательный знак, больше напоминающий вопросительный, с укором глядят ему вслед. Каждый вечер Кюхен не находит в себе сил на подобный подвиг.
Бормоча под нос проклятья в адрес кое-кого, кто покупает ненужные вещи, а после ленится прибрать за собой, Кюхен тащит вниз плотный черный пластиковый пакет, содержимое которого всеми немыслимыми углами впивается в его ребра. Улица тонет во мраке - разумеется, именно сегодня фонари должны не гореть. Что-то-то маленькое и неразличимое в темноте бросается ему под ноги и, почти мгновенно потеряв равновесие, Кюхен с силой ударяется о шершавый битум, слыша явственный треск ветхой ткани старых джинсов.
- Чоко! - встревоженно зовет чей-то голос. - Ко мне!
Кюхен трогает колени: под пальцами хрустит влажная от крови асфальтовая крошка. Нафиг это все.
- Все в порядке? - продолжает тем временем голос.
- Со мной или с Чоко? - переспрашивает Кюхен, лягая ничуть не пострадавший мусорный мешок.
Невидимый собеседник издает нервный смешок, в глаза ударяет подсветка мобильного телефона.
- У вас кровь! - голосит сердобольный незнакомец.
- Спасибо, Капитан, - вполголоса бормочет Кюхен, чувствуя, как его тянут за руку.
- Нужно обработать! Инфекция! Заражение крови! Пойдемте!
- Да-да, - подхватывает Кюхен, - голактеко! Опасносте! - и, кряхтя, поднимается на ноги.
- Я Ынхёк, - помолчав, представляется собаколюб и тут же спотыкается о забытый мешок. Имя вызывает смутные воспоминания.
- А вдруг я серийный убийца? - интересуется Кюхен, размазывая кровь по содранным ладоням. - А в мешке как раз труп? Если не собираетесь звать полицию, необязательно все время светить мне в лицо, - сварливо напоминает он.
- Ох, прости, - поспешно прикрывает экран Ынхёк и умолкает тем самым образом, когда даже в кромешной тьме становится ясно, что он отчаянно краснеет - словно температура окружающей среды поднимается на несколько градусов.
- У меня есть бинт и пластырь, справлюсь, - заверяет Кюхен. - И гора мусора, которая мечтает отправиться на свалку.
- Я помогу! - спохватывается Ынхёк, - это же из-за меня. Только заведу Чоко домой. Здесь близко, - почему-то добавляет он.
--
Лишь уставившись на освещенные окна своей комнаты, Кюхен вспоминает, где слышал его имя. Едва за ними закрывается дверь, вспыхнувшие уличные фонари заливают двор мягким оранжевым сиянием. Забытый мешок неприглядной кляксой темнеет на асфальтовом полотне. С этого ракурса все выглядит совсем по-другому, как если смотреть на знакомую обстановку изнутри зеркала. Заслышав шаги, Кюхен разворачивается. Очевидно, Ынхёк собрал все антисептические средства, которые только существуют на территории Южной Кореи. Впрочем, часть может быть приобретена за границей - Кюхен не стал бы ручаться.
Легко опустившись перед ним на колени, Ынхёк принимается осторожно вытирать уже подсохшую бурую корочку. Пальцы путаются в растрепанных нитках, бахромой обрамляющую внушительную дыру на джинсах.
- Может, лучше снять? - предлагает Ынхёк, поднимая голову.
- Что, так сразу?
Ынхёк открывает рот. Ошеломленный собственной бестактностью, Кюхен смотрит ему в глаза, чувствуя, как мучительно заливает краской шею и лицо, и думает, что Вселенское возмездие на этот раз не слишком припозднилось.
- Да. То есть, хм. Наверное, - сбивчиво соглашается он, отступая на шаг, и упирается поясницей в подоконник. - Я сейчас.
--
Через час после того, как, проведя пятнадцать минут без штанов в квартире незнакомого, в сущности, персонажа, так и не переведя действия в горизонтальную плоскость (не то, чтобы это хоть каким-то образом входило в его планы на сегодняшний вечер), Кюхен официально скончался от неловкости, его бессмертный дух снисходит обратно в бренное тело. Они с Ынхёком водружают на плечи оставшиеся пакеты, покрывая себя ранами и шрамами в процессе тактильного контакта с их содержимым, состоящим, по всей видимости, из наборов юного хирурга и слесаря.
Опустевшая прихожая радует глаз обрывками древнего номера Cosmopolitan и горсткой строительной пыли. Будучи гостеприимным хозяином, Кюхен предлагает отправиться в гости к Ынхёку, мысленно прикинув, что в его холодильнике последний таракан уже с неделю как протянул ноги. Все шесть.
Чоко радостно скачет вокруг хозяина, недобро зыркая на Кюхена, который искренне сожалеет об отсутствии, скажем, скафандра NASA. Трусливо поджав пальцы ног и запихнув руки поглубже в карманы, он пытается создать иллюзию беззаботности.
- Недавно здесь живешь? - благовоспитанно интересуется он, записывая себе очко за проницательность - неразобранные коробки с вещами кучкуются посреди пустой гостиной.
Ынхёк, тем не менее, не замечает его промаха.
- Только переехал. Но и это ненадолго, если в ближайшее время не найду кого-нибудь, кто согласится оплачивать половину аренды.
На этом список тем для поддержания светской беседы исчерпывается.
- Я слышал, у тебя улитки? - не подумав, выпаливает Кюхен.
- Откуда ты зна... А, так ты, наверное, и есть сосед Хичоля? - расплывается в улыбке Ынхёк, и Кюхена раздирает двойственное чувство: с одной стороны, есть нечто необычайно очаровательное в том, как морщится его нос, с другой... впрочем, одного этого пункта вполне достаточно для вечного пропуска в ад для сентиментальных подростков и странных манерных типов, одетых в розовое и леопардовое (половина из которых - его лучшие друзья). Скорее всего, это у него от жары помутнение.
Телефон звонит как раз в тот момент, когда Кюхен почти готов к прыжку в окно под бдительным оком Чоко. От неожиданности собака заходится пронзительным лаем. Вспомнивший, что забыл фамильную реликвию, без которой его семейная жизнь обречена на крах, Хичоль раздраженно поливает ядом коврик под дверью, о чем незамедлительно уведомляет трубку. Ключи он, естественно, тоже забыл.
Сминая задники и неловко извиняясь на бегу, Кюхен, игнорируя лифт, скатывается по лестнице, и, пару раз потеряв по дороге кроссовок, без приключений добирается до своего этажа. Уже следуя за безостановочно трещащим Хичолем, он понимает, что оставил мобильный на подоконнике в чужой квартире. Просто супер.
--
День без телефона проходит восхитительно: Кюхен впервые в жизни высыпается и основательно берется за PS3 - его глаза уже понемногу начинают карабкаться на лоб, когда в одиннадцатом часу вечера в дверь настойчиво трезвонят. Тем не менее, Кюхен отнюдь не приходит в восторг от перспективы неожиданных визитов.
"Чертовы Свидетели Иегова", - мрачно думает он, затачивая воображаемый топор для кровавой, но справедливой расправы. На лестничной площадке переминается с ноги на ногу Ынхёк в огромной красной кепке набекрень. Его палец по инерции давит на звонок еще несколько секунд, мобильный Кюхена зажат в другой руке.
- Обычно я не открываю реализаторам подпольной продукции, - предупреждает Кюхен. - Надеюсь, ты без Чоко?
Ынхёк почти испуганно кивает и, судя по всему, норовит обратиться в бегство. Нарисовавшийся за его спиной Хичоль, в порыве беспокойства заглянувший на огонек, мигом оценивает ситуацию и почти втаскивает его в прихожую, ежесекундно шикая на Кюхена, чтобы не путался под ногами, поставил чайник, сбегал в супермаркет и, желательно, повзрослел - все это одновременно.
--
- Ему нужен сосед, - положив подбородок на ладонь, мямлит Кюхен, почти не открывая рта.
- Это ты сейчас по-улиточьи сказал?
- Ему нужен сосед по комнате.
Оглушительно бряцающий ложкой по стенкам чашки Хичоль притормаживает.
- Насколько я помню, тебе тоже.
Кюхен вздыхает.
- Не понимаю, в чем проблема. Итук говорит, он почти нормальный.
- Что в твоем глубоко извращенном понимании "почти" и кто такой Итук?
- Фанат SNSD, не забывай. Итук работает с ним на радио.
- И что я скажу? "Давай жить вместе"?
Хичоль пожимает плечами.
- Мы знакомы два дня. Это тупо. Звучит почти как предложение узаконить отношения.
- Тем более не вижу проблемы, раз ты определился, - вставляет Хичоль и пальцем зачерпывает джем прямо из банки. - Сколько у тебя осталось, неделя?
- Десять дней.
- Какая разница.
- Может, мне к вам переехать? - с надеждой спрашивает Кюхен.
- Мечтай!
Кюхен упирается лбом в столешницу, увлеченно разглядывая следы от ножек табурета на линолеуме. Хичоль гремит посудой в раковине, долго возится с тарелками, раскладывая их в сушилку. Уже стоя на пороге, он оборачивается.
- Иногда такое случается, Кю. В том, что тебе кто-то понравился, нет ничего смертельного, - странным, непривычным голосом произносит он.
Замок щелкает раньше, чем Кюхен успевает опомниться.
--
Через два дня коробки и аквариум громоздятся под дверью ванной, и Кюхен едва не опаздывает на отчетный митинг с Хичолем, заявившим, что с этого дня он слагает полномочия ангела-хранителя, переквалифицировавшись в фею-крестную. Кюхен так ему признателен, что пропускает этот бред мимо ушей.
- Ты с ума сошел, - первым делом информирует его Сонмин, когда запыхавшийся в забеге вверх по эскалатору Кюхен без сил валится на стул напротив.
- Почему ты здесь? - парирует Кюхен. - Пить! Есть! Бегом!
- Хичоль занят, я за него. Он рассказал мне поистине чудовищные вещи.
- Минни, водички попей, а то кровь носом пойдет, - усмехается Кюхен. - Что на этот раз? Я заблокировал тебе доступ на princessinpink.com? Съел первенца твоей морской свинки?
- Жуй свой бургер и молчи. Мало того, что ты приглашаешь незнакомого...
- Не я, а Хичоль!
- ...кадра жить в твоей квартире - это твое дело. Но улитки, Кюхен! Улитки! Маленькие и склизкие! Бррр!
- Он диджей на радио, которое ты слушаешь круглосуточно. Не думай, все давно в курсе, что ты звонишь в прямой эфир каждую неделю, представляясь Минсикой. И какие песни заказываешь, тоже ни для кого не секрет.
На это Сонмину нечем возразить.
--
Улитки оказываются миролюбивыми флегматичными существами, ничуть не похожими на плотоядных слизней, о которых снимают фильмы ужасов "с продолжением". В отличие от собаки, с которой у Кюхена с первой секунды знакомства устанавливаются несколько напряженные отношения. И хотя в какой-то момент они, выражаясь образно, подписывают пакт о ненападении, проведя территориальный раздел и разграничив сферы влияния, в глубине души Кюхен даже этому рад: теперь у него всегда есть повод не мыть посуду или не пылесосить в прихожей, ведь там, притаившись, строит планы кровной мести практически неприрученный монстр, от агрессивного лая которого даже у экстрасамоуверенных людей невольно разовьется комплекс неполноценности.
Тотальную социальную неприспособленность Ынхёк компенсирует тем, что занимает совсем немного места и ест, что дадут. Кроме того, при его врожденной патологической страсти к порядку Кюхену больше нет нужды волноваться, что он оставил включенным свет, воду или утюг, забыл закрутить крышечку на тюбике с зубной пастой или вытереть пыль с телевизора в гостиной. Ынхёк не устраивает вечеринок, почти всегда ночует дома, ежедневно меняет листья в аквариуме и выгуливает свое карманное чудовище, вовремя платит за аренду и не задает лишних вопросов, хотя в данном случае Кюхен впервые в жизни недоволен последним обстоятельством.
- Может он натурал? - осторожно начинает Чжоу Ми, доверительно касаясь его руки.
- Наверняка у него и девушка есть, - мстительно поддакивает Сонмин и втягивает остатки фраппучино через соломинку так громко, что на них оборачиваются практически все посетители. - Какая-нибудь маленькая и хорошенькая.
Хичоль задумчиво ковыряется ложечкой в мороженом.
- Познакомь нас! - командует Сонмин.
Кюхен давится кофе.
- Ни за что! - хватит с него того раза, когда Сонмин и Чжоу Ми, нацепив для конспирации огромные зеркальные очки и широкополые шляпы безумной расцветки, уселись на скамейке напротив входа в подъезд его дома и, стоило кому-нибудь возникнуть в поле их зоркого зрения, набирали номер Кюхена и громким шепотом описывали внешний вид объекта, сопровождая комментариями каждую деталь гардероба. Второго такого позора Кюхен просто не переживет, а пойдет и сунет голову в пасть Чоко, о чем не считает нужным умалчивать.
- Тогда вечеринка? - жалобно просит Чжоу Ми, умильно склоняя голову набок. При видимой язвительной непробиваемости, Кюхен всегда питал слабость к подобным жестам, и все это знают.
--
Вечеринка предсказуемо оказывается еще хуже, чем Кюхен мог предположить: сперва все тыкают пальцами в улиток, потом носятся с собакой и Хичолем, затем прибавляют градус для теплоты атмосферы. Таким образом, к приходу Ынхёка с вечерней тренировки в гостиной творится что-то невообразимое, и Кюхен долго и путано объясняет, почему в аквариум подселили парочку роллов с креветками ("креветки - это же морские улитки!"), а Чоко целиком замотана в клетчатый шарф от Burberry ("бедняжка так дрожит, она замерзла!"), принадлежащий Чжоу Ми. Ынхёку, как опоздавшему, пытаются налить как минимум штрафную бутылку, но тот вежливо отказывается, ссылаясь на слово чести, данное еще в восьмом классе, что приводит Сонмина в неописуемый восторг.
В итоге, расстроенный Кюхен до полуночи выслушивает едкие замечания Хичоля, в очередной раз собравшегося паковать вещи и уходить жить к Шивону, чтобы служить в церкви уборщиком огарков с подставок перед иконами, посещать уроки верховой езды и жениться на женщине.
- Шивон - протестант, - увещевает Кюхен.
- Все уроды, - резюмирует Хичоль.
После этого заканчивается и мартини, и терпение Кюхена, который почему-то засыпает в комнате Ынхёка.
--
Какой бы удобной ни была кровать, проспав на ней четыре с половиной часа в одежде можно смело ожидать лишь бесконечной усталости и разбитой психики на весь последующий день. И дело вовсе не в алкоголе.
Открыв глаза, Кюхен долго раздумывает, стоит ли вскочить и бежать вперед, прорываясь сквозь цепи передовых отрядов похитивших его пришельцев или, притаившись спящим, выждать подходящего момента. От ровных рядов книг на стеллаже напротив у него грозит развиться апейрофобия.
Почувствовав на себе чей-то внимательный взгляд, он делает попытку незаметно оглядеться - скукожившийся в кресле у окна Ынхёк почти не подает признаков жизни, но белки глаз ясно выделяются в подсвеченной слабыми предрассветными сумерками комнате.
- Доброе утро, - шепотом произносит он.
- Доброе утро, - хрипло отвечает Кюхен, старательно прочистив горло. - Я заснул в твоей постели, - если не считать того факта, что это донельзя очевидно, звучит довольно двусмысленно. - То есть, я не хотел. Не знаю. Не помню, как это получилось, - сокрушенно заканчивает он и умолкает, испытывая единственное желание - пойти и удавиться собственным косноязычием.
- Послушай, - мнется Ынхёк, пока Кюхен борется с покрывалом, - сейчас, наверное, не самое лучшее время. А, ладно.
- Говори, раз начал, - сердито бурчит Кюхен, окончательно запутываясь.
- Ты мне нравишься. В этом... смысле, - тихо говорит Ынхёк, отводя глаза.
Повисает отвратительно многозначительная пауза. Ынхёк прячет лицо в ладонях, слова доносятся приглушенно.
- Прости. - Это все слишком быстро, не знаю, что на меня нашло.
- Я, - начинает Кюхен и понимает, что его словарного запаса потенциального выпускника далеко не последнего ВУЗа страны в данной ситуации явно недостаточно. - Я не возражаю, - наконец выдавливает он. Звучит как-то подозрительно в стиле Сонмина.
Ынхёк поднимает голову, встречается взглядом с Кюхеном и краснеет до корней волос.
- Тогда...
- Круто, - реагирует Кюхен, натянуто улыбаясь, и машет в ответ.
"Что я делаю?!" - убивается его мозг, вступивший в вооруженный конфликт с языком.
Ынхёк рывком вскакивает, делает шаг вперед.
- Я собираюсь тебя поцеловать, - зачем-то сообщает он.
- Нет! - протестует Кюхен, прикрывая рот рукой. - Зубы! Щетка! Почистить срочно!
--
Наутро - когда наступает настоящее утро, с солнцем и головной болью, Кюхен бесцельно бродит по опустевшим комнатам, игнорируя забытые в самых неожиданных местах стаканы и обрывки салфеток.
Ынхёк закрылся в ванной и, вероятно, утопился, потому что оттуда уже минут сорок не доносится ни звука. Желая максимально оттянуть момент начала очередного эпизода шоу "Неловкость", Кюхен находит пристанище в кухне, где долго и старательно размазывает по поверхности стола лужицу пролитого анчоусного соуса. В проеме окна взбудораженный город шумит стандартным урбанистическим рингтоном, солнце подбирается к зениту, и в этом раунде не предусмотрено ни подсказок, ни звонка другу. Ынхёк молча садится напротив, вертит в руках зубочистку.
- То, что я сказал, - начинает он, глядя куда угодно, только не на Кюхена, - это, в смысле...
При свете дня слова кажутся раза в два шероховатее и процентов на двести бессмысленней.
- Передумал? - отзывается Кюхен, преувеличенно внимательно изучая заиндевевший винный осадок на дне забытого в морозилке бокала. - Если да, то ничего.
- Нет! - поспешно выпаливает Ынхёк и ожидаемо краснеет.
Краем глаза Кюхен фиксирует движение на светлой стене у двери. Крупная улитка неторопливо взбирается вверх по облицовочной плитке, оставляя позади блестящий клейкий след. Сероватая раковина важно покачивается на упругом тельце.
- Привет, Сефирот.
Оглянувшись, Ынхёк и устремляет на него взгляд, от которого хочется поежиться.
- Как ты сказал? Это что, имя?
- Естественно, - ворчит Кюхен, - у всех должно быть имя.
Ынхёк отворачивается, сжимает губы, сдерживая неуместную улыбку.
"Псих", - думает Кюхен. Даже в его голове это звучит без обычной иронии.
- Кто-то оставил аквариум открытым.
- Вперед! - подгоняет Кюхен. - Миру нужен новый герой! Даже если это будешь ты.
--
Минутным порывам следует поддаваться, не раздумывая, во избежание дальнейших разочарований. Кюхен и рад бы вести себя получше, однако само присутствие Ынхёка оказывает на него странное влияние. Посвятив целый вечер увлекательнейшему квесту "Собери брюхоногих, можно по частям", умерившему весь романтический пыл, Кюхен не находит в себе достаточно сил для осуществления стратегических маневров, а потому проваливается в сон, едва оказавшись в положении лежа. Около полуночи что-то холодное и влажное касается его ступни, отчего он кубарем скатывается с кровати. Полосатая улитка дружелюбно шевелит рожками. Кюхен впервые сожалеет, что это не хомячки.
В кухне горит свет: Ынхёк методично перетирает вымытую посуду полотенцем с надписью "sexy". Движения вялые и замедленные, собранная в хвостик челка колышется в такт.
- Набиваешься в фавориты? - осведомляется Кюхен, наблюдая, как выскользнувшую из рук кружку перехватывают в сантиметре от пола. - Моя любимая, между прочим.
- А я мечтал, что за работу сверх нормы больше заплатят.
- Скорее, лучше накормят.
- Иди спать, - усмехается Ынхёк.
- Не могу. Твоя девушка явилась изменять тебе со мной, - продолговатая раковина со втянувшейся в нее улиткой неподвижно покоится на столе.
Ынхёк устало трет глаза.
- Мы недавно расстались.
- Сейчас заплачу. Значит, у меня есть шанс? - неожиданно для самого себя понижает голос Кюхен.
- Выходит, так.
- Мы пришлем тебе открытку с медового месяца, - обещает Кюхен.
- Жду не дождусь, - кивает Ынхёк, откладывая полотенце и незаметно сокращая дистанцию между ними. - Надеюсь, вы пригласите меня крестить вашего первенца?
- Я из католической семьи, - напоминает Кюхен, пристально разглядывая его губы. От опустившейся завесы тишины звенит в ушах.
- Кюхен, - говорит Ынхёк, - я...
Слетевшая с катушек Чоко с яростным рычанием впивается в лодыжку Кюхена. Ынхёк сгибается пополам от хохота.
--
Сонмин и Чжоу Ми в судейских мантиях и нелепых костюмах овощей восседают за широким столом. Хичоль в коротком черном платье и белом парике с вызывающе-красным бантом поигрывает деревянным молоточком.
- Подсудимый, - как по-писаному читает Шивон, голову которого венчает пиратская треуголка, - подойдите.
Присяжные справа невнятно шушукаются, Чжоу Ми сводит вместе кончики пальцев, Сонмин обмахивается пестрым веером.
- Признаете ли вы себя виновным?
- Чего? - ухмыляется Кюхен.
- Ты обещал, - шипит Хичоль. - И что теперь?
В зеркальных полосках на потолке отражается круглая шапка в виде головы кенгуру у Кюхена на голове.
- Что за чушь? - огрызается он. - Минни, прекращайте этот фарс.
За спиной слышится шелест шагов и Ынхёк с ярко-оранжевой шевелюрой, в наряде, скорее всего, изображающем вооруженное восстание проросшей фасоли, пританцовывая, приближается к трибуне. "Would you marry me?" - чистым голосом поет он, и этого Кюхен не в состоянии вынести. Резко выныривая из глубины сна, он тяжело дышит, уцепившись за сбившиеся в ком простыни, борясь с головокружением, и пульс бешено бьется в висках, как слабый отзвук кессонной болезни.
Его внимание привлекает осторожный стук. Заспанный Ынхёк не без опаски заглядывает в щель приоткрытой двери.
- Ты кричал.
Кюхена трясет от смеха.
- Знал бы ты, почему, - с трудом выговаривает он.
Ынхёк вздыхает.
- Ты точно в порядке?
- Нет, мне страшно, монстр из шкафа обещал вернуться, как только останусь один.
Дверь бесшумно закрывается.
Кюхен уже начинает дремать, когда чувствует, как прогибается под дополнительной тяжестью дальний край матраса.
- Шевелись, - недовольно бурчит Ынхёк, нарочно возится и шуршит, чтобы его позлить, и укутывается в плед, хотя август стоит в разгаре.
- Я подам на развод, - сквозь наплывающую дымку невесомости угрожает Кюхен.
--
- Меня с юности грызли сомнения, что ты не мой сын, - полирует ногти Хичоль, - и худшие прогнозы на твой счет начинают сбываться.
Кюхен беззаботно качается на стуле. Сонмин со стуком ставит на стол поднос.
- А теперь ты расскажешь все, - не терпящим возражений тоном заявляет он.
Кюхен взмахивает руками, но в последний момент удерживает равновесие.
- Не о чем здесь рассказывать.
- У вас был секс? - подозрительно хмурится Хичоль.
Кюхен фыркает.
- Объясни лучше, как тебе удалось выскочить замуж раньше меня, да еще и не сходив ни на одно свидание? - негодует Сонмин.
- Стоп-стоп! - звонко хлопает в ладоши Чжоу Ми. Девушка за крайней стойкой кассы, привычная к эксцентричности постоянных клиентов, только качает головой. - Как это, ни на одно?
Когда Кюхен пытается закрыть рукой глаза, чтобы хоть на мгновение избавиться от невыносимого зрелища объективной действительности, ножки стула предательски скользят по кафелю.
- Мы можем поговорить о погоде? - цепляется он за последнюю надежду, потирая шишку на затылке.
- Нет! - следует исчерпывающий ответ трех голосов.
--
- Ну Кю, - ноет Сонмин, - это же так романтично.
- Идеальное первое свидание, - мечтательно вздыхает Чжоу Ми.
- Позволь, я кое-что тебе объясню, - слегка сжимает его ухо Хичоль, и это очень, очень плохой знак. - Пока ты, моя маленькая глупая Золушка, на моем попечении, будешь делать то, что я велю. Скажу: "Полезай в тыкву", - и полезешь, уяснил? - хватка крепчает с каждым словом.
- Мы желаем тебе только добра, - глядит на него честными глазами Чжоу Ми.
Сонмин деловито извлекает из сумки YSL блокнот в пушистой розовой обложке.
"Операция: Идеальное свидание" - прикусив от усердия кончик языка, выводит он.
Хичоль отпускает Кюхена, чье пунцовое ухо полыхает огнем.
--
-... на частоте 89,1 fm. С вами по-прежнему Итук, и у нас новый звонок. Алло! Говорите?
- И-и-и-и-и!
- Привет, Минсика!
- Хэллоу! Я хочу передать привет Кюхе... Ынхёку, который лечит улиток, и заказать песню группы Super Junior "Marry U"...
Закатив глаза, Кюхен закрывает вкладку fm-плейера. Следовало с самого начала заподозрить неладное. Тихий и молчаливый Ынхёк оказался в состоянии, не переходя в режим ожидания, вещать почти круглосуточно - связывайся с диджеями. Если бы Кюхен знал, что вместо Хичоля заполучит живой радиоприемник, он куда охотнее подыскал бы себе каморку на окраине. Или одиночную камеру. Кроме того, Ынхёк постоянно ест и перманентно голоден.
- У тебя точно нет глистов? - с сомнением оглядывает Кюхен опустошенный в три дня холодильник с недельным запасом провизии.
Ынхёк виновато кусает губы.
- Донхэ заходил. И Шиндон.
- Улитки уцелели? Пойду пересчитаю. Одна из них стала мне особенно небезразлична.
--
Главная проблема Ынхёка - склонность поднимать тревогу по пустякам. Вернувшись из двухнедельной поездки домой, он первым делом затевает скандал из-за того, что Чоко, на его взгляд, растолстела.
- Она круглая, как шар! Кюхен, я же просил!
Кюхен, исправно подкармливавший истосковавшееся создание остатками ужина, раздосадовано жмет на паузу.
- Я тоже рад тебя видеть.
Замявшись на мгновение, Ынхёк продолжает уже не столь запальчиво:
- Дело не в том, что мне жалко. У нее же сердце не выдержит. И зимний комбинезон станет тесный.
- Не слушай его, моя небритая красавица, я буду любить тебя даже тучной и мертвой, - с пафосом декламирует Кюхен. - Особенно мертвой.
- Ты безнадежен.
Второй странностью оказывается избирательная брезгливость: поздней ночью, проспорив, пожалуй, добрых двадцать минут, они заказывают суши. Ынхёк, так и не прикоснувшись к ужину, угрюмо елозит палочками одинокое зернышко риса. От тягостного молчания кусок не лезет в горло. Кюхен не ощущает за собой вины, но улучшению настроения это ничуть не способствует.
- Ты не будешь, я возьму? - быстро говорит он, выхватывая из чужой тарелки рисовый колобок.
Ынхёк горестно разводит руками.
- Какого черта? Теперь я останусь голодным.
- Тут полно еды. Ты с Сонмином переобщался? Или это новый эксперимент кружка маленьких принцесс?
- Ненавижу тебя! - взвизгивает Ынхёк и вылетает из-за стола. От хлопка двери дрожат оконные стекла.
- Женщины такие странные, - доверительно сообщает Кюхен заискивающе виляющей хвостом Чоко, - ты тоже не сахар, но хоть не привередничаешь. Иди-ка сюда.
На следующий день он приходит домой в футболке с принтом "I ♥ Choco", и Ынхёк целую неделю с ним не разговаривает.
Третий нюанс - чудовищная плаксивость. До финальных титров очередной обожаемой 'сопли в Большом городе'-мелодрамы Сонмина еще сорок минут, а они с Ынхёком дружно рыдают друг у друга на плече. Чжоу Ми сморкается в платок, Реук кусает ногти, у Донхэ подозрительно блестят глаза.
- Ума не приложу, почему я здесь, - делится наблюдениями с Хичолем Кюхен.
Хичоль неодобрительно цокает языком.
- Блондинки правят миром, - подмигивает Канин.
- И джентльмены по-прежнему предпочитают именно их, - замечает уткнувшийся в экран Шивон.
- Так вот почему ты разлюбил меня, когда я сменил имидж? - поворачивается к Кюхену Хичоль.
- Сгори в аду? - любезно предлагает Кюхен и краснеет как помидор.
--
Вопреки стратегическим проектам фрик-отряда, на первом официальном свидании они гуляют по парку. Ветер нехотя шевелит сморщенные и ржавые от жары листья, в воздухе кружатся стрекозы. Вокруг с радостным писком носятся полуметровые назойливые дети, и Кюхену отчаянно недостает плейера с вакуумными наушниками, очков Чжоу Ми и непринужденности. Он не хочет, чтобы все было идеально, он хочет домой.
- Ты не должен провожать меня до двери, - сообщает Ынхёк, когда фонари подсвечивают тускло-синие сумерки. В глазах искрится смех.
- Я живу в той же квартире, - вполсилы огрызается Кюхен. - И вообще, с чего это вдруг?
- Моя мама и Шивон будут против.
Кюхен хочет полюбопытствовать, распространяется ли этот запрет на любого рода сексуальные инсинуации до первой брачной ночи, когда телефонный звонок избавляет его от необходимости подыскивать более достойный ответ. Через полминуты Ынхёк срывается с места.
- Хичоль, - кричит он через плечо, чудом избежав столкновения со столбом, - попал в аварию! Перелом! Сотрясение!
Кюхен еще много лет пребывает в твердой уверенности, что это тоже было спланировано заранее.
--
Кюхен не уверен, как должно быть у нормальных людей, но любая попытка совершить что-нибудь сентиментальное, о чем так восторженно верещат Сонмин с Чжоу Ми, обречена на провал в зародышевой стадии.
- Что я должен сделать? Влезть в окно с розой в зубах? - покатывается со смеху он.
- Будь серьезней, - одергивает Хичоль, листая свежий выпуск Men'sHealth, приобретенный исключительно ради обнаженного пресса Шивона на обложке. - Здесь сказано: "Узнай о фантазиях и воплоти их в реальность". Думаю, истина где-то рядом.
- После того, как вы подарили Ынхёку диадему, просто не знаю, чего ему еще желать, - понуро дергает плечом Кюхен.
Только поэтому, очутившись без присмотра в громадном молле в канун Рождества, он направляет свои стопы в отдел видеоигр, где приобретает четыре джойстика, геймбой и клавиатуру для виртуального синтезатора для себя, и симулятор свиданий - для Ынхёка. О чем еще может мечтать принцесса? Разве что, о новом пони.
Неизвестно, как обстоит дело с нормальными людьми, но иногда Кюхена посещает безудержное желание спустить Ынхёка с лестницы. Скорее всего, это взаимно, поскольку пару раз они всерьез дерутся посреди гостиной, сметая по пути невовремя подвернувшиеся мелочи, а потом стонут и жалуются на саднящие царапины с синяками, когда приходится тянуться к открытой пачке чипсов, разграничивающей территорию автономии на диване. Кюхен криво улыбается, Ынхёк с нежностью поглаживает Чоко, и это даже лучше, чем пустые и бессмысленные, избитые десятками поколений слова.
Иногда Кюхен не чувствует себя в состоянии предстать перед огромным безжалостным миром, ставящим его перед фактом необходимости получения высшего образования, своевременной платы налогов и пользованием общественным транспортом. Тогда он остается дома, Ынхёк звонит на работу, талантливо сипит в трубку, притворяясь неизлечимо больным, а Итук на всю страну оповещает о том, что у его бессменного напарника захворали улитки, срочно требующие бдительного медицинского ухода.
Они не отвечают на звонки, а ближе к ночи Хичоль приносит самый дорогой собачий корм для Чоко, которая в "ветеринарные дни" может сколько угодно тешить свое болезненное самолюбие в гордом одиночестве запертой прихожей, скрестись в стены и подло догрызать любимые кеды Кюхена.
--
Кюхен не сразу понимает, что настырный звук, мешающий его здоровому детскому сну, принадлежит вовсе не будильнику. В такое время это может быть только Хичоль. Он нарочно медленно выбирается из-под двойного слоя одеял, придирчиво выбирает между вязаным зеленым свитером с красными оленями и серым с оранжевыми снежинками, который присмотрел для себя Ынхёк, по-стариковски шаркает по коридору, и распахивает дверь с доброжелательным:
- Какого хрена ты никак не усвоишь, что я завязал с...
"Оргиями" хочет сказать Кюхен, глядя на элегантную даму в очках, застывшую на пороге. Дама неуверенно посматривает на табличку.
- Ли Хёкдже? - сконфужено спрашивает она.
- Нет, не он, - хрипит Кюхен.
- А где я могу его найти?
- Не зна...
- Мама! - вопит замотанный в одно одеяло Ынхёк, едва не роняя его от избытка чувств.
Взгляд Кюхена растерянно мечется между ними.
- Почему Хёкдже? - глупо вопрошает он, ненавидя себя за это.
На плечо Кюхена приземляется нетерпеливая веточка омелы, которыми предусмотрительный Реук увешал весь потолок. Мигающая надпись над мутным от многочисленных отпечатков рук зеркалом прогнозирует счастливое Рождество.
--
В начале весны путем бессовестного шантажа Ара вытаскивает Кюхена в ежегодное шоппинг-турне. Дабы избежать всеобщих насмешек, приходится прибегнуть к тактике высшего пилотажа маскировки, и первая половина дня проходит относительно терпимо, пока они неторопливо завтракают, блуждают по секциям книжной лавки, заглядывают в мини-кинозал, но уходят на середине сеанса, пьют кофе на туманной набережной вместо обеда, после чего вновь возвращаются в торговый центр, и приходит черед самой ненавистной фазы. Для Кюхена нет принципиальной разницы, будет ли это стоковая распродажа или отдел прет-а-порте - лишь бы побыстрее и при минимальном количестве живых свидетелей. Примерно на третьей попытке сделать покупку он принимается показательно страдать, вздыхая и жалуясь на мозоли, запах нафталина и оскорбительные взгляды консультантов; подходе на седьмом надежда окончательно покидает его истосковавшееся сердце, а в девятом магазине они нос к носу сталкиваются с Ынхёком, с раннего утра уехавшим по делам в Пусан. Незнакомая девушка в яркой куртке виснет не его удобно согнутом локте, и Кюхена обуревает веселая ярость. Внутренний эмоциональный поединок, вероятно, не укрывается от внимательного взгляда сестры.
- Кто это? Ты их знаешь? - спрашивает Ара, легкомысленно сжимая руку Кюхена, и в этой прекрасной, достойной экранизации в миллион первый раз сцене не хватает лишь сакраментального "это совсем не то, что ты думаешь".
--
Кюхену хочется смеяться от собственной нелепости. Ынхёк избегает его весь вечер, а ближе к полуночи бесшумно выскальзывает из дому, вернувшись вместе с шумным Донхэ, когда утро уже сереет над промокшей мостовой. Прихватив геймбой и напрочь забыв о зубной щетке, Кюхен уходит ночевать к Хичолю.
В течение последующих сорока восьми часов их ничем не примечательные апартаменты превращаются в явочную квартиру по всем канонам шпионских романов: разные люди без какой-либо временной схемы наведываются в разные комнаты, перемещают не связанные никакой логикой предметы и, совершив ряд иных манипуляций, поспешно удаляются. На третий день случается неизбежное: осторожно повернув в замке ключ, Кюхен ступает в прихожую одновременно с вывалившимся с клубами пара из ванной взъерошенным Ынхёком. Выдержав паузу в лучших традициях классической школы актерского мастерства, он настороженно уточняет:
- А где Чоко?
Ынхёк, над которым нависла нешуточная угроза сердечного приступа от испуга, разумеется, роняет полотенце. Сообразив, кто перед ним, он упирает руки в бока - общение с Сонмином еще никому не пошло на пользу, и никаким боевым искусствам не спасти положения.
- Ты явился сюда среди ночи, чтобы спросить об этом?
Кюхен бросает взгляд на часы, которые остановились, если ему не изменяет память, года два назад: стрелки замерли на тридцати шести минутах девятого.
- Нет, мне нужна моя щетка. Новая царапает десны, а в моем возрасте нельзя быть безалаберным в таких вопросах.
Вздохнув, Ынхёк подбирает полотенце - действие, по мнению Кюхена, совершенно излишнее.
- Это была моя сестра, - с вызовом говорит он, и Кюхен в который раз переживает микрокризис самоидентификации.
--
Перебирая в памяти события, предшествовавшие несчастью, многим свойственно наделять невинные мелочи зловещим смыслом, видеть подтекст там, где его не могло быть. Кюхен рад, что у него почти не осталось воспоминаний об этом дне, потому что моделировать ситуацию, которую невозможно переиграть, бессмысленно и нерационально.
Девятнадцатого апреля они загружаются в неприметный служебный мини-вэн, утро именно такое, каким должно быть в середине весны, и это последнее целостное воспоминание, которое отпечатывается, наверное, даже на внутренней стенке черепа Кюхена. Впрочем, есть еще одно: убив утро на настройку обновлений твиттера в телефонах присутствующих, он с чувством личного превосходства занимает место у дальнего окна, время от времени пролистывая тонны бреда, которые успели выплеснуть в сеть за полчаса люди, которые называют себя его друзьями. У Ынхёка дурашливо-романтичное расположение духа, поэтому он чередует виртуальную перепалку с Донхэ с изречениями, извлеченными из пучины глупости, и сердечками, адресованными большей частью Кюхену. Донхэ, правда, тоже перепадает кое-что.
"Ты спишь?" - всплывает новая вкладка, когда Кюхен почти готов задремать.
"Уже нет"
"<3 <3 <3"
Кюхен хочет зажмуриться от солнца, чихнуть и вслух спросить: "Почему это моя жизнь?", но визг тормозов, тяжелый рывок в сторону и острая боль в бедре кружат его в топком водовороте, из которого, как из черной дыры, не вырваться ни единой мысли. Он слышит скрежет металла и пронзительный крик, когда все вокруг, как в старых рисованных мультфильмах, поглощает непроницаемая чернильная мгла.
Он приходит в себя, и боль ржавым тупым капканом жует его со всех сторон, откусывая по маленькому кусочку, чтобы растянуть удовольствие. Только этим можно объяснить тот факт, что ему больше не нужен воздух - попытка сделать вздох буквально парализует, и слышно лишь, как от усилия скрипит зубная эмаль. "Там будет плач и скрежет зубов", - почему-то всплывает в памяти, и Кюхен усмехнулся бы, если бы только мог.
--
Первое пробуждение странное: тихие, вкрадчивые голоса баюкают, призывая проснуться - форменная нелепость. Кюхену кажется, что он проспал и занятия в младшей школе давно начались, а он, шестилетний, все еще дома и мама зачем-то тормошит его - для чего, все равно уже поздно... Картинка складывается далеко не сразу - без очков на глазах словно слюдяная пленка, очертания зыбки, как дрожащее от ветра отражение в лужах. Ара зовет его по имени, ее голос высокий и ломкий, и вокруг столько белого, будто он заснул в теплом сугробе - разве бывают теплые сугробы?
"Ынхёк", - вспоминает Кюхен, - "нужно позвонить", - но додумать эту крайне важную мысль он не успевает.
--
Хичоль таскается к нему, как прокаженный к целителю - Кюхен ничуть не удивился бы, узнай, что тот заставил больничный персонал выделить ему отдельную палату-люкс и ухаживать за собой, как за национальным героем. Громыхая костылями, он долго устраивается на узком кресле для посетителей, выбирает яблоко из блюда на тумбочке, ловко орудует карманным ножиком, очищая его от кожуры. Иногда даже делится с Кюхеном, которого уже порядком тошнит от сбалансированного больничного рациона.
- Ну как ты тут, мой лягушоночек? - обращается к нему Хичоль. Кюхена передергивает.
- Вчера я был пирожочком.
- Ты растешь в моих глазах, медсестры ужасно довольны - целых четыре ложки овсянки - грандиозный прогресс! Мы уже думали делать тебе клиз...
- Избавь меня от подробностей, - жалобно просит Кюхен, - я и так терплю тебя сутками напролет.
- Тебе все равно скучно, - отмахивается Хичоль.
Они говорят о жаре, которой не чувствуется в кондиционированной прохладе, о новой футболке (гипс не может стать помехой потребительской похоти) - полосатый череп с костями и жизнеутверждающее "too fast to live, too young to die" обязано, по мнению Хичоля, внушить Кюхену веру в светлое будущее. Раньше Хичоль присказкой "мы все умрем" заполнял пробелы в провисающей беседе или бессмысленных монологах на своем fm-нон-стоп, теперь он избегает этой фразы как чумы. Об Ынхёке они тоже почти не говорят.
- Он не помнит тебя, - резко сказал Хичоль в тот самый первый день, когда Кюхен впервые сел в постели и потребовал объяснить, какого черта здесь происходит. Точнее, попытался сесть и едва не умер от удушья. Кюхен до сих пор не решил, как реагировать на эту новость. Как будто человек в ответе за то, что его мозг самостоятельно принимает решения, какую информацию считать релевантной. Как будто он - робот, и одним движением из головы можно извлечь чип с данными, стоящими десятков лет какой-нибудь монотонной и унылой жизни.
Ынхёк ходит, улыбается, спит, разговаривает, узнает некоторые лица и места на старых фотографиях. Его сестра тратит безумную сумму на распечатку архивных залежей жесткого диска его пк. Джунсу, Реук и Есон прилетают на следующий день после того, как страшная новость доходит до Японских островов. Донхэ, кажется, прописался в палате, родные сутки просидели у его постели, не смыкая глаз. Когда Ынхёк очнулся, первое, что он сказал:
- Я так хочу есть!
В это время Кюхен валялся под операционной лампой, напоминающей софит, и кардиомонитор высчитывал кривые секунды его беспамятства. Ынхёк его так и не вспомнил.
Когда Ынхёка приводят к его постели, на его лице выражение сочувственного недоумения. Реук суетится вокруг капельницы, которую тот приволок с собой, Донхэ ободряюще поддерживает его под локоть, Есон что-то булькает на заднем плане.
- Кто это? - с любопытством интересуется Ынхёк, и Кюхен почти слышит, как разбилось сердце Сонмина - или это звон хрустальной мечты? Чжоу Ми с усилием сжимает подбородок, закрывая рукой кривящиеся губы, и Кюхену хочется выставить их вон - это что, цирк или сахарная история неземной страсти? Кружевная надпись "The End" маячит на горизонте, но пухлощекие амуры отнюдь не торопятся посыпать все велюровыми лепестками роз в форме сердец.
- Ну хватит! - рявкает Хичоль. - Валите уже. Не видите, он устал?
Кюхен едва не впервые ощущает такую невыразимую благодарность, что в глазах щиплет.
--
Пятого июля идет дождь, но для Кюхена это, пожалуй, самый прекрасный день в жизни. Уже дома его еще долго преследует въевшийся в кожу, волосы и ногти ни с чем не сравнимый микс стерильности и анестетика. Кюхен наотрез отказывается ехать к родителям, и Ара украдкой плачет от резких слов, которыми он вознаграждает их заботу, но, будучи любящей сестрой, послушно везет его туда, где светлый запах домашней пыли стелется по выцветшим за лето сквозь незашторенное окно обоям и потускневшему деревянному настилу дощатого пола. Хичоль ковыляет в кухню.
- Ну и свинарник, - притворно сокрушается он, - даже сухарик не погрызешь.
Кюхен осторожно вдыхает зараженный смертоносными бактериями памяти воздух, но его сердце не разрывается от неизбывной тоски. Он думает, что год назад Хичоль так же сдувал пыль с ручки микроволновки, болтая о предстоящем переезде. Press the reset. Быть может, это он все забыл? И это у него проблемы с самовнушением. Быть может, время замкнулось, возвращая его в миг, когда все еще можно разыграть заново и начисто? Или до конца дней снова и снова вертеться в колесе неверных ходов и пропущенных ошибок.
Засохшие раковины улиток отваливаются от одного прикосновения, пустые и легкие. Возможно, их обитатели в каком-нибудь своем улиточьем раю, где листья всегда зеленые и свежие, а вода не растворяется в воздухе. Итук приносит Чоко, которая тоже изрядно сдала.
- Она его не узнает, - негромко говорит Канин. Итук прячет покрасневшие глаза. Кюхен будто стоит на краю обрыва, держа дрожащую на ветру, исписанную острым почерком страницу, разжимает пальцы и та кружится, подхваченная восходящими воздушными потоками. Он снова может дышать - только это имеет значение.
--
Кюхен отправляется за город и собирает новых улиток - да, они не такие большие, но у них всегда есть шанс вырасти. С листьями куда больше мороки, особенно, когда сбоку тянет заживающая рана.
Хичоль бьет тревогу лишь когда обнаруживает на дверце холодильника залежи твенджан.
- Я знаю, почему это здесь, и теперь хочу послушать твою неуклюжую детскую ложь, - говорит он, складывая руки на груди. - Ну?
Кюхен безразлично пожимает плечами.
- Придумай что-нибудь сам? Уверен, тебе понравится.
- Кюхен, это обсессия.
Как будто он сам не знает. Впрочем, все проходит, пройдет и это.
--
Неизвестно, откуда Хичоль узнает последние сплетни, но его источники никогда не подводят - ближе к концу августа, когда Кюхен с чистой совестью валяет дурака, наверстывая упущенное время в недельных баталиях Final Fantasy, тот сообщает о девушке. Девушке Ынхёка.
- Зовут...
Острое чувство дежавю накрывает с головой и Кюхен кожей чувствует время, пропуская его через стволовые клетки в своем универсальном личном "здесь и сейчас".
- Мне-то что?
- Кюхен.
- Здесь не о чем говорить.
Хичоль вздыхает. Примерно на этом месте он должен сказать, что собирает вещи, но шрам на его левой ноге служит единственным напоминанием, что время представляет собой спираль, а не перевернутую восьмерку.
--
- ...и, может быть, он захочет на ней жениться, - развивает мысль Сонмин, энергично размахивая большой пластмассовой ложкой.
Кюхен неохотно отрывается от салата с кальмарами.
- И когда все уже соберутся в церкви, а они будут стоять у алтаря, согласны ли вы, бла-бла-бла, он вспомнит и...
- ...и скажет: "Да", - заканчивает за него Кюхен. - Минни, подрасти, наконец, тебе скоро двадцать четыре.
- А вот это был запрещенный прием, - вздыхает Сонмин, беззлобно толкая его в бок.
Чжоу Ми осторожно откашливается.
- Мы можем съездить в Таиланд? - предлагает он.
Реук жизнерадостно кивает.
- Я возьму с собой Генри, - обещает он.
- О, нет! - вопит Кюхен, не до конца прожевав мидию. - Опять скрипка!
- Это твое "о" совершенно отвратительно, - морщится Сонмин.
--
Кюхен не взялся бы объяснять, как он оказался в номере Чжоу Ми, да еще и на его кровати. Самого хозяина тоже едва держат ноги - хотя, нужно видеть эти ноги. Кюхен тянется его поцеловать - так ведь всегда бывает: сперва люди пьют на брудершафт, потом оказываются в одной постели, а после растят каких-нибудь детей. Хотя, нет, это старая версия. А на брудершафт они и с Шивоном умудрились выпить.
Чжоу Ми обхватывает ладонями его лицо.
- Куй Сянь, - ровно и почти без акцента говорит он, пристально изучая что-то за левым ухом Кюхена, - не надо. Ты не должен ничего объяснять, я лягу на диване.
--
Каждое утро Кюхен просыпается в девять, и время пробуждения не зависит от того, во сколько он лег накануне. Его жизнь настолько упорядочена, что посторонним в ней просто нет места. И поскольку инородные вторжения нового ему строго противопоказаны, рано или поздно Кюхен ослабляет защиту и подпускает к себе кое-что тщательно забытое старое. Ынхёк появляется, когда первые желтые листья устилают тротуары, и у Кюхена привычно щемит в груди. Или снаружи - глубокие шрамы затягиваются чрезвычайно долго. Особенно, если это пробитое ребром легкое.
Все высыпают в прихожую, встревоженно переглядываясь. Слышно, о чем говорит диктор в вечернем выпуске новостей в телевизоре у соседей.
- Кюхен, - совсем тихо произносит Ынхёк, - я вспомнил... тебя.
Сонмин приглушенно всхлипывает.
- Да поцелуйтесь вы уже! - ликующе вопит Хичоль, а Кюхен все отворачивается, прикрывает ладонью брови, и дышать снова так же горячо и невыносимо, как раньше. Остальные тактично отводят глаза, чтобы впоследствии припоминать ему это до конца дней.
автор: Kleine
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: PG-13
AU и гнусные инсинуации
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: за ошибки, повторы, низкопробные обороты, временное несоответствие и отсутствие всего того, что должно присутствовать, несу ответственность единолично, поскольку было стыдно позориться перед бетой. И да, мне тоже хотелось бы, чтобы все было не так.
читать дальше
Тактичность - редкая, исключительная способность не вламываться в спальню бессознательного индивидуума, смертельно уставшего после сессионной гонки и вчерашнего алкогольного марафона, ознаменовывая свое пришествие грохотом замка, пронзительным скрипом половиц, топота в диапазоне небольшого стада средних размеров парнокопытных и громогласным воплем: "Я переезжаю к Хангену и начинаю учить китайский!"
Кюхен обреченно стонет.
- Он, наконец, сделал тебе предложение?
Хичоль фыркает.
- Еще нет. Но я над этим работаю.
Прикрывая рукой порядком помятое лицо, второй придерживая расползающиеся в разные стороны части черепа, Кюхен садится в кровати. Пробравшись сквозь завалы одежды, учебников и аппаратуры, Хичоль проворачивает створки жалюзи. Солнечный свет делает страшные, почти наверняка необратимые вещи с глазами Кюхена. Быть может, он пришлет Хичолю гигантский счет от офтальмолога. Или из рехаба.
- У тебя новые соседи, - докладывает омерзительно бодрый Хичоль и обозревает окрестности, осторожно, чтобы не замарать рук, отогнув вниз одну металлическую планку.
- Ты уже успел затащить их в постель? Всех или по очереди?..
- Смешно, - нараспев проговаривает тот.
- ...высосать всю кровь и избавиться от тел? - слабым голосом продолжает умирающий от похмелья Кюхен. - Который час? Десять?! Ты рехнулся?
- Отлично, Шерлок, - хмыкает Хичоль, скептически поглядывая на кипу грязных носков, которых Кюхен, за неимением домашнего питомца, терпеливо разводит возле мусорной корзины - из соображений рациональности и чисто научного интереса. - Они оставили тебе послание. Вставай, поможешь собрать вещи.
Кюхен заползает обратно под подушку, притворяясь деталью интерьера.
- Ты заказал караван слонов? - невнятно бурчит он.
- Что ты там шелестишь? - рявкает Хичоль, возмущенно отряхивая локоть свежевыглаженной рубашки (даром, что сегодня суббота) от густого слоя пыли с пустой книжной полки, на которую имел неосмотрительность опереться.
- Говорю, ты разоришься на этом переезде. Можно было бы...
- О себе подумай, - обрывает Хичоль пиная воздух в тщетной попытке избавиться от прицепившегося к штанине носка. - Эй, скажи своим животным, я боюсь подхватить бешенство.
Кюхен громко зевает.
Ступая осторожно, чтобы не угодить в еще какое-нибудь воплощение антисанитарии, Хичоль прокладывает путь к выходу.
- У тебя почти месяц, чтобы найти мне замену. Хотя, как ни крути, это будет лишь жалкое подобие. Или новую квартиру, - напоминает он и хлопает дверью.
Кюхен скатывается на пол. Черт с ним, с Хичолем - куда более насущная проблема требует немедленного рассмотрения.
--
Послание он замечает лишь через два дня: стандартный альбомный лист с надписью "Привет! (:" прилеплен к стеклу окна дома напротив. Близость строений - единственная причина, по которой Кюхен обзавелся жалюзи: едва ли нашелся бы доброволец, согласившийся спокойно разгуливать по дому в любимых семейных трусах, зная, что на него глазеет с десяток любопытных соседей. Если, конечно, он не эксгибиционист.
Хичоль уже успел навести справки.
- Зовут Ынхёк, работает на радио, тренируется в центре, любит апельсины и клубнику, танцевать и SNSD. Не пьет. И разводит улиток, можешь себе представить? - на одном дыхании выдает он с порога. - Так, с этой коробкой все. Осталась только кухня.
- Ты точно с ним не спишь? - уточняет Кюхен и, наткнувшись на разъяренный взгляд, поднимает руки в знак примирения. - Я просто спросил. На всякий случай.
Хичоль нетерпеливо отмахивается.
- Я забираю кофеварку, - заявляет он, вызывая бурю протеста со стороны Кюхена.
- Беру свои слова назад! - умоляет тот. - Ну Хичоль!..
--
Проходит еще две недели, прежде чем Кюхен знакомится с новым соседом. Поздно вечером он по частям выносит гигантскую гору хлама, оставшегося от Хичоля, и грозящего стартовать процесс разложения прямо в прихожей. Каждое утро, проносясь мимо зеркала, Кюхен провожает взглядом квадратный желтый стикер, с которого кривоватые буквы слова "мусор" и восклицательный знак, больше напоминающий вопросительный, с укором глядят ему вслед. Каждый вечер Кюхен не находит в себе сил на подобный подвиг.
Бормоча под нос проклятья в адрес кое-кого, кто покупает ненужные вещи, а после ленится прибрать за собой, Кюхен тащит вниз плотный черный пластиковый пакет, содержимое которого всеми немыслимыми углами впивается в его ребра. Улица тонет во мраке - разумеется, именно сегодня фонари должны не гореть. Что-то-то маленькое и неразличимое в темноте бросается ему под ноги и, почти мгновенно потеряв равновесие, Кюхен с силой ударяется о шершавый битум, слыша явственный треск ветхой ткани старых джинсов.
- Чоко! - встревоженно зовет чей-то голос. - Ко мне!
Кюхен трогает колени: под пальцами хрустит влажная от крови асфальтовая крошка. Нафиг это все.
- Все в порядке? - продолжает тем временем голос.
- Со мной или с Чоко? - переспрашивает Кюхен, лягая ничуть не пострадавший мусорный мешок.
Невидимый собеседник издает нервный смешок, в глаза ударяет подсветка мобильного телефона.
- У вас кровь! - голосит сердобольный незнакомец.
- Спасибо, Капитан, - вполголоса бормочет Кюхен, чувствуя, как его тянут за руку.
- Нужно обработать! Инфекция! Заражение крови! Пойдемте!
- Да-да, - подхватывает Кюхен, - голактеко! Опасносте! - и, кряхтя, поднимается на ноги.
- Я Ынхёк, - помолчав, представляется собаколюб и тут же спотыкается о забытый мешок. Имя вызывает смутные воспоминания.
- А вдруг я серийный убийца? - интересуется Кюхен, размазывая кровь по содранным ладоням. - А в мешке как раз труп? Если не собираетесь звать полицию, необязательно все время светить мне в лицо, - сварливо напоминает он.
- Ох, прости, - поспешно прикрывает экран Ынхёк и умолкает тем самым образом, когда даже в кромешной тьме становится ясно, что он отчаянно краснеет - словно температура окружающей среды поднимается на несколько градусов.
- У меня есть бинт и пластырь, справлюсь, - заверяет Кюхен. - И гора мусора, которая мечтает отправиться на свалку.
- Я помогу! - спохватывается Ынхёк, - это же из-за меня. Только заведу Чоко домой. Здесь близко, - почему-то добавляет он.
--
Лишь уставившись на освещенные окна своей комнаты, Кюхен вспоминает, где слышал его имя. Едва за ними закрывается дверь, вспыхнувшие уличные фонари заливают двор мягким оранжевым сиянием. Забытый мешок неприглядной кляксой темнеет на асфальтовом полотне. С этого ракурса все выглядит совсем по-другому, как если смотреть на знакомую обстановку изнутри зеркала. Заслышав шаги, Кюхен разворачивается. Очевидно, Ынхёк собрал все антисептические средства, которые только существуют на территории Южной Кореи. Впрочем, часть может быть приобретена за границей - Кюхен не стал бы ручаться.
Легко опустившись перед ним на колени, Ынхёк принимается осторожно вытирать уже подсохшую бурую корочку. Пальцы путаются в растрепанных нитках, бахромой обрамляющую внушительную дыру на джинсах.
- Может, лучше снять? - предлагает Ынхёк, поднимая голову.
- Что, так сразу?
Ынхёк открывает рот. Ошеломленный собственной бестактностью, Кюхен смотрит ему в глаза, чувствуя, как мучительно заливает краской шею и лицо, и думает, что Вселенское возмездие на этот раз не слишком припозднилось.
- Да. То есть, хм. Наверное, - сбивчиво соглашается он, отступая на шаг, и упирается поясницей в подоконник. - Я сейчас.
--
Через час после того, как, проведя пятнадцать минут без штанов в квартире незнакомого, в сущности, персонажа, так и не переведя действия в горизонтальную плоскость (не то, чтобы это хоть каким-то образом входило в его планы на сегодняшний вечер), Кюхен официально скончался от неловкости, его бессмертный дух снисходит обратно в бренное тело. Они с Ынхёком водружают на плечи оставшиеся пакеты, покрывая себя ранами и шрамами в процессе тактильного контакта с их содержимым, состоящим, по всей видимости, из наборов юного хирурга и слесаря.
Опустевшая прихожая радует глаз обрывками древнего номера Cosmopolitan и горсткой строительной пыли. Будучи гостеприимным хозяином, Кюхен предлагает отправиться в гости к Ынхёку, мысленно прикинув, что в его холодильнике последний таракан уже с неделю как протянул ноги. Все шесть.
Чоко радостно скачет вокруг хозяина, недобро зыркая на Кюхена, который искренне сожалеет об отсутствии, скажем, скафандра NASA. Трусливо поджав пальцы ног и запихнув руки поглубже в карманы, он пытается создать иллюзию беззаботности.
- Недавно здесь живешь? - благовоспитанно интересуется он, записывая себе очко за проницательность - неразобранные коробки с вещами кучкуются посреди пустой гостиной.
Ынхёк, тем не менее, не замечает его промаха.
- Только переехал. Но и это ненадолго, если в ближайшее время не найду кого-нибудь, кто согласится оплачивать половину аренды.
На этом список тем для поддержания светской беседы исчерпывается.
- Я слышал, у тебя улитки? - не подумав, выпаливает Кюхен.
- Откуда ты зна... А, так ты, наверное, и есть сосед Хичоля? - расплывается в улыбке Ынхёк, и Кюхена раздирает двойственное чувство: с одной стороны, есть нечто необычайно очаровательное в том, как морщится его нос, с другой... впрочем, одного этого пункта вполне достаточно для вечного пропуска в ад для сентиментальных подростков и странных манерных типов, одетых в розовое и леопардовое (половина из которых - его лучшие друзья). Скорее всего, это у него от жары помутнение.
Телефон звонит как раз в тот момент, когда Кюхен почти готов к прыжку в окно под бдительным оком Чоко. От неожиданности собака заходится пронзительным лаем. Вспомнивший, что забыл фамильную реликвию, без которой его семейная жизнь обречена на крах, Хичоль раздраженно поливает ядом коврик под дверью, о чем незамедлительно уведомляет трубку. Ключи он, естественно, тоже забыл.
Сминая задники и неловко извиняясь на бегу, Кюхен, игнорируя лифт, скатывается по лестнице, и, пару раз потеряв по дороге кроссовок, без приключений добирается до своего этажа. Уже следуя за безостановочно трещащим Хичолем, он понимает, что оставил мобильный на подоконнике в чужой квартире. Просто супер.
--
День без телефона проходит восхитительно: Кюхен впервые в жизни высыпается и основательно берется за PS3 - его глаза уже понемногу начинают карабкаться на лоб, когда в одиннадцатом часу вечера в дверь настойчиво трезвонят. Тем не менее, Кюхен отнюдь не приходит в восторг от перспективы неожиданных визитов.
"Чертовы Свидетели Иегова", - мрачно думает он, затачивая воображаемый топор для кровавой, но справедливой расправы. На лестничной площадке переминается с ноги на ногу Ынхёк в огромной красной кепке набекрень. Его палец по инерции давит на звонок еще несколько секунд, мобильный Кюхена зажат в другой руке.
- Обычно я не открываю реализаторам подпольной продукции, - предупреждает Кюхен. - Надеюсь, ты без Чоко?
Ынхёк почти испуганно кивает и, судя по всему, норовит обратиться в бегство. Нарисовавшийся за его спиной Хичоль, в порыве беспокойства заглянувший на огонек, мигом оценивает ситуацию и почти втаскивает его в прихожую, ежесекундно шикая на Кюхена, чтобы не путался под ногами, поставил чайник, сбегал в супермаркет и, желательно, повзрослел - все это одновременно.
--
- Ему нужен сосед, - положив подбородок на ладонь, мямлит Кюхен, почти не открывая рта.
- Это ты сейчас по-улиточьи сказал?
- Ему нужен сосед по комнате.
Оглушительно бряцающий ложкой по стенкам чашки Хичоль притормаживает.
- Насколько я помню, тебе тоже.
Кюхен вздыхает.
- Не понимаю, в чем проблема. Итук говорит, он почти нормальный.
- Что в твоем глубоко извращенном понимании "почти" и кто такой Итук?
- Фанат SNSD, не забывай. Итук работает с ним на радио.
- И что я скажу? "Давай жить вместе"?
Хичоль пожимает плечами.
- Мы знакомы два дня. Это тупо. Звучит почти как предложение узаконить отношения.
- Тем более не вижу проблемы, раз ты определился, - вставляет Хичоль и пальцем зачерпывает джем прямо из банки. - Сколько у тебя осталось, неделя?
- Десять дней.
- Какая разница.
- Может, мне к вам переехать? - с надеждой спрашивает Кюхен.
- Мечтай!
Кюхен упирается лбом в столешницу, увлеченно разглядывая следы от ножек табурета на линолеуме. Хичоль гремит посудой в раковине, долго возится с тарелками, раскладывая их в сушилку. Уже стоя на пороге, он оборачивается.
- Иногда такое случается, Кю. В том, что тебе кто-то понравился, нет ничего смертельного, - странным, непривычным голосом произносит он.
Замок щелкает раньше, чем Кюхен успевает опомниться.
--
Через два дня коробки и аквариум громоздятся под дверью ванной, и Кюхен едва не опаздывает на отчетный митинг с Хичолем, заявившим, что с этого дня он слагает полномочия ангела-хранителя, переквалифицировавшись в фею-крестную. Кюхен так ему признателен, что пропускает этот бред мимо ушей.
- Ты с ума сошел, - первым делом информирует его Сонмин, когда запыхавшийся в забеге вверх по эскалатору Кюхен без сил валится на стул напротив.
- Почему ты здесь? - парирует Кюхен. - Пить! Есть! Бегом!
- Хичоль занят, я за него. Он рассказал мне поистине чудовищные вещи.
- Минни, водички попей, а то кровь носом пойдет, - усмехается Кюхен. - Что на этот раз? Я заблокировал тебе доступ на princessinpink.com? Съел первенца твоей морской свинки?
- Жуй свой бургер и молчи. Мало того, что ты приглашаешь незнакомого...
- Не я, а Хичоль!
- ...кадра жить в твоей квартире - это твое дело. Но улитки, Кюхен! Улитки! Маленькие и склизкие! Бррр!
- Он диджей на радио, которое ты слушаешь круглосуточно. Не думай, все давно в курсе, что ты звонишь в прямой эфир каждую неделю, представляясь Минсикой. И какие песни заказываешь, тоже ни для кого не секрет.
На это Сонмину нечем возразить.
--
Улитки оказываются миролюбивыми флегматичными существами, ничуть не похожими на плотоядных слизней, о которых снимают фильмы ужасов "с продолжением". В отличие от собаки, с которой у Кюхена с первой секунды знакомства устанавливаются несколько напряженные отношения. И хотя в какой-то момент они, выражаясь образно, подписывают пакт о ненападении, проведя территориальный раздел и разграничив сферы влияния, в глубине души Кюхен даже этому рад: теперь у него всегда есть повод не мыть посуду или не пылесосить в прихожей, ведь там, притаившись, строит планы кровной мести практически неприрученный монстр, от агрессивного лая которого даже у экстрасамоуверенных людей невольно разовьется комплекс неполноценности.
Тотальную социальную неприспособленность Ынхёк компенсирует тем, что занимает совсем немного места и ест, что дадут. Кроме того, при его врожденной патологической страсти к порядку Кюхену больше нет нужды волноваться, что он оставил включенным свет, воду или утюг, забыл закрутить крышечку на тюбике с зубной пастой или вытереть пыль с телевизора в гостиной. Ынхёк не устраивает вечеринок, почти всегда ночует дома, ежедневно меняет листья в аквариуме и выгуливает свое карманное чудовище, вовремя платит за аренду и не задает лишних вопросов, хотя в данном случае Кюхен впервые в жизни недоволен последним обстоятельством.
- Может он натурал? - осторожно начинает Чжоу Ми, доверительно касаясь его руки.
- Наверняка у него и девушка есть, - мстительно поддакивает Сонмин и втягивает остатки фраппучино через соломинку так громко, что на них оборачиваются практически все посетители. - Какая-нибудь маленькая и хорошенькая.
Хичоль задумчиво ковыряется ложечкой в мороженом.
- Познакомь нас! - командует Сонмин.
Кюхен давится кофе.
- Ни за что! - хватит с него того раза, когда Сонмин и Чжоу Ми, нацепив для конспирации огромные зеркальные очки и широкополые шляпы безумной расцветки, уселись на скамейке напротив входа в подъезд его дома и, стоило кому-нибудь возникнуть в поле их зоркого зрения, набирали номер Кюхена и громким шепотом описывали внешний вид объекта, сопровождая комментариями каждую деталь гардероба. Второго такого позора Кюхен просто не переживет, а пойдет и сунет голову в пасть Чоко, о чем не считает нужным умалчивать.
- Тогда вечеринка? - жалобно просит Чжоу Ми, умильно склоняя голову набок. При видимой язвительной непробиваемости, Кюхен всегда питал слабость к подобным жестам, и все это знают.
--
Вечеринка предсказуемо оказывается еще хуже, чем Кюхен мог предположить: сперва все тыкают пальцами в улиток, потом носятся с собакой и Хичолем, затем прибавляют градус для теплоты атмосферы. Таким образом, к приходу Ынхёка с вечерней тренировки в гостиной творится что-то невообразимое, и Кюхен долго и путано объясняет, почему в аквариум подселили парочку роллов с креветками ("креветки - это же морские улитки!"), а Чоко целиком замотана в клетчатый шарф от Burberry ("бедняжка так дрожит, она замерзла!"), принадлежащий Чжоу Ми. Ынхёку, как опоздавшему, пытаются налить как минимум штрафную бутылку, но тот вежливо отказывается, ссылаясь на слово чести, данное еще в восьмом классе, что приводит Сонмина в неописуемый восторг.
В итоге, расстроенный Кюхен до полуночи выслушивает едкие замечания Хичоля, в очередной раз собравшегося паковать вещи и уходить жить к Шивону, чтобы служить в церкви уборщиком огарков с подставок перед иконами, посещать уроки верховой езды и жениться на женщине.
- Шивон - протестант, - увещевает Кюхен.
- Все уроды, - резюмирует Хичоль.
После этого заканчивается и мартини, и терпение Кюхена, который почему-то засыпает в комнате Ынхёка.
--
Какой бы удобной ни была кровать, проспав на ней четыре с половиной часа в одежде можно смело ожидать лишь бесконечной усталости и разбитой психики на весь последующий день. И дело вовсе не в алкоголе.
Открыв глаза, Кюхен долго раздумывает, стоит ли вскочить и бежать вперед, прорываясь сквозь цепи передовых отрядов похитивших его пришельцев или, притаившись спящим, выждать подходящего момента. От ровных рядов книг на стеллаже напротив у него грозит развиться апейрофобия.
Почувствовав на себе чей-то внимательный взгляд, он делает попытку незаметно оглядеться - скукожившийся в кресле у окна Ынхёк почти не подает признаков жизни, но белки глаз ясно выделяются в подсвеченной слабыми предрассветными сумерками комнате.
- Доброе утро, - шепотом произносит он.
- Доброе утро, - хрипло отвечает Кюхен, старательно прочистив горло. - Я заснул в твоей постели, - если не считать того факта, что это донельзя очевидно, звучит довольно двусмысленно. - То есть, я не хотел. Не знаю. Не помню, как это получилось, - сокрушенно заканчивает он и умолкает, испытывая единственное желание - пойти и удавиться собственным косноязычием.
- Послушай, - мнется Ынхёк, пока Кюхен борется с покрывалом, - сейчас, наверное, не самое лучшее время. А, ладно.
- Говори, раз начал, - сердито бурчит Кюхен, окончательно запутываясь.
- Ты мне нравишься. В этом... смысле, - тихо говорит Ынхёк, отводя глаза.
Повисает отвратительно многозначительная пауза. Ынхёк прячет лицо в ладонях, слова доносятся приглушенно.
- Прости. - Это все слишком быстро, не знаю, что на меня нашло.
- Я, - начинает Кюхен и понимает, что его словарного запаса потенциального выпускника далеко не последнего ВУЗа страны в данной ситуации явно недостаточно. - Я не возражаю, - наконец выдавливает он. Звучит как-то подозрительно в стиле Сонмина.
Ынхёк поднимает голову, встречается взглядом с Кюхеном и краснеет до корней волос.
- Тогда...
- Круто, - реагирует Кюхен, натянуто улыбаясь, и машет в ответ.
"Что я делаю?!" - убивается его мозг, вступивший в вооруженный конфликт с языком.
Ынхёк рывком вскакивает, делает шаг вперед.
- Я собираюсь тебя поцеловать, - зачем-то сообщает он.
- Нет! - протестует Кюхен, прикрывая рот рукой. - Зубы! Щетка! Почистить срочно!
--
Наутро - когда наступает настоящее утро, с солнцем и головной болью, Кюхен бесцельно бродит по опустевшим комнатам, игнорируя забытые в самых неожиданных местах стаканы и обрывки салфеток.
Ынхёк закрылся в ванной и, вероятно, утопился, потому что оттуда уже минут сорок не доносится ни звука. Желая максимально оттянуть момент начала очередного эпизода шоу "Неловкость", Кюхен находит пристанище в кухне, где долго и старательно размазывает по поверхности стола лужицу пролитого анчоусного соуса. В проеме окна взбудораженный город шумит стандартным урбанистическим рингтоном, солнце подбирается к зениту, и в этом раунде не предусмотрено ни подсказок, ни звонка другу. Ынхёк молча садится напротив, вертит в руках зубочистку.
- То, что я сказал, - начинает он, глядя куда угодно, только не на Кюхена, - это, в смысле...
При свете дня слова кажутся раза в два шероховатее и процентов на двести бессмысленней.
- Передумал? - отзывается Кюхен, преувеличенно внимательно изучая заиндевевший винный осадок на дне забытого в морозилке бокала. - Если да, то ничего.
- Нет! - поспешно выпаливает Ынхёк и ожидаемо краснеет.
Краем глаза Кюхен фиксирует движение на светлой стене у двери. Крупная улитка неторопливо взбирается вверх по облицовочной плитке, оставляя позади блестящий клейкий след. Сероватая раковина важно покачивается на упругом тельце.
- Привет, Сефирот.
Оглянувшись, Ынхёк и устремляет на него взгляд, от которого хочется поежиться.
- Как ты сказал? Это что, имя?
- Естественно, - ворчит Кюхен, - у всех должно быть имя.
Ынхёк отворачивается, сжимает губы, сдерживая неуместную улыбку.
"Псих", - думает Кюхен. Даже в его голове это звучит без обычной иронии.
- Кто-то оставил аквариум открытым.
- Вперед! - подгоняет Кюхен. - Миру нужен новый герой! Даже если это будешь ты.
--
Минутным порывам следует поддаваться, не раздумывая, во избежание дальнейших разочарований. Кюхен и рад бы вести себя получше, однако само присутствие Ынхёка оказывает на него странное влияние. Посвятив целый вечер увлекательнейшему квесту "Собери брюхоногих, можно по частям", умерившему весь романтический пыл, Кюхен не находит в себе достаточно сил для осуществления стратегических маневров, а потому проваливается в сон, едва оказавшись в положении лежа. Около полуночи что-то холодное и влажное касается его ступни, отчего он кубарем скатывается с кровати. Полосатая улитка дружелюбно шевелит рожками. Кюхен впервые сожалеет, что это не хомячки.
В кухне горит свет: Ынхёк методично перетирает вымытую посуду полотенцем с надписью "sexy". Движения вялые и замедленные, собранная в хвостик челка колышется в такт.
- Набиваешься в фавориты? - осведомляется Кюхен, наблюдая, как выскользнувшую из рук кружку перехватывают в сантиметре от пола. - Моя любимая, между прочим.
- А я мечтал, что за работу сверх нормы больше заплатят.
- Скорее, лучше накормят.
- Иди спать, - усмехается Ынхёк.
- Не могу. Твоя девушка явилась изменять тебе со мной, - продолговатая раковина со втянувшейся в нее улиткой неподвижно покоится на столе.
Ынхёк устало трет глаза.
- Мы недавно расстались.
- Сейчас заплачу. Значит, у меня есть шанс? - неожиданно для самого себя понижает голос Кюхен.
- Выходит, так.
- Мы пришлем тебе открытку с медового месяца, - обещает Кюхен.
- Жду не дождусь, - кивает Ынхёк, откладывая полотенце и незаметно сокращая дистанцию между ними. - Надеюсь, вы пригласите меня крестить вашего первенца?
- Я из католической семьи, - напоминает Кюхен, пристально разглядывая его губы. От опустившейся завесы тишины звенит в ушах.
- Кюхен, - говорит Ынхёк, - я...
Слетевшая с катушек Чоко с яростным рычанием впивается в лодыжку Кюхена. Ынхёк сгибается пополам от хохота.
--
Сонмин и Чжоу Ми в судейских мантиях и нелепых костюмах овощей восседают за широким столом. Хичоль в коротком черном платье и белом парике с вызывающе-красным бантом поигрывает деревянным молоточком.
- Подсудимый, - как по-писаному читает Шивон, голову которого венчает пиратская треуголка, - подойдите.
Присяжные справа невнятно шушукаются, Чжоу Ми сводит вместе кончики пальцев, Сонмин обмахивается пестрым веером.
- Признаете ли вы себя виновным?
- Чего? - ухмыляется Кюхен.
- Ты обещал, - шипит Хичоль. - И что теперь?
В зеркальных полосках на потолке отражается круглая шапка в виде головы кенгуру у Кюхена на голове.
- Что за чушь? - огрызается он. - Минни, прекращайте этот фарс.
За спиной слышится шелест шагов и Ынхёк с ярко-оранжевой шевелюрой, в наряде, скорее всего, изображающем вооруженное восстание проросшей фасоли, пританцовывая, приближается к трибуне. "Would you marry me?" - чистым голосом поет он, и этого Кюхен не в состоянии вынести. Резко выныривая из глубины сна, он тяжело дышит, уцепившись за сбившиеся в ком простыни, борясь с головокружением, и пульс бешено бьется в висках, как слабый отзвук кессонной болезни.
Его внимание привлекает осторожный стук. Заспанный Ынхёк не без опаски заглядывает в щель приоткрытой двери.
- Ты кричал.
Кюхена трясет от смеха.
- Знал бы ты, почему, - с трудом выговаривает он.
Ынхёк вздыхает.
- Ты точно в порядке?
- Нет, мне страшно, монстр из шкафа обещал вернуться, как только останусь один.
Дверь бесшумно закрывается.
Кюхен уже начинает дремать, когда чувствует, как прогибается под дополнительной тяжестью дальний край матраса.
- Шевелись, - недовольно бурчит Ынхёк, нарочно возится и шуршит, чтобы его позлить, и укутывается в плед, хотя август стоит в разгаре.
- Я подам на развод, - сквозь наплывающую дымку невесомости угрожает Кюхен.
--
- Меня с юности грызли сомнения, что ты не мой сын, - полирует ногти Хичоль, - и худшие прогнозы на твой счет начинают сбываться.
Кюхен беззаботно качается на стуле. Сонмин со стуком ставит на стол поднос.
- А теперь ты расскажешь все, - не терпящим возражений тоном заявляет он.
Кюхен взмахивает руками, но в последний момент удерживает равновесие.
- Не о чем здесь рассказывать.
- У вас был секс? - подозрительно хмурится Хичоль.
Кюхен фыркает.
- Объясни лучше, как тебе удалось выскочить замуж раньше меня, да еще и не сходив ни на одно свидание? - негодует Сонмин.
- Стоп-стоп! - звонко хлопает в ладоши Чжоу Ми. Девушка за крайней стойкой кассы, привычная к эксцентричности постоянных клиентов, только качает головой. - Как это, ни на одно?
Когда Кюхен пытается закрыть рукой глаза, чтобы хоть на мгновение избавиться от невыносимого зрелища объективной действительности, ножки стула предательски скользят по кафелю.
- Мы можем поговорить о погоде? - цепляется он за последнюю надежду, потирая шишку на затылке.
- Нет! - следует исчерпывающий ответ трех голосов.
--
- Ну Кю, - ноет Сонмин, - это же так романтично.
- Идеальное первое свидание, - мечтательно вздыхает Чжоу Ми.
- Позволь, я кое-что тебе объясню, - слегка сжимает его ухо Хичоль, и это очень, очень плохой знак. - Пока ты, моя маленькая глупая Золушка, на моем попечении, будешь делать то, что я велю. Скажу: "Полезай в тыкву", - и полезешь, уяснил? - хватка крепчает с каждым словом.
- Мы желаем тебе только добра, - глядит на него честными глазами Чжоу Ми.
Сонмин деловито извлекает из сумки YSL блокнот в пушистой розовой обложке.
"Операция: Идеальное свидание" - прикусив от усердия кончик языка, выводит он.
Хичоль отпускает Кюхена, чье пунцовое ухо полыхает огнем.
--
-... на частоте 89,1 fm. С вами по-прежнему Итук, и у нас новый звонок. Алло! Говорите?
- И-и-и-и-и!
- Привет, Минсика!
- Хэллоу! Я хочу передать привет Кюхе... Ынхёку, который лечит улиток, и заказать песню группы Super Junior "Marry U"...
Закатив глаза, Кюхен закрывает вкладку fm-плейера. Следовало с самого начала заподозрить неладное. Тихий и молчаливый Ынхёк оказался в состоянии, не переходя в режим ожидания, вещать почти круглосуточно - связывайся с диджеями. Если бы Кюхен знал, что вместо Хичоля заполучит живой радиоприемник, он куда охотнее подыскал бы себе каморку на окраине. Или одиночную камеру. Кроме того, Ынхёк постоянно ест и перманентно голоден.
- У тебя точно нет глистов? - с сомнением оглядывает Кюхен опустошенный в три дня холодильник с недельным запасом провизии.
Ынхёк виновато кусает губы.
- Донхэ заходил. И Шиндон.
- Улитки уцелели? Пойду пересчитаю. Одна из них стала мне особенно небезразлична.
--
Главная проблема Ынхёка - склонность поднимать тревогу по пустякам. Вернувшись из двухнедельной поездки домой, он первым делом затевает скандал из-за того, что Чоко, на его взгляд, растолстела.
- Она круглая, как шар! Кюхен, я же просил!
Кюхен, исправно подкармливавший истосковавшееся создание остатками ужина, раздосадовано жмет на паузу.
- Я тоже рад тебя видеть.
Замявшись на мгновение, Ынхёк продолжает уже не столь запальчиво:
- Дело не в том, что мне жалко. У нее же сердце не выдержит. И зимний комбинезон станет тесный.
- Не слушай его, моя небритая красавица, я буду любить тебя даже тучной и мертвой, - с пафосом декламирует Кюхен. - Особенно мертвой.
- Ты безнадежен.
Второй странностью оказывается избирательная брезгливость: поздней ночью, проспорив, пожалуй, добрых двадцать минут, они заказывают суши. Ынхёк, так и не прикоснувшись к ужину, угрюмо елозит палочками одинокое зернышко риса. От тягостного молчания кусок не лезет в горло. Кюхен не ощущает за собой вины, но улучшению настроения это ничуть не способствует.
- Ты не будешь, я возьму? - быстро говорит он, выхватывая из чужой тарелки рисовый колобок.
Ынхёк горестно разводит руками.
- Какого черта? Теперь я останусь голодным.
- Тут полно еды. Ты с Сонмином переобщался? Или это новый эксперимент кружка маленьких принцесс?
- Ненавижу тебя! - взвизгивает Ынхёк и вылетает из-за стола. От хлопка двери дрожат оконные стекла.
- Женщины такие странные, - доверительно сообщает Кюхен заискивающе виляющей хвостом Чоко, - ты тоже не сахар, но хоть не привередничаешь. Иди-ка сюда.
На следующий день он приходит домой в футболке с принтом "I ♥ Choco", и Ынхёк целую неделю с ним не разговаривает.
Третий нюанс - чудовищная плаксивость. До финальных титров очередной обожаемой 'сопли в Большом городе'-мелодрамы Сонмина еще сорок минут, а они с Ынхёком дружно рыдают друг у друга на плече. Чжоу Ми сморкается в платок, Реук кусает ногти, у Донхэ подозрительно блестят глаза.
- Ума не приложу, почему я здесь, - делится наблюдениями с Хичолем Кюхен.
Хичоль неодобрительно цокает языком.
- Блондинки правят миром, - подмигивает Канин.
- И джентльмены по-прежнему предпочитают именно их, - замечает уткнувшийся в экран Шивон.
- Так вот почему ты разлюбил меня, когда я сменил имидж? - поворачивается к Кюхену Хичоль.
- Сгори в аду? - любезно предлагает Кюхен и краснеет как помидор.
--
Вопреки стратегическим проектам фрик-отряда, на первом официальном свидании они гуляют по парку. Ветер нехотя шевелит сморщенные и ржавые от жары листья, в воздухе кружатся стрекозы. Вокруг с радостным писком носятся полуметровые назойливые дети, и Кюхену отчаянно недостает плейера с вакуумными наушниками, очков Чжоу Ми и непринужденности. Он не хочет, чтобы все было идеально, он хочет домой.
- Ты не должен провожать меня до двери, - сообщает Ынхёк, когда фонари подсвечивают тускло-синие сумерки. В глазах искрится смех.
- Я живу в той же квартире, - вполсилы огрызается Кюхен. - И вообще, с чего это вдруг?
- Моя мама и Шивон будут против.
Кюхен хочет полюбопытствовать, распространяется ли этот запрет на любого рода сексуальные инсинуации до первой брачной ночи, когда телефонный звонок избавляет его от необходимости подыскивать более достойный ответ. Через полминуты Ынхёк срывается с места.
- Хичоль, - кричит он через плечо, чудом избежав столкновения со столбом, - попал в аварию! Перелом! Сотрясение!
Кюхен еще много лет пребывает в твердой уверенности, что это тоже было спланировано заранее.
--
Кюхен не уверен, как должно быть у нормальных людей, но любая попытка совершить что-нибудь сентиментальное, о чем так восторженно верещат Сонмин с Чжоу Ми, обречена на провал в зародышевой стадии.
- Что я должен сделать? Влезть в окно с розой в зубах? - покатывается со смеху он.
- Будь серьезней, - одергивает Хичоль, листая свежий выпуск Men'sHealth, приобретенный исключительно ради обнаженного пресса Шивона на обложке. - Здесь сказано: "Узнай о фантазиях и воплоти их в реальность". Думаю, истина где-то рядом.
- После того, как вы подарили Ынхёку диадему, просто не знаю, чего ему еще желать, - понуро дергает плечом Кюхен.
Только поэтому, очутившись без присмотра в громадном молле в канун Рождества, он направляет свои стопы в отдел видеоигр, где приобретает четыре джойстика, геймбой и клавиатуру для виртуального синтезатора для себя, и симулятор свиданий - для Ынхёка. О чем еще может мечтать принцесса? Разве что, о новом пони.
Неизвестно, как обстоит дело с нормальными людьми, но иногда Кюхена посещает безудержное желание спустить Ынхёка с лестницы. Скорее всего, это взаимно, поскольку пару раз они всерьез дерутся посреди гостиной, сметая по пути невовремя подвернувшиеся мелочи, а потом стонут и жалуются на саднящие царапины с синяками, когда приходится тянуться к открытой пачке чипсов, разграничивающей территорию автономии на диване. Кюхен криво улыбается, Ынхёк с нежностью поглаживает Чоко, и это даже лучше, чем пустые и бессмысленные, избитые десятками поколений слова.
Иногда Кюхен не чувствует себя в состоянии предстать перед огромным безжалостным миром, ставящим его перед фактом необходимости получения высшего образования, своевременной платы налогов и пользованием общественным транспортом. Тогда он остается дома, Ынхёк звонит на работу, талантливо сипит в трубку, притворяясь неизлечимо больным, а Итук на всю страну оповещает о том, что у его бессменного напарника захворали улитки, срочно требующие бдительного медицинского ухода.
Они не отвечают на звонки, а ближе к ночи Хичоль приносит самый дорогой собачий корм для Чоко, которая в "ветеринарные дни" может сколько угодно тешить свое болезненное самолюбие в гордом одиночестве запертой прихожей, скрестись в стены и подло догрызать любимые кеды Кюхена.
--
Кюхен не сразу понимает, что настырный звук, мешающий его здоровому детскому сну, принадлежит вовсе не будильнику. В такое время это может быть только Хичоль. Он нарочно медленно выбирается из-под двойного слоя одеял, придирчиво выбирает между вязаным зеленым свитером с красными оленями и серым с оранжевыми снежинками, который присмотрел для себя Ынхёк, по-стариковски шаркает по коридору, и распахивает дверь с доброжелательным:
- Какого хрена ты никак не усвоишь, что я завязал с...
"Оргиями" хочет сказать Кюхен, глядя на элегантную даму в очках, застывшую на пороге. Дама неуверенно посматривает на табличку.
- Ли Хёкдже? - сконфужено спрашивает она.
- Нет, не он, - хрипит Кюхен.
- А где я могу его найти?
- Не зна...
- Мама! - вопит замотанный в одно одеяло Ынхёк, едва не роняя его от избытка чувств.
Взгляд Кюхена растерянно мечется между ними.
- Почему Хёкдже? - глупо вопрошает он, ненавидя себя за это.
На плечо Кюхена приземляется нетерпеливая веточка омелы, которыми предусмотрительный Реук увешал весь потолок. Мигающая надпись над мутным от многочисленных отпечатков рук зеркалом прогнозирует счастливое Рождество.
--
В начале весны путем бессовестного шантажа Ара вытаскивает Кюхена в ежегодное шоппинг-турне. Дабы избежать всеобщих насмешек, приходится прибегнуть к тактике высшего пилотажа маскировки, и первая половина дня проходит относительно терпимо, пока они неторопливо завтракают, блуждают по секциям книжной лавки, заглядывают в мини-кинозал, но уходят на середине сеанса, пьют кофе на туманной набережной вместо обеда, после чего вновь возвращаются в торговый центр, и приходит черед самой ненавистной фазы. Для Кюхена нет принципиальной разницы, будет ли это стоковая распродажа или отдел прет-а-порте - лишь бы побыстрее и при минимальном количестве живых свидетелей. Примерно на третьей попытке сделать покупку он принимается показательно страдать, вздыхая и жалуясь на мозоли, запах нафталина и оскорбительные взгляды консультантов; подходе на седьмом надежда окончательно покидает его истосковавшееся сердце, а в девятом магазине они нос к носу сталкиваются с Ынхёком, с раннего утра уехавшим по делам в Пусан. Незнакомая девушка в яркой куртке виснет не его удобно согнутом локте, и Кюхена обуревает веселая ярость. Внутренний эмоциональный поединок, вероятно, не укрывается от внимательного взгляда сестры.
- Кто это? Ты их знаешь? - спрашивает Ара, легкомысленно сжимая руку Кюхена, и в этой прекрасной, достойной экранизации в миллион первый раз сцене не хватает лишь сакраментального "это совсем не то, что ты думаешь".
--
Кюхену хочется смеяться от собственной нелепости. Ынхёк избегает его весь вечер, а ближе к полуночи бесшумно выскальзывает из дому, вернувшись вместе с шумным Донхэ, когда утро уже сереет над промокшей мостовой. Прихватив геймбой и напрочь забыв о зубной щетке, Кюхен уходит ночевать к Хичолю.
В течение последующих сорока восьми часов их ничем не примечательные апартаменты превращаются в явочную квартиру по всем канонам шпионских романов: разные люди без какой-либо временной схемы наведываются в разные комнаты, перемещают не связанные никакой логикой предметы и, совершив ряд иных манипуляций, поспешно удаляются. На третий день случается неизбежное: осторожно повернув в замке ключ, Кюхен ступает в прихожую одновременно с вывалившимся с клубами пара из ванной взъерошенным Ынхёком. Выдержав паузу в лучших традициях классической школы актерского мастерства, он настороженно уточняет:
- А где Чоко?
Ынхёк, над которым нависла нешуточная угроза сердечного приступа от испуга, разумеется, роняет полотенце. Сообразив, кто перед ним, он упирает руки в бока - общение с Сонмином еще никому не пошло на пользу, и никаким боевым искусствам не спасти положения.
- Ты явился сюда среди ночи, чтобы спросить об этом?
Кюхен бросает взгляд на часы, которые остановились, если ему не изменяет память, года два назад: стрелки замерли на тридцати шести минутах девятого.
- Нет, мне нужна моя щетка. Новая царапает десны, а в моем возрасте нельзя быть безалаберным в таких вопросах.
Вздохнув, Ынхёк подбирает полотенце - действие, по мнению Кюхена, совершенно излишнее.
- Это была моя сестра, - с вызовом говорит он, и Кюхен в который раз переживает микрокризис самоидентификации.
--
Перебирая в памяти события, предшествовавшие несчастью, многим свойственно наделять невинные мелочи зловещим смыслом, видеть подтекст там, где его не могло быть. Кюхен рад, что у него почти не осталось воспоминаний об этом дне, потому что моделировать ситуацию, которую невозможно переиграть, бессмысленно и нерационально.
Девятнадцатого апреля они загружаются в неприметный служебный мини-вэн, утро именно такое, каким должно быть в середине весны, и это последнее целостное воспоминание, которое отпечатывается, наверное, даже на внутренней стенке черепа Кюхена. Впрочем, есть еще одно: убив утро на настройку обновлений твиттера в телефонах присутствующих, он с чувством личного превосходства занимает место у дальнего окна, время от времени пролистывая тонны бреда, которые успели выплеснуть в сеть за полчаса люди, которые называют себя его друзьями. У Ынхёка дурашливо-романтичное расположение духа, поэтому он чередует виртуальную перепалку с Донхэ с изречениями, извлеченными из пучины глупости, и сердечками, адресованными большей частью Кюхену. Донхэ, правда, тоже перепадает кое-что.
"Ты спишь?" - всплывает новая вкладка, когда Кюхен почти готов задремать.
"Уже нет"
"<3 <3 <3"
Кюхен хочет зажмуриться от солнца, чихнуть и вслух спросить: "Почему это моя жизнь?", но визг тормозов, тяжелый рывок в сторону и острая боль в бедре кружат его в топком водовороте, из которого, как из черной дыры, не вырваться ни единой мысли. Он слышит скрежет металла и пронзительный крик, когда все вокруг, как в старых рисованных мультфильмах, поглощает непроницаемая чернильная мгла.
Он приходит в себя, и боль ржавым тупым капканом жует его со всех сторон, откусывая по маленькому кусочку, чтобы растянуть удовольствие. Только этим можно объяснить тот факт, что ему больше не нужен воздух - попытка сделать вздох буквально парализует, и слышно лишь, как от усилия скрипит зубная эмаль. "Там будет плач и скрежет зубов", - почему-то всплывает в памяти, и Кюхен усмехнулся бы, если бы только мог.
--
Первое пробуждение странное: тихие, вкрадчивые голоса баюкают, призывая проснуться - форменная нелепость. Кюхену кажется, что он проспал и занятия в младшей школе давно начались, а он, шестилетний, все еще дома и мама зачем-то тормошит его - для чего, все равно уже поздно... Картинка складывается далеко не сразу - без очков на глазах словно слюдяная пленка, очертания зыбки, как дрожащее от ветра отражение в лужах. Ара зовет его по имени, ее голос высокий и ломкий, и вокруг столько белого, будто он заснул в теплом сугробе - разве бывают теплые сугробы?
"Ынхёк", - вспоминает Кюхен, - "нужно позвонить", - но додумать эту крайне важную мысль он не успевает.
--
Хичоль таскается к нему, как прокаженный к целителю - Кюхен ничуть не удивился бы, узнай, что тот заставил больничный персонал выделить ему отдельную палату-люкс и ухаживать за собой, как за национальным героем. Громыхая костылями, он долго устраивается на узком кресле для посетителей, выбирает яблоко из блюда на тумбочке, ловко орудует карманным ножиком, очищая его от кожуры. Иногда даже делится с Кюхеном, которого уже порядком тошнит от сбалансированного больничного рациона.
- Ну как ты тут, мой лягушоночек? - обращается к нему Хичоль. Кюхена передергивает.
- Вчера я был пирожочком.
- Ты растешь в моих глазах, медсестры ужасно довольны - целых четыре ложки овсянки - грандиозный прогресс! Мы уже думали делать тебе клиз...
- Избавь меня от подробностей, - жалобно просит Кюхен, - я и так терплю тебя сутками напролет.
- Тебе все равно скучно, - отмахивается Хичоль.
Они говорят о жаре, которой не чувствуется в кондиционированной прохладе, о новой футболке (гипс не может стать помехой потребительской похоти) - полосатый череп с костями и жизнеутверждающее "too fast to live, too young to die" обязано, по мнению Хичоля, внушить Кюхену веру в светлое будущее. Раньше Хичоль присказкой "мы все умрем" заполнял пробелы в провисающей беседе или бессмысленных монологах на своем fm-нон-стоп, теперь он избегает этой фразы как чумы. Об Ынхёке они тоже почти не говорят.
- Он не помнит тебя, - резко сказал Хичоль в тот самый первый день, когда Кюхен впервые сел в постели и потребовал объяснить, какого черта здесь происходит. Точнее, попытался сесть и едва не умер от удушья. Кюхен до сих пор не решил, как реагировать на эту новость. Как будто человек в ответе за то, что его мозг самостоятельно принимает решения, какую информацию считать релевантной. Как будто он - робот, и одним движением из головы можно извлечь чип с данными, стоящими десятков лет какой-нибудь монотонной и унылой жизни.
Ынхёк ходит, улыбается, спит, разговаривает, узнает некоторые лица и места на старых фотографиях. Его сестра тратит безумную сумму на распечатку архивных залежей жесткого диска его пк. Джунсу, Реук и Есон прилетают на следующий день после того, как страшная новость доходит до Японских островов. Донхэ, кажется, прописался в палате, родные сутки просидели у его постели, не смыкая глаз. Когда Ынхёк очнулся, первое, что он сказал:
- Я так хочу есть!
В это время Кюхен валялся под операционной лампой, напоминающей софит, и кардиомонитор высчитывал кривые секунды его беспамятства. Ынхёк его так и не вспомнил.
Когда Ынхёка приводят к его постели, на его лице выражение сочувственного недоумения. Реук суетится вокруг капельницы, которую тот приволок с собой, Донхэ ободряюще поддерживает его под локоть, Есон что-то булькает на заднем плане.
- Кто это? - с любопытством интересуется Ынхёк, и Кюхен почти слышит, как разбилось сердце Сонмина - или это звон хрустальной мечты? Чжоу Ми с усилием сжимает подбородок, закрывая рукой кривящиеся губы, и Кюхену хочется выставить их вон - это что, цирк или сахарная история неземной страсти? Кружевная надпись "The End" маячит на горизонте, но пухлощекие амуры отнюдь не торопятся посыпать все велюровыми лепестками роз в форме сердец.
- Ну хватит! - рявкает Хичоль. - Валите уже. Не видите, он устал?
Кюхен едва не впервые ощущает такую невыразимую благодарность, что в глазах щиплет.
--
Пятого июля идет дождь, но для Кюхена это, пожалуй, самый прекрасный день в жизни. Уже дома его еще долго преследует въевшийся в кожу, волосы и ногти ни с чем не сравнимый микс стерильности и анестетика. Кюхен наотрез отказывается ехать к родителям, и Ара украдкой плачет от резких слов, которыми он вознаграждает их заботу, но, будучи любящей сестрой, послушно везет его туда, где светлый запах домашней пыли стелется по выцветшим за лето сквозь незашторенное окно обоям и потускневшему деревянному настилу дощатого пола. Хичоль ковыляет в кухню.
- Ну и свинарник, - притворно сокрушается он, - даже сухарик не погрызешь.
Кюхен осторожно вдыхает зараженный смертоносными бактериями памяти воздух, но его сердце не разрывается от неизбывной тоски. Он думает, что год назад Хичоль так же сдувал пыль с ручки микроволновки, болтая о предстоящем переезде. Press the reset. Быть может, это он все забыл? И это у него проблемы с самовнушением. Быть может, время замкнулось, возвращая его в миг, когда все еще можно разыграть заново и начисто? Или до конца дней снова и снова вертеться в колесе неверных ходов и пропущенных ошибок.
Засохшие раковины улиток отваливаются от одного прикосновения, пустые и легкие. Возможно, их обитатели в каком-нибудь своем улиточьем раю, где листья всегда зеленые и свежие, а вода не растворяется в воздухе. Итук приносит Чоко, которая тоже изрядно сдала.
- Она его не узнает, - негромко говорит Канин. Итук прячет покрасневшие глаза. Кюхен будто стоит на краю обрыва, держа дрожащую на ветру, исписанную острым почерком страницу, разжимает пальцы и та кружится, подхваченная восходящими воздушными потоками. Он снова может дышать - только это имеет значение.
--
Кюхен отправляется за город и собирает новых улиток - да, они не такие большие, но у них всегда есть шанс вырасти. С листьями куда больше мороки, особенно, когда сбоку тянет заживающая рана.
Хичоль бьет тревогу лишь когда обнаруживает на дверце холодильника залежи твенджан.
- Я знаю, почему это здесь, и теперь хочу послушать твою неуклюжую детскую ложь, - говорит он, складывая руки на груди. - Ну?
Кюхен безразлично пожимает плечами.
- Придумай что-нибудь сам? Уверен, тебе понравится.
- Кюхен, это обсессия.
Как будто он сам не знает. Впрочем, все проходит, пройдет и это.
--
Неизвестно, откуда Хичоль узнает последние сплетни, но его источники никогда не подводят - ближе к концу августа, когда Кюхен с чистой совестью валяет дурака, наверстывая упущенное время в недельных баталиях Final Fantasy, тот сообщает о девушке. Девушке Ынхёка.
- Зовут...
Острое чувство дежавю накрывает с головой и Кюхен кожей чувствует время, пропуская его через стволовые клетки в своем универсальном личном "здесь и сейчас".
- Мне-то что?
- Кюхен.
- Здесь не о чем говорить.
Хичоль вздыхает. Примерно на этом месте он должен сказать, что собирает вещи, но шрам на его левой ноге служит единственным напоминанием, что время представляет собой спираль, а не перевернутую восьмерку.
--
- ...и, может быть, он захочет на ней жениться, - развивает мысль Сонмин, энергично размахивая большой пластмассовой ложкой.
Кюхен неохотно отрывается от салата с кальмарами.
- И когда все уже соберутся в церкви, а они будут стоять у алтаря, согласны ли вы, бла-бла-бла, он вспомнит и...
- ...и скажет: "Да", - заканчивает за него Кюхен. - Минни, подрасти, наконец, тебе скоро двадцать четыре.
- А вот это был запрещенный прием, - вздыхает Сонмин, беззлобно толкая его в бок.
Чжоу Ми осторожно откашливается.
- Мы можем съездить в Таиланд? - предлагает он.
Реук жизнерадостно кивает.
- Я возьму с собой Генри, - обещает он.
- О, нет! - вопит Кюхен, не до конца прожевав мидию. - Опять скрипка!
- Это твое "о" совершенно отвратительно, - морщится Сонмин.
--
Кюхен не взялся бы объяснять, как он оказался в номере Чжоу Ми, да еще и на его кровати. Самого хозяина тоже едва держат ноги - хотя, нужно видеть эти ноги. Кюхен тянется его поцеловать - так ведь всегда бывает: сперва люди пьют на брудершафт, потом оказываются в одной постели, а после растят каких-нибудь детей. Хотя, нет, это старая версия. А на брудершафт они и с Шивоном умудрились выпить.
Чжоу Ми обхватывает ладонями его лицо.
- Куй Сянь, - ровно и почти без акцента говорит он, пристально изучая что-то за левым ухом Кюхена, - не надо. Ты не должен ничего объяснять, я лягу на диване.
--
Каждое утро Кюхен просыпается в девять, и время пробуждения не зависит от того, во сколько он лег накануне. Его жизнь настолько упорядочена, что посторонним в ней просто нет места. И поскольку инородные вторжения нового ему строго противопоказаны, рано или поздно Кюхен ослабляет защиту и подпускает к себе кое-что тщательно забытое старое. Ынхёк появляется, когда первые желтые листья устилают тротуары, и у Кюхена привычно щемит в груди. Или снаружи - глубокие шрамы затягиваются чрезвычайно долго. Особенно, если это пробитое ребром легкое.
Все высыпают в прихожую, встревоженно переглядываясь. Слышно, о чем говорит диктор в вечернем выпуске новостей в телевизоре у соседей.
- Кюхен, - совсем тихо произносит Ынхёк, - я вспомнил... тебя.
Сонмин приглушенно всхлипывает.
- Да поцелуйтесь вы уже! - ликующе вопит Хичоль, а Кюхен все отворачивается, прикрывает ладонью брови, и дышать снова так же горячо и невыносимо, как раньше. Остальные тактично отводят глаза, чтобы впоследствии припоминать ему это до конца дней.
@темы: PG13, AU, fanfiction
sapiosexual
название: das ist die beste Zeit deines Lebens
автор: Kleine
пейринг: Канин/Ынхёк
рейтинг: PG-13
предупреждение: AU. в некотором смысле. идея украдена из "Эффекта бабочки", пожалуйста, не рассказывайте Эштону Катчеру
читать дальше
- Давай, - подгоняет Хёкдже, - мама убьет меня, если узнает.
Канин неторопливо, чтобы как следует его позлить, тянет в себя обогащенный никотином воздух. Не привыкшие к подобному обращению бронхи содрогаются от резкой затяжки, удушье, мягкое и шершавое, как раздувающаяся из зерна на раскаленной сковородке воздушная кукуруза, ширясь и нарастая, поднимается изнутри. Участливый Хёкдже лупит его по спине, что лишь усугубляет ситуацию. Канин отвешивает ему затрещину, другой рукой зажимая рот и силясь не выплюнуть отторгающиеся легкие. Хёкдже в ужасе хватает шлепнувшуюся на пол тлеющую сигарету, вскрикивает и дует на обожженные пальцы. Канину смешно и больно сразу, но он не может удержаться от издевки:
- Самому слабо?
Хёкдже испуганно косится на дверь.
- Ты чего орешь? - предостерегающе шипит он.
В комнате жарко и душно, приторно-сладко пахнет ванильным освежителем и ядовито-розовой клубничной жвачкой Хёкдже. Воздух за раскрытым настежь окном застыл прозрачным июльским студнем.
- Кондиционер включи, - сипит Канин. Горло еще царапает, но это нисколько не заглушает азарт юного естествопытателя.
Хёкдже не без опаски подносит к губам фильтр, зажмуривается, как перед прыжком, неуверенно втягивает порцию дыма и утыкается в подушку, тщетно пытаясь совладать с судорогой кашля.
Дверь распахивается в тот момент, когда он поднимает красное от натуги лицо. Сизый столбик пепла весело осыпается на пушистый ковер. Застывшая на пороге фигура матери Хёкдже являет собой живое воплощение вселенского возмущения. Не произнеся ни слова, она захлопывает дверь. Канин смеется так, что слезы выступают на глазах.
--
Избавиться от настырного присутствия Джунсу не так-то просто. Почти ежедневно Канину приходится прибегнуть к бездне уловок, чтобы отвлечь от него Хёкдже - эти двое словно прилипают друг к другу, часами болтая о чем-то, в представлении Канина не имеющем смысла и объективной ценности, зависая на телефоне, пока не раскалится трубка. Могут запросто остановиться посреди улицы, чтобы продемонстрировать только что придуманное движение будущего танца, больше напоминающее подергивания осужденных на казнь на электрическом стуле. Они даже ходят в ногу, как чертовы сиамские близнецы.
- ...совсем забросил учебу, - сокрушенно делится Канин с матерью Хёкдже. - Гоняет в футбол и бегает в студию с Джунсу. Нам на завтра задали эссе, вот, я принес кое-что. Вы только не говорите Хёкдже, - доверительно прибавляет он, опуская глаза, - он же, наверное, опять придет поздно.
Канин нравится родителям абсолютного большинства сверстников: напускная серьезность и предельная вежливость способны очаровать даже самых неприступных предков, и он об этом знает.
На следующий день расстроенный Хёкдже просиживает всю большую перемену сгорбившись над раскрытым учебником химии. Белоснежная рубашка натягивается на острых лопатках. Канин приносит ему клубничный кекс и сок, предварительно разжившись финансами за счет покладисто выворачивающих карманы младшеклассников.
- Спасибо, - безучастно реагирует тот.
- Что случилось? Опять забыл поздравить сестру с днем рождения?
- Мне запретили общаться с Джунсу, - не отрывая стеклянного взгляда от страницы, бубнит Хёкдже. Со стороны выглядит так, будто он вот-вот расплачется. - Он на меня отрицательно влияет.
Канин сочувствующе хлопает его по плечу.
- Держись, чувак. Все равно они скоро забудут, - говорит он, молясь, чтобы Хёкдже не оглянулся - ликующую ухмылку не удастся скрыть достаточно быстро.
--
Канин помогает Хёкдже с уроками. Вернее, Хёкдже вкалывает как проклятый, натирая паркет в гостиной квартиры Канина, в то время как сам хозяин потягивает пиво, развалившись в кресле и лениво переключая каналы - четыре часа пополудни, слишком рано для чего-нибудь по-настоящему интересного.
- Ты пропустил вон тот угол, - любезно подсказывает Канин.
Хёкдже едва слышно чертыхается.
- Раньше не мог вспомнить?
- Скажи спасибо, что не заставил тебя перемывать все заново.
Часа через два, когда все вокруг сверкает первозданной чистотой, а Хёкдже валится от усталости, Канин поднимается на ноги, зевая и потягиваясь.
- А теперь химия! - радостно оглашает он.
Хёкдже стонет в подлокотник.
- Ладно, бездарь, так и быть. На этот раз сделаю за тебя. Но будешь должен.
- За каждую домашку я перемываю всю твою квартиру - по-моему, это нечестно! - делает слабую попытку поднять восстание Хёкдже.
- А то у тебя есть деньги, чтобы расплатиться, - насмешливо напоминает Канин.
- Но я мог бы делать что-нибудь другое... - расслаблено бормочет Хёкдже, почти засыпая.
- Чувак! Фу! Джунсу своего попроси!
Встрепенувшийся Хёкдже съезжает с края дивана.
- Что ты несешь? Я вообще ничего такого не имел в виду!
Канин хохочет до рези в боку, уворачиваясь от пинков возмущенного и красного как рак Хёкдже.
--
- Ты же хотел позвать Юнджи, когда твои шнурки свинтят. Почему ты приглашаешь меня? - с подозрением осведомляется Хёкдже.
- Буду грязно тебя домогаться, мой сладкий, - многозначительно шевелит бровями Канин.
Хёкдже давится колой и толкает его под ребра.
- Уйди, противный, - тянет он и оба покатываются со смеху.
- Сгоняй еще за пивом, - тормошит Хёкдже Канин, тыкая его в живот большим пальцем ноги.
- Сам иди, - отмахивается тот, вытягивая рубашку из брюк. - Дай мне что-нибудь переодеться?
Кряхтя и причитая, Канин нехотя плетется в свою комнату.
- Потом постираешь, - заявляет он, протягивая Хёкдже самую маленькую из найденных в шкафу футболок. - Не хватало еще, чтобы у меня все вещи провонялись.
- Я не воняю, - с силой лягает его Хёкдже.
- Конечно! От твоих носков разит так, будто в них кто-то сдох!
Хёкдже обиженно хмыкает и скрывается в ванной.
- Я мог бы и отвернуться, - кричит ему вслед Канин, - если ты такой стеснительный!
Когда четыре бутылки пива и нудный ужастик спустя Хёкдже уходит домой, Канин еще некоторое время по инерции меряет шагами гостиную, словно силясь вспомнить о чем-то важном. Забытая белая рубашка ярким светлым пятном выделяется на измятом покрывале дивана. Канин вертит ее в руках, сжимает потускневшую за день ткань, неосознанно подносит к лицу, вдыхая смесь случайных запахов, в которых весь мир и выдыхающийся дезодорант Хёкдже. И никаких сдохших носков.
--
Укутанный в сиреневый шарф Хёкдже представляет из себя до того потешное зрелище, что Канин сперва долго и обстоятельно вертит его перед собой, и лишь потом замечает розовые наушники. Если прибавить к этому свежевыкрашенную в ярко-оранжевый оттенок шевелюру, зрелище невольно заслуживает особого внимания.
- Из набора для барби стащил? - ехидно уточняет он.
Хёкдже сердито хмурит брови. Свободные, протертые на коленях спортивные штаны болтаются на костлявой заднице.
- Ну мы идем или нет?!
- Ты брови не выщипал, - напоминает Канин.
Недолго думая, Хёкдже наступает ему на ногу.
--
В биографии каждого нормального подростка непременно присутствует эпизод, который он охотно выжег бы из карты памяти, подвернись такая возможность. Канин - отнюдь не исключение. Взрослые серьезные люди, добившиеся в жизни немыслимых высот, либо активно поддерживают, либо не менее усердно порицают пьянство в юном возрасте. Нетрезвый Хёкдже послушный, как влюбленная девчонка, и неповоротливый, как слон в посудной лавке. Канин несколько минут волочит его по полутораметровому коридору из ванной до гостиной, задыхаясь от смеха. Хёкдже лишь вяло брыкается и хихикает. Взгромоздившись на диван, они пытаются приобщиться к радостям ночного канала кабельного телевидения. Как ни странно, именно Хёкдже приходит в голову эта мысль. Впрочем, у него вечно возникали бредовые идеи.
- Один раз Джунсу ночевал у меня, - невнятно гундосит Хёкдже, устраиваясь поудобнее на согнутом валике, - и мы смотрели какое-то порно.
- Ладно уж, "какое-то" - ты-то, небось, запомнил все и пересмотрел еще раз сто после.
Хёкдже пихает его коленом, движение слабое и смазанное.
- Так что вы с Джунсу? Повторили все, что увидели?
- Нет, - фыркает Хёкдже. - Не все. Ой.
Канин смотрит на него во все глаза.
- Ты еще хуже, чем я только мог представить, - восхищенно признается он.
Хёкдже даже не находит нужным покраснеть.
- Давай?.. - осторожно предлагает он, оглядываясь через плечо, как если бы родители Канина притаились где-нибудь у дальней стены, и ежится под его острым взглядом. Канин сам вытягивает его ремень из шлевок широких джинсов.
--
О привязанности Хёкдже ходят анекдоты. Канин не понимает, почему его дружба с Джунсу вызывает в нем такое раздражение, ведь это он сам появился позже, когда у них уже было целое детство воспоминаний и знакомые до автоматизма привычки. Тем не менее, когда Хёкдже не проходит прослушивание, именно он, Канин, взваливает на себя обязанность утешать его и настраивать на мысли о светлом будущем позитивными аффирмациями.
Он почти переселяется в комнату Хёкдже, ежедневно таскает его на прогулку, заставляет есть и всеми силами пытается расшевелить, без особого, впрочем, успеха. "И где теперь твой Джунсу?" - хмуро размышляет Канин, но вслух он этого, разумеется, не произносит.
Хёкдже не ведется на подколы, игнорирует угрозы и не замечает, как Канин постепенно приходит в отчаяние. К концу второй недели он готов пожертвовать почкой или печенью - на выбор, только бы тот стал прежним бестолковым смешливым балбесом. Даже если снова станет хвостиком бегать за Джунсу.
- Хёкдже, - торжественно объявляет Канин, - мое сердце разбито. Поскольку мне больше нечего терять, я тебя сейчас поцелую.
Хёкдже рассеянно кивает и, лишь почувствовав прикосновение к губам, широко распахивает глаза.
- Что за фигня?! - верещит он, вытирая губы тыльной стороной ладони. Канин и хотел бы рассмеяться, обернуть все в шутку, но вместо этого заливается краской до самых ушей.
Через неделю Хёкдже получает приглашение на дополнительное прослушивание и больше не возвращается в старую школу. Канин чувствует себя до неловкости глупо при воспоминании об этом эпизоде до конца своих дней.
--
- Какого хрена, Канин? - хриплым шепотом допытывается Ынхёк. - Это покажут на всю страну.
- Это увидит весь мир - не забывай об интернете, - напоминает тот.
- Увидят что? - вклинивается Хичоль. - Что я пропустил?
- Хёкдже не понравилось со мной целоваться, - притворно вздыхает Канин.
Лицо и шея Ынхёка покрываются багровыми пятнами. Хичоль заходится в истерическом припадке.
- Ты серьезно? Блииин! Я так и знал, что он неспроста выставил тебя и позвал Минни.
- "Он" пока еще тоже здесь! - вопит Ынхёк.
Хичоль нетерпеливо отмахивается.
- Итук уже в курсе? Пойду принесу ему скорбную весть, - суетится он.
- Зачем ты ему рассказал? - устало вздыхает Ынхёк, когда за ним захлопывается дверь.
Канин равнодушно пожимает плечами.
- За что ты так меня ненавидишь? Что я тебе сделал?
Этого Канин не в силах объяснить.
После этого случая отношения с Ынхёком, и прежде не особенно близко с ним общавшимся, переходят в состояние вежливой отчужденности.
--
Канин от всей души недолюбливает Донхэ. Скорее всего, неприязнь проистекает от внутренней зависти, но в этом он не способен сознаться и самому себе. Ынхёк готов торчать в его обществе сутки напролет: они вместе едят, спят в одной кровати, меняются одеждой и даже душ принимают вместе. Канин готов поспорить, что и первый секс у Ынхёка случился именно с Донхэ - иначе почему он так на него смотрит? Не то, чтобы ему было до этого дело.
Он находит некое странное, извращенное удовольствие в том, чтобы издеваться над Ынхёком. У любого чувства должны быть предпосылки. Канин не стал бы утверждать, что это ненависть, но когда он до боли закусывает губу, сжимая пальцы на ребрах Ынхёка, пока остальные щекочут его и обмазывают густым слоем зубной пасты, на него словно находит слепое, иррациональное желание сжать тонкие кости, легко прощупывающиеся под кожей, пока не раздастся характерный сухой хруст, пока они не рассыплются в порошок.
- Кто тебя так? - изумленно спрашивает Итук, вытирая влажные после душа волосы огромным полотенцем.
Канин оборачивается к зеркалу: полукруглый пунктирный след от зубов красуется чуть повыше подбородка.
--
От напряжения, повисшего за столом, искрит воздух. Канин молча раздувает ноздри - сейчас к нему не отважился бы приблизиться даже Итук. Когда Хёкдже беспечно влетает в комнату, он уже достиг той стадии раздражения, когда готов начать испепелять взглядом.
- Тебя-то мне и нужно, - не предвещающим ничего хорошего тоном сообщает Канин. - Пойдем выйдем.
- Совсем спятил? - орет он, отшвыривая Ынхёка в угол.
Тот лишь беспомощно прикрывает руками голову, сжавшись в комок.
- Смотри на меня, когда с тобой разговариваю, - рычит Канин. От гнева дрожат руки. Ему хочется вцепиться в отросшие мелированные вихры и немного побить эту пустую голову о стену. Ынхёк жалко корчится на полу, ожидая сокрушительного удара. Канин заносит над ним увесистый кулак, но в последний момент передумывает, и костяшки разбиваются о декоративную кладку, оставляя уродливые темные полосы на идеально-кирпичной поверхности. От взгляда загнанного животного Канина начинает мутить сильнее, чем от боли.
- Что опять случилось? - возвещает с порога Итук. За его спиной топчется перепуганный Реук. Донхэ растерянно хлопает глазами, открыв рот, как слабоумный. Канин нарочно задевает его плечом и, громко топая, удаляется.
--
Итук рассеянно переставляет мелкие предметы на полке над столом - свидетельство того, что он чрезвычайно встревожен.
- Тебе нужно что-то с этим делать, - озвучивает он свои невеселые домыслы. - Однажды ты кого-нибудь убьешь.
- Хорошо бы, чтобы это был Вонючка, - делает неудачную попытку отшутиться Канин.
Итук вздыхает.
- Из-за чего ты на него взъелся?
Канин редко запоминает столь незначительные подробности.
- Похоже на ревность, - осторожно замечает Итук.
Канин одаривает его негодующим взглядом.
- Я бы запер вас в ванной, если бы не опасался, что ты его просто придушишь.
--
- Ненавижу, - шипит Канин, распластывая Ынхёка по металлической дверце кабинки туалета. Сквозь тонкую перегородку слышится галдеж в гримерке: взбалмошный парикмахер носится за Кюхеном с плойкой и лаком, Генри терзает скрипку, Сонмин любуется собственным отражением в зеркале, Хичоль командует оставшимся персоналом. - Черт бы тебя побрал.
Их лица настолько близко, что видно, как левый глаз отчаянно косит. Ынхёк таращится на него с выражением непритворного ужаса, от страха и давления на грудную клетку он не может вздохнуть.
Подавшись вперед, Канин впивается зубами в его дурацкий рот, жестко сжимает плечи, сталкиваясь коленями и наступая на носки начищенных туфель. Он хочет растерзать это несносное скопище атомов и избавиться от странной одержимости, вгоняющей его в бесконтрольную ярость. Лишь ощутив на языке соленый привкус крови, он обретает способность связно мыслить. У Ынхёка мокрые ресницы и уродливый отек под глазом, набирающий цвет - гример будет в восторге. Канин отшатывается от него, как от зачумленного.
--
Объяснения такого рода обречены быть скомканными и неуклюжими. Ынхёк с преувеличенно озабоченным видом копошится в комоде. Канин виновато отводит взгляд.
- Прости, - говорит он, откашлявшись. - не знаю, что на меня нашло.
- Мог бы сразу сказать, - отрезает Ынхёк, складывая руки на груди, неосознанно пытаясь отгородиться.
- О чем тут говорить? - начинает заводиться Канин. - Это ничего не значит.
Ынхёк кусает губы, тихо ойкает, задев едва затянувшуюся ранку.
- Да ты трус, - негромко говорит он, и Канина передергивает, как от пощечины.
--
Первым тетрадь замечает Итук, но, будучи тактичным до мозга костей, не спрашивает ни о чем, и Канин ему безумно благодарен. И все же, черед неприятного разговора приходит, когда Хичоль совершает плановый рейд по комнатам в поисках любимых дизайнерских вещей, дерзко похищенных из его неприкосновенного шкафа.
- Потрудись объяснить, что это значит, - командует он, закинув ноги на стол и размахивая в воздухе плотной кожаной обложкой. - Джеджун в конце концов уломал и тебя? Можно с чистой совестью радоваться пополнению в рядах фикрайтеров? Странный выбор пейринга, моя радость.
Канин открывает рот и закрывает его снова.
- Я не знаю, с чего начать, - честно признается он. - Ты смотрел "Эффект бабочки"?
--
Когда Канин все-таки находит Хёкдже, тот пребывает в мрачнейшем расположении духа, отходя от похмелья. Его зубы давно нечищены, под ногтями траурная каемка, а длинные слипшиеся волосы лезут в покрасневшие глаза. Съемные апартаменты вокруг как раз под стать постояльцу - поистине доисторические обои пузырятся от потеков воды, местами свободно стекающей с потолка с облущенной побелкой - наверное, вечеринка у соседей сверху изрядно выдалась. От гнетущего, затхлого запаха хочется бежать без оглядки. В слабом свете голой лампочки в крошечной прихожей едва можно разглядеть окружающие предметы.
- Чего надо? - безо всяких реверансов спрашивает Хёкдже. - Ты кто такой?
Канин чувствует, как у него начинает свербить в носу. Он не уверен - от жалости или от умопомрачительного запаха перебродившего в желудке спирта, который буквально валит с ног.
- Ты от Кибома? - настороженно уточняет Хёкдже.
Канин кивает. Слова пока еще не даются его языку.
- Заходи.
Наверху роняют что-то увесистое. Из открытого окна доносится визгливый вопль безликой соседки. Коротко мяукнув, кошка спрыгивает с подоконника во тьму узкого грязного двора.
--
Если в этой комнате когда-либо и было что-то от прежнего Ли Хёкдже, оно давно и надежно погребено под тоннами хлама. Заляпанная плита в углу символизирует кухню. Канин опускается на шаткий трехногий табурет, не решаясь класть локти на стол, испещренный отпечатками затушенных сигарет. Хёкдже бесцеремонно вышвыривает в окно вторую кошку, освобождая для себя место напротив.
- Давай, - хрипло говорит он. - Задолбался ждать, - худая рука с не слишком чистыми пальцами слегка подрагивает на весу. Синие вены вяло перекатываются под кожей.
- Хёкдже, - тихо говорит Канин, - ты помнишь меня?
- Меня зовут Ын... какого? - невпопад заканчивает Хёкдже. Узнавание приходит не сразу, и Канин боится отвести глаза от его усталого осунувшегося лица. - Как ты... почему здесь... Канин?
--
- Убирайся! - рывком распахивает скрипучую дверь Хёкдже. - Давай-давай! Чтобы я тебя здесь больше не видел.
- Но послушай...
- Ты хочешь проблем? Я тебе их обещаю, если не свалишь.
- Я могу тебе помочь, - увещевает Канин. - Найти хорошего врача, деньги не проблема.
- Деньги? - хитро щурится Хёкдже и закашливается. - Ты можешь сделать пожертвование в фонд спасения меня прямо сейчас и свалить нахрен отсюда.
Канин в своем лейбловом худи, новеньких кроссовках и блестящих очках в дорогой оправе выделяется посреди удручающего беспорядка этой квартирки, как бриллиант на свалке.
- Тебе нужно в рехаб, - спокойно продолжает он, хотя колени предательски подкашиваются.
- Иди нахуй? - предлагает Хёкдже. - Сначала я сбегаю из дома, потом шляюсь по стране в поисках работы, ворую у старушек в темных переулках, раз в полгода болтаюсь в камере пару суток. Меня даже в супермаркеты не пускают, - зло усмехается он.
- Я могу тебе помочь, - повторяет Канин.
- А с чего ты взял, что мне нужна помощь? Где ты был, когда у меня не было этого? - обтянутый кожей локтевой сгиб пестреет синяками различной степени давности. - Теперь и так неплохо живется.
- Все еще можно исправить.
- Поздно, - отмахивается Хёкдже и тянется за пачкой сигарет. - Последняя, вот черт.
- Хёкдже.
- Не называй меня так, - досадливо морщится тот. - Я на все был готов, только бы ты позвал, только бы позволил. Где теперь твоя вечная и чистая любовь? Вали, пока тебя не спустили с лестницы.
Канин уходит из этой гнилой дыры, незаметно оставив пачку купюр - все, которые только были при себе, на треснувшей тумбочке под зеркалом, в свою успешную жизнь с камерами и лучами софитов, чувствуя, что в который раз проиграл. Он не видит выхода.
--
- То есть, ты пишешь о том, чего тебе бы хотелось, и оно сбывается? - уточняет Итук, листая исписанные убористым почерком страницы.
- Почти.
- Хм. Почти как в кино. А кто такой Ынхёк?
- Как кто? Хёкдже.
Повисает неприятная пауза.
- Канин, - неуверенно начинает Итук, - о ком ты говоришь?
--
Фотографии, которыми увешаны стены главного офиса агентства, являют взору улыбающиеся физиономии двенадцати парней, наряженных с разной степенью вычурности. Хёкдже среди них нет.
Канин тратит целую неделю, терроризируя работников архива с раннего утра до закрытия. Данные о Хёкдже теряются примерно в двухтысячном году - этого мало, чтобы развеять сомнения.
Дверь долго не отпирают. Наконец, минут через пять непрерывных настойчивых звонков с той стороны раздаются шаркающие шаги.
--
- ...погиб, когда ему было четырнадцать. Возвращался с тренировки, авария, автобус перевернулся. Никто не выжил.
Канин не знает, что сказать.
- Вы знали его? Вместе учились, наверное? - эта статная полунезнакомая дама, чью величественную походку и надменно поднятый подбородок Канин помнит из других временных линий, все так же горделиво встряхивает головой, ее аккуратная прическа словно припорошена пеплом, складки у глаз и вокруг рта прорезали по-прежнему холеное лицо.
Канин что-то неразборчиво бурчит в ответ, все еще не веря своим ушам. В этой реальности Хёкдже не существует.
--
- Да хватит уже, - вполсилы отбивается Ынхёк, - ну Канин!
Канин упрямо щекочет его босые ступни, легко удерживая дергающиеся ноги, перекинув обе через локоть.
- Меня сейчас стошнит, - оповещает всех присутствующих Хичоль. - Канин, унеси это отсюда, оно глушит телевизор.
Реук с умиленным видом кладет подбородок на сжатые кулаки, Есон возится, стараясь устроиться поудобнее, перегнувшись через спинку дивана. На секунду отвлекшийся Кюхен хмыкает в монитор ноутбука. Возмущенный отсутствием реакции, Хичоль вновь переходит в наступление:
- Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Вонюч... Хёкдже, хватит ломаться! Канин, будь мужиком!
--
- Я сказал, что если сам приду... - в замешательстве переминается с ноги на ногу Ынхёк. Разноцветная пижама, зажатая подмышкой мягкая подушка и нелепый хвостик на макушке нисколько не наводят на мысли о чем-нибудь мало-мальски эротичном. Не то, чтобы Канин жаловался. - Если сам останусь ночевать, - продолжает тем временем Ынхёк, - тогда... ну, в общем, ты понял, - сбивчиво сминает он едва различимые слова. Румянец смущения озаряет полутьму коридора.
Пробегающий мимо галопом Хичоль пронзительно присвистывает.
- Предохраняйтесь, мои маленькие друзья! - наставительным тоном поучает он уже из кухни.
- Ненавижу тебя, - едва слышно произносит Канин и хватает за руку сбитого с толку Хёкдже. - Да не тебя! Ну, пошли, чего стал?
автор: Kleine
пейринг: Канин/Ынхёк
рейтинг: PG-13
предупреждение: AU. в некотором смысле. идея украдена из "Эффекта бабочки", пожалуйста, не рассказывайте Эштону Катчеру
читать дальше
- Давай, - подгоняет Хёкдже, - мама убьет меня, если узнает.
Канин неторопливо, чтобы как следует его позлить, тянет в себя обогащенный никотином воздух. Не привыкшие к подобному обращению бронхи содрогаются от резкой затяжки, удушье, мягкое и шершавое, как раздувающаяся из зерна на раскаленной сковородке воздушная кукуруза, ширясь и нарастая, поднимается изнутри. Участливый Хёкдже лупит его по спине, что лишь усугубляет ситуацию. Канин отвешивает ему затрещину, другой рукой зажимая рот и силясь не выплюнуть отторгающиеся легкие. Хёкдже в ужасе хватает шлепнувшуюся на пол тлеющую сигарету, вскрикивает и дует на обожженные пальцы. Канину смешно и больно сразу, но он не может удержаться от издевки:
- Самому слабо?
Хёкдже испуганно косится на дверь.
- Ты чего орешь? - предостерегающе шипит он.
В комнате жарко и душно, приторно-сладко пахнет ванильным освежителем и ядовито-розовой клубничной жвачкой Хёкдже. Воздух за раскрытым настежь окном застыл прозрачным июльским студнем.
- Кондиционер включи, - сипит Канин. Горло еще царапает, но это нисколько не заглушает азарт юного естествопытателя.
Хёкдже не без опаски подносит к губам фильтр, зажмуривается, как перед прыжком, неуверенно втягивает порцию дыма и утыкается в подушку, тщетно пытаясь совладать с судорогой кашля.
Дверь распахивается в тот момент, когда он поднимает красное от натуги лицо. Сизый столбик пепла весело осыпается на пушистый ковер. Застывшая на пороге фигура матери Хёкдже являет собой живое воплощение вселенского возмущения. Не произнеся ни слова, она захлопывает дверь. Канин смеется так, что слезы выступают на глазах.
--
Избавиться от настырного присутствия Джунсу не так-то просто. Почти ежедневно Канину приходится прибегнуть к бездне уловок, чтобы отвлечь от него Хёкдже - эти двое словно прилипают друг к другу, часами болтая о чем-то, в представлении Канина не имеющем смысла и объективной ценности, зависая на телефоне, пока не раскалится трубка. Могут запросто остановиться посреди улицы, чтобы продемонстрировать только что придуманное движение будущего танца, больше напоминающее подергивания осужденных на казнь на электрическом стуле. Они даже ходят в ногу, как чертовы сиамские близнецы.
- ...совсем забросил учебу, - сокрушенно делится Канин с матерью Хёкдже. - Гоняет в футбол и бегает в студию с Джунсу. Нам на завтра задали эссе, вот, я принес кое-что. Вы только не говорите Хёкдже, - доверительно прибавляет он, опуская глаза, - он же, наверное, опять придет поздно.
Канин нравится родителям абсолютного большинства сверстников: напускная серьезность и предельная вежливость способны очаровать даже самых неприступных предков, и он об этом знает.
На следующий день расстроенный Хёкдже просиживает всю большую перемену сгорбившись над раскрытым учебником химии. Белоснежная рубашка натягивается на острых лопатках. Канин приносит ему клубничный кекс и сок, предварительно разжившись финансами за счет покладисто выворачивающих карманы младшеклассников.
- Спасибо, - безучастно реагирует тот.
- Что случилось? Опять забыл поздравить сестру с днем рождения?
- Мне запретили общаться с Джунсу, - не отрывая стеклянного взгляда от страницы, бубнит Хёкдже. Со стороны выглядит так, будто он вот-вот расплачется. - Он на меня отрицательно влияет.
Канин сочувствующе хлопает его по плечу.
- Держись, чувак. Все равно они скоро забудут, - говорит он, молясь, чтобы Хёкдже не оглянулся - ликующую ухмылку не удастся скрыть достаточно быстро.
--
Канин помогает Хёкдже с уроками. Вернее, Хёкдже вкалывает как проклятый, натирая паркет в гостиной квартиры Канина, в то время как сам хозяин потягивает пиво, развалившись в кресле и лениво переключая каналы - четыре часа пополудни, слишком рано для чего-нибудь по-настоящему интересного.
- Ты пропустил вон тот угол, - любезно подсказывает Канин.
Хёкдже едва слышно чертыхается.
- Раньше не мог вспомнить?
- Скажи спасибо, что не заставил тебя перемывать все заново.
Часа через два, когда все вокруг сверкает первозданной чистотой, а Хёкдже валится от усталости, Канин поднимается на ноги, зевая и потягиваясь.
- А теперь химия! - радостно оглашает он.
Хёкдже стонет в подлокотник.
- Ладно, бездарь, так и быть. На этот раз сделаю за тебя. Но будешь должен.
- За каждую домашку я перемываю всю твою квартиру - по-моему, это нечестно! - делает слабую попытку поднять восстание Хёкдже.
- А то у тебя есть деньги, чтобы расплатиться, - насмешливо напоминает Канин.
- Но я мог бы делать что-нибудь другое... - расслаблено бормочет Хёкдже, почти засыпая.
- Чувак! Фу! Джунсу своего попроси!
Встрепенувшийся Хёкдже съезжает с края дивана.
- Что ты несешь? Я вообще ничего такого не имел в виду!
Канин хохочет до рези в боку, уворачиваясь от пинков возмущенного и красного как рак Хёкдже.
--
- Ты же хотел позвать Юнджи, когда твои шнурки свинтят. Почему ты приглашаешь меня? - с подозрением осведомляется Хёкдже.
- Буду грязно тебя домогаться, мой сладкий, - многозначительно шевелит бровями Канин.
Хёкдже давится колой и толкает его под ребра.
- Уйди, противный, - тянет он и оба покатываются со смеху.
- Сгоняй еще за пивом, - тормошит Хёкдже Канин, тыкая его в живот большим пальцем ноги.
- Сам иди, - отмахивается тот, вытягивая рубашку из брюк. - Дай мне что-нибудь переодеться?
Кряхтя и причитая, Канин нехотя плетется в свою комнату.
- Потом постираешь, - заявляет он, протягивая Хёкдже самую маленькую из найденных в шкафу футболок. - Не хватало еще, чтобы у меня все вещи провонялись.
- Я не воняю, - с силой лягает его Хёкдже.
- Конечно! От твоих носков разит так, будто в них кто-то сдох!
Хёкдже обиженно хмыкает и скрывается в ванной.
- Я мог бы и отвернуться, - кричит ему вслед Канин, - если ты такой стеснительный!
Когда четыре бутылки пива и нудный ужастик спустя Хёкдже уходит домой, Канин еще некоторое время по инерции меряет шагами гостиную, словно силясь вспомнить о чем-то важном. Забытая белая рубашка ярким светлым пятном выделяется на измятом покрывале дивана. Канин вертит ее в руках, сжимает потускневшую за день ткань, неосознанно подносит к лицу, вдыхая смесь случайных запахов, в которых весь мир и выдыхающийся дезодорант Хёкдже. И никаких сдохших носков.
--
Укутанный в сиреневый шарф Хёкдже представляет из себя до того потешное зрелище, что Канин сперва долго и обстоятельно вертит его перед собой, и лишь потом замечает розовые наушники. Если прибавить к этому свежевыкрашенную в ярко-оранжевый оттенок шевелюру, зрелище невольно заслуживает особого внимания.
- Из набора для барби стащил? - ехидно уточняет он.
Хёкдже сердито хмурит брови. Свободные, протертые на коленях спортивные штаны болтаются на костлявой заднице.
- Ну мы идем или нет?!
- Ты брови не выщипал, - напоминает Канин.
Недолго думая, Хёкдже наступает ему на ногу.
--
В биографии каждого нормального подростка непременно присутствует эпизод, который он охотно выжег бы из карты памяти, подвернись такая возможность. Канин - отнюдь не исключение. Взрослые серьезные люди, добившиеся в жизни немыслимых высот, либо активно поддерживают, либо не менее усердно порицают пьянство в юном возрасте. Нетрезвый Хёкдже послушный, как влюбленная девчонка, и неповоротливый, как слон в посудной лавке. Канин несколько минут волочит его по полутораметровому коридору из ванной до гостиной, задыхаясь от смеха. Хёкдже лишь вяло брыкается и хихикает. Взгромоздившись на диван, они пытаются приобщиться к радостям ночного канала кабельного телевидения. Как ни странно, именно Хёкдже приходит в голову эта мысль. Впрочем, у него вечно возникали бредовые идеи.
- Один раз Джунсу ночевал у меня, - невнятно гундосит Хёкдже, устраиваясь поудобнее на согнутом валике, - и мы смотрели какое-то порно.
- Ладно уж, "какое-то" - ты-то, небось, запомнил все и пересмотрел еще раз сто после.
Хёкдже пихает его коленом, движение слабое и смазанное.
- Так что вы с Джунсу? Повторили все, что увидели?
- Нет, - фыркает Хёкдже. - Не все. Ой.
Канин смотрит на него во все глаза.
- Ты еще хуже, чем я только мог представить, - восхищенно признается он.
Хёкдже даже не находит нужным покраснеть.
- Давай?.. - осторожно предлагает он, оглядываясь через плечо, как если бы родители Канина притаились где-нибудь у дальней стены, и ежится под его острым взглядом. Канин сам вытягивает его ремень из шлевок широких джинсов.
--
О привязанности Хёкдже ходят анекдоты. Канин не понимает, почему его дружба с Джунсу вызывает в нем такое раздражение, ведь это он сам появился позже, когда у них уже было целое детство воспоминаний и знакомые до автоматизма привычки. Тем не менее, когда Хёкдже не проходит прослушивание, именно он, Канин, взваливает на себя обязанность утешать его и настраивать на мысли о светлом будущем позитивными аффирмациями.
Он почти переселяется в комнату Хёкдже, ежедневно таскает его на прогулку, заставляет есть и всеми силами пытается расшевелить, без особого, впрочем, успеха. "И где теперь твой Джунсу?" - хмуро размышляет Канин, но вслух он этого, разумеется, не произносит.
Хёкдже не ведется на подколы, игнорирует угрозы и не замечает, как Канин постепенно приходит в отчаяние. К концу второй недели он готов пожертвовать почкой или печенью - на выбор, только бы тот стал прежним бестолковым смешливым балбесом. Даже если снова станет хвостиком бегать за Джунсу.
- Хёкдже, - торжественно объявляет Канин, - мое сердце разбито. Поскольку мне больше нечего терять, я тебя сейчас поцелую.
Хёкдже рассеянно кивает и, лишь почувствовав прикосновение к губам, широко распахивает глаза.
- Что за фигня?! - верещит он, вытирая губы тыльной стороной ладони. Канин и хотел бы рассмеяться, обернуть все в шутку, но вместо этого заливается краской до самых ушей.
Через неделю Хёкдже получает приглашение на дополнительное прослушивание и больше не возвращается в старую школу. Канин чувствует себя до неловкости глупо при воспоминании об этом эпизоде до конца своих дней.
--
- Какого хрена, Канин? - хриплым шепотом допытывается Ынхёк. - Это покажут на всю страну.
- Это увидит весь мир - не забывай об интернете, - напоминает тот.
- Увидят что? - вклинивается Хичоль. - Что я пропустил?
- Хёкдже не понравилось со мной целоваться, - притворно вздыхает Канин.
Лицо и шея Ынхёка покрываются багровыми пятнами. Хичоль заходится в истерическом припадке.
- Ты серьезно? Блииин! Я так и знал, что он неспроста выставил тебя и позвал Минни.
- "Он" пока еще тоже здесь! - вопит Ынхёк.
Хичоль нетерпеливо отмахивается.
- Итук уже в курсе? Пойду принесу ему скорбную весть, - суетится он.
- Зачем ты ему рассказал? - устало вздыхает Ынхёк, когда за ним захлопывается дверь.
Канин равнодушно пожимает плечами.
- За что ты так меня ненавидишь? Что я тебе сделал?
Этого Канин не в силах объяснить.
После этого случая отношения с Ынхёком, и прежде не особенно близко с ним общавшимся, переходят в состояние вежливой отчужденности.
--
Канин от всей души недолюбливает Донхэ. Скорее всего, неприязнь проистекает от внутренней зависти, но в этом он не способен сознаться и самому себе. Ынхёк готов торчать в его обществе сутки напролет: они вместе едят, спят в одной кровати, меняются одеждой и даже душ принимают вместе. Канин готов поспорить, что и первый секс у Ынхёка случился именно с Донхэ - иначе почему он так на него смотрит? Не то, чтобы ему было до этого дело.
Он находит некое странное, извращенное удовольствие в том, чтобы издеваться над Ынхёком. У любого чувства должны быть предпосылки. Канин не стал бы утверждать, что это ненависть, но когда он до боли закусывает губу, сжимая пальцы на ребрах Ынхёка, пока остальные щекочут его и обмазывают густым слоем зубной пасты, на него словно находит слепое, иррациональное желание сжать тонкие кости, легко прощупывающиеся под кожей, пока не раздастся характерный сухой хруст, пока они не рассыплются в порошок.
- Кто тебя так? - изумленно спрашивает Итук, вытирая влажные после душа волосы огромным полотенцем.
Канин оборачивается к зеркалу: полукруглый пунктирный след от зубов красуется чуть повыше подбородка.
--
От напряжения, повисшего за столом, искрит воздух. Канин молча раздувает ноздри - сейчас к нему не отважился бы приблизиться даже Итук. Когда Хёкдже беспечно влетает в комнату, он уже достиг той стадии раздражения, когда готов начать испепелять взглядом.
- Тебя-то мне и нужно, - не предвещающим ничего хорошего тоном сообщает Канин. - Пойдем выйдем.
- Совсем спятил? - орет он, отшвыривая Ынхёка в угол.
Тот лишь беспомощно прикрывает руками голову, сжавшись в комок.
- Смотри на меня, когда с тобой разговариваю, - рычит Канин. От гнева дрожат руки. Ему хочется вцепиться в отросшие мелированные вихры и немного побить эту пустую голову о стену. Ынхёк жалко корчится на полу, ожидая сокрушительного удара. Канин заносит над ним увесистый кулак, но в последний момент передумывает, и костяшки разбиваются о декоративную кладку, оставляя уродливые темные полосы на идеально-кирпичной поверхности. От взгляда загнанного животного Канина начинает мутить сильнее, чем от боли.
- Что опять случилось? - возвещает с порога Итук. За его спиной топчется перепуганный Реук. Донхэ растерянно хлопает глазами, открыв рот, как слабоумный. Канин нарочно задевает его плечом и, громко топая, удаляется.
--
Итук рассеянно переставляет мелкие предметы на полке над столом - свидетельство того, что он чрезвычайно встревожен.
- Тебе нужно что-то с этим делать, - озвучивает он свои невеселые домыслы. - Однажды ты кого-нибудь убьешь.
- Хорошо бы, чтобы это был Вонючка, - делает неудачную попытку отшутиться Канин.
Итук вздыхает.
- Из-за чего ты на него взъелся?
Канин редко запоминает столь незначительные подробности.
- Похоже на ревность, - осторожно замечает Итук.
Канин одаривает его негодующим взглядом.
- Я бы запер вас в ванной, если бы не опасался, что ты его просто придушишь.
--
- Ненавижу, - шипит Канин, распластывая Ынхёка по металлической дверце кабинки туалета. Сквозь тонкую перегородку слышится галдеж в гримерке: взбалмошный парикмахер носится за Кюхеном с плойкой и лаком, Генри терзает скрипку, Сонмин любуется собственным отражением в зеркале, Хичоль командует оставшимся персоналом. - Черт бы тебя побрал.
Их лица настолько близко, что видно, как левый глаз отчаянно косит. Ынхёк таращится на него с выражением непритворного ужаса, от страха и давления на грудную клетку он не может вздохнуть.
Подавшись вперед, Канин впивается зубами в его дурацкий рот, жестко сжимает плечи, сталкиваясь коленями и наступая на носки начищенных туфель. Он хочет растерзать это несносное скопище атомов и избавиться от странной одержимости, вгоняющей его в бесконтрольную ярость. Лишь ощутив на языке соленый привкус крови, он обретает способность связно мыслить. У Ынхёка мокрые ресницы и уродливый отек под глазом, набирающий цвет - гример будет в восторге. Канин отшатывается от него, как от зачумленного.
--
Объяснения такого рода обречены быть скомканными и неуклюжими. Ынхёк с преувеличенно озабоченным видом копошится в комоде. Канин виновато отводит взгляд.
- Прости, - говорит он, откашлявшись. - не знаю, что на меня нашло.
- Мог бы сразу сказать, - отрезает Ынхёк, складывая руки на груди, неосознанно пытаясь отгородиться.
- О чем тут говорить? - начинает заводиться Канин. - Это ничего не значит.
Ынхёк кусает губы, тихо ойкает, задев едва затянувшуюся ранку.
- Да ты трус, - негромко говорит он, и Канина передергивает, как от пощечины.
--
Первым тетрадь замечает Итук, но, будучи тактичным до мозга костей, не спрашивает ни о чем, и Канин ему безумно благодарен. И все же, черед неприятного разговора приходит, когда Хичоль совершает плановый рейд по комнатам в поисках любимых дизайнерских вещей, дерзко похищенных из его неприкосновенного шкафа.
- Потрудись объяснить, что это значит, - командует он, закинув ноги на стол и размахивая в воздухе плотной кожаной обложкой. - Джеджун в конце концов уломал и тебя? Можно с чистой совестью радоваться пополнению в рядах фикрайтеров? Странный выбор пейринга, моя радость.
Канин открывает рот и закрывает его снова.
- Я не знаю, с чего начать, - честно признается он. - Ты смотрел "Эффект бабочки"?
--
Когда Канин все-таки находит Хёкдже, тот пребывает в мрачнейшем расположении духа, отходя от похмелья. Его зубы давно нечищены, под ногтями траурная каемка, а длинные слипшиеся волосы лезут в покрасневшие глаза. Съемные апартаменты вокруг как раз под стать постояльцу - поистине доисторические обои пузырятся от потеков воды, местами свободно стекающей с потолка с облущенной побелкой - наверное, вечеринка у соседей сверху изрядно выдалась. От гнетущего, затхлого запаха хочется бежать без оглядки. В слабом свете голой лампочки в крошечной прихожей едва можно разглядеть окружающие предметы.
- Чего надо? - безо всяких реверансов спрашивает Хёкдже. - Ты кто такой?
Канин чувствует, как у него начинает свербить в носу. Он не уверен - от жалости или от умопомрачительного запаха перебродившего в желудке спирта, который буквально валит с ног.
- Ты от Кибома? - настороженно уточняет Хёкдже.
Канин кивает. Слова пока еще не даются его языку.
- Заходи.
Наверху роняют что-то увесистое. Из открытого окна доносится визгливый вопль безликой соседки. Коротко мяукнув, кошка спрыгивает с подоконника во тьму узкого грязного двора.
--
Если в этой комнате когда-либо и было что-то от прежнего Ли Хёкдже, оно давно и надежно погребено под тоннами хлама. Заляпанная плита в углу символизирует кухню. Канин опускается на шаткий трехногий табурет, не решаясь класть локти на стол, испещренный отпечатками затушенных сигарет. Хёкдже бесцеремонно вышвыривает в окно вторую кошку, освобождая для себя место напротив.
- Давай, - хрипло говорит он. - Задолбался ждать, - худая рука с не слишком чистыми пальцами слегка подрагивает на весу. Синие вены вяло перекатываются под кожей.
- Хёкдже, - тихо говорит Канин, - ты помнишь меня?
- Меня зовут Ын... какого? - невпопад заканчивает Хёкдже. Узнавание приходит не сразу, и Канин боится отвести глаза от его усталого осунувшегося лица. - Как ты... почему здесь... Канин?
--
- Убирайся! - рывком распахивает скрипучую дверь Хёкдже. - Давай-давай! Чтобы я тебя здесь больше не видел.
- Но послушай...
- Ты хочешь проблем? Я тебе их обещаю, если не свалишь.
- Я могу тебе помочь, - увещевает Канин. - Найти хорошего врача, деньги не проблема.
- Деньги? - хитро щурится Хёкдже и закашливается. - Ты можешь сделать пожертвование в фонд спасения меня прямо сейчас и свалить нахрен отсюда.
Канин в своем лейбловом худи, новеньких кроссовках и блестящих очках в дорогой оправе выделяется посреди удручающего беспорядка этой квартирки, как бриллиант на свалке.
- Тебе нужно в рехаб, - спокойно продолжает он, хотя колени предательски подкашиваются.
- Иди нахуй? - предлагает Хёкдже. - Сначала я сбегаю из дома, потом шляюсь по стране в поисках работы, ворую у старушек в темных переулках, раз в полгода болтаюсь в камере пару суток. Меня даже в супермаркеты не пускают, - зло усмехается он.
- Я могу тебе помочь, - повторяет Канин.
- А с чего ты взял, что мне нужна помощь? Где ты был, когда у меня не было этого? - обтянутый кожей локтевой сгиб пестреет синяками различной степени давности. - Теперь и так неплохо живется.
- Все еще можно исправить.
- Поздно, - отмахивается Хёкдже и тянется за пачкой сигарет. - Последняя, вот черт.
- Хёкдже.
- Не называй меня так, - досадливо морщится тот. - Я на все был готов, только бы ты позвал, только бы позволил. Где теперь твоя вечная и чистая любовь? Вали, пока тебя не спустили с лестницы.
Канин уходит из этой гнилой дыры, незаметно оставив пачку купюр - все, которые только были при себе, на треснувшей тумбочке под зеркалом, в свою успешную жизнь с камерами и лучами софитов, чувствуя, что в который раз проиграл. Он не видит выхода.
--
- То есть, ты пишешь о том, чего тебе бы хотелось, и оно сбывается? - уточняет Итук, листая исписанные убористым почерком страницы.
- Почти.
- Хм. Почти как в кино. А кто такой Ынхёк?
- Как кто? Хёкдже.
Повисает неприятная пауза.
- Канин, - неуверенно начинает Итук, - о ком ты говоришь?
--
Фотографии, которыми увешаны стены главного офиса агентства, являют взору улыбающиеся физиономии двенадцати парней, наряженных с разной степенью вычурности. Хёкдже среди них нет.
Канин тратит целую неделю, терроризируя работников архива с раннего утра до закрытия. Данные о Хёкдже теряются примерно в двухтысячном году - этого мало, чтобы развеять сомнения.
Дверь долго не отпирают. Наконец, минут через пять непрерывных настойчивых звонков с той стороны раздаются шаркающие шаги.
--
- ...погиб, когда ему было четырнадцать. Возвращался с тренировки, авария, автобус перевернулся. Никто не выжил.
Канин не знает, что сказать.
- Вы знали его? Вместе учились, наверное? - эта статная полунезнакомая дама, чью величественную походку и надменно поднятый подбородок Канин помнит из других временных линий, все так же горделиво встряхивает головой, ее аккуратная прическа словно припорошена пеплом, складки у глаз и вокруг рта прорезали по-прежнему холеное лицо.
Канин что-то неразборчиво бурчит в ответ, все еще не веря своим ушам. В этой реальности Хёкдже не существует.
--
- Да хватит уже, - вполсилы отбивается Ынхёк, - ну Канин!
Канин упрямо щекочет его босые ступни, легко удерживая дергающиеся ноги, перекинув обе через локоть.
- Меня сейчас стошнит, - оповещает всех присутствующих Хичоль. - Канин, унеси это отсюда, оно глушит телевизор.
Реук с умиленным видом кладет подбородок на сжатые кулаки, Есон возится, стараясь устроиться поудобнее, перегнувшись через спинку дивана. На секунду отвлекшийся Кюхен хмыкает в монитор ноутбука. Возмущенный отсутствием реакции, Хичоль вновь переходит в наступление:
- Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Вонюч... Хёкдже, хватит ломаться! Канин, будь мужиком!
--
- Я сказал, что если сам приду... - в замешательстве переминается с ноги на ногу Ынхёк. Разноцветная пижама, зажатая подмышкой мягкая подушка и нелепый хвостик на макушке нисколько не наводят на мысли о чем-нибудь мало-мальски эротичном. Не то, чтобы Канин жаловался. - Если сам останусь ночевать, - продолжает тем временем Ынхёк, - тогда... ну, в общем, ты понял, - сбивчиво сминает он едва различимые слова. Румянец смущения озаряет полутьму коридора.
Пробегающий мимо галопом Хичоль пронзительно присвистывает.
- Предохраняйтесь, мои маленькие друзья! - наставительным тоном поучает он уже из кухни.
- Ненавижу тебя, - едва слышно произносит Канин и хватает за руку сбитого с толку Хёкдже. - Да не тебя! Ну, пошли, чего стал?
sapiosexual
Пни меня, и другие приемы обольщения
автор: thedayafter
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
пейринг: Кюхен/Чжоу Ми, Ханген/Хичоль
рейтинг: PG-13
college-AU
читать дальше
В некотором смысле, это битва титанов: сперва Сонмин делает что-нибудь выходящее, по его мнению, за рамки приличий и гуманности, а в ответ Кюхен выкидывает нечто поистине дьявольское. Разумеется, исключительно в интернете – оба слишком молоды, чтобы рисковать свободой и коротать лучшие годы в заключении.
Так, Сонмин заливает видео с танцующим Кюхеном на youtube, а тот в свою очередь не остается в долгу и взламывет университетский сервер, заменяя каждое упоминание его имени на сайте фразой “Ли Сонмин, более известный как T-Pain”, предварительно удалив все следы своего бесславного позора.
Так продолжается довольно долго, до тех пор, пока в один прекрасный день Сонмин ни с того, ни с сего пишет:
(23:34) sungmin! says: я тут подумал.
(23:34) sungmin! says: наверное, нам пора прекратить дурачиться.
(23:34) lp0 on fire says: Что?
(23:34) sungmin! says: ну просто
(23:35) sungmin! says: это так по-детски
(23:35) sungmin! says: и я прекрасно понимаю, что, как первокурснику, тебе положено, но когда-нибудь для всех приходит пора взрослеть
(23:35) sungmin! says: тебе стоит почаще выбираться в реал, общаться с живыми людьми
(23:35) sungmin! says: вспомни, когда ты в последний раз сказал ынхёку больше пяти слов подряд
(23:36) sungmin! says: а ведь вы живете в одной комнате
(23:36) lp0 on fire says: Я каждое утро сообщаю ему, что оно доброе.
(23:36) lp0 on fire says: Признайся, ты просто исчерпал свою фантазию.
(23:37) sungmin! says: ...
(23:37) sungmin! says: возможно
(23:37) lp0 on fire says: ХА.
(23:37) lp0 on fire says: Я выиграл!
Кюхен слишком поглощен неожиданной победой, чтобы заподозрить, что против него строят козни.
*
Ни о чем не подозревая, он играет в Старкрафт, когда все и случается.
MSN оповещает о входящем сообщении не из списка контактов и он бездумно разворачивает окошко клиента.
(20:02) 你觅不了我~ says: привет! ^^
(20:02) lp0 on fire says: Я тебя знаю?
(20:03) 你觅不了我~ says: ...нет?
(20:03) 你觅不了我~ says: НО ПОГОДИ
Курсор зависает над кнопкой “свернуть”, указательный палец Кюхена замирает в воздухе. Он ждет.
(20:03) 你觅不了我~ says: эм
(20:04) 你觅不了我~ says: тебе это может показатся немного страным
- Да, - вслух произносит Кюхен, - а у тебя в школе была двойка по орфографии. Давай к сути.
Сбитый с толку Ынхёк недоуменно смотрит на него из-за своего стола. Мышка Кюхена застывает в нетерпении.
(20:04) 你觅不了我~ says: один мой друг кинул мне ссылку на твой профиль на match.com
(20:05) 你觅不了我~ says: и теперь мне очень ээ интересно потмоучто ты такой классный!
(20:05) 你觅不了我~ says: к тому же там написано, что у тебя нежное ранимое сердце за стеной колючих шипов
Match.com? "Нежное ранимое сердце"? Сраженный столь низким предательством, Кюхен обреченно стонет и немедленно решает, что будет ненавидеть Сонмина отныне и до конца своих дней, порывает с ним всякие контакты сейчас же и немедленно приступает к планированию операции по утоплению его в чане с кислотой. Ынхёк учится на химика, и его успехи в этой сфере уже впечатляют, что весьма кстати. Под чутким руководством он вполне способен тайно выкрасть из лаборатории цистерну соляной кислоты, скажем, по колбе Эрленмейера в день.
План кажется Кюхену в должной степени хитроумным, но он не теряет головы – вполне возможно, этот случайный сталкер – обладатель длинных стройных ног и не лишен физической привлекательности, в этом случае он дарует Сонмину помилование.
Может быть.
(20:06) 你觅不了我~ says: и я в курсе что это сайт знакомств и это немного неловко потомучто мы оба парни
- Какого? – взрывается Кюхен. Он спиной чувствует, как повышается градус недоумения на другой половине комнаты и, закатив глаза, переключает внимание на монитор. Исключительно нездоровое любопытство удерживает его от опции “заблокировать пользователя”, (а вслед за этим использовать функцию “навечно отключить Сонмина от интернета”, созданием которой он тут же займется), что одним махом решит все имеющиеся на данный момент проблемы.
(20:07) 你觅不了我~ says: я вовсе не думаю что ты гей или что-то в этом роде! хтя если это не так тебе стоит отредактировать проифль тк ты не указал ничего в этом разделе и малоли что люди мгоут подумать!
(20:07) 你觅不了我~ says: как на фейсбуке если ты не обозначаешь свои пристрастия это значит что ты не гетеро но держишь это в секрете
(20:08) 你觅不了我~ says: но вобщем!
Соляная кислота перестает казаться Кюхену удачной идеей – пытки водой, вот оно. Быстрая болезненная смерть – слишком человечно для Сонмина.
(20:08) 你觅不了我~ says: я думаю мы можем болтать друг с другом иногда!
(20:08) 你觅不了我~ says: кстати я чжоу ми!
(20:09) 你觅不了我~ says: друзья зовут меня сяо ми но покорейски это звучит странно поэтому тебе необязательно, можешь звать меня как хочешь
(20:09) 你觅不了我~ says: ой забыл сказать я из китая! я тренирую разговорный корейский в интернете потмоучто переезжаю в сеул через парумесяцев!
(20:10) 你觅不了我~ says:
ужасно неудобно что я побеспокоил тебя с бухты-барахты
(20:10) 你觅不了我~ says: в твоем профиле указано что ты ИЛИ, и говорят такие люди плохо идут на контакт
(20:10) 你觅不了我~ says: я ИЭИ ^^
(20:11) 你觅不了我~ says: я пришел с миром!
(20:13) 你觅不了我~ says: … ;____;
(20:13) 你觅不了我~ says: пожалуйста скажи что-нибудь ;___;
У Кюхена нет слов.
(20:14) lp0 on fire says: У меня нет слов.
(20:15) 你觅不了我~ says: о тогда скажи как тебя зовут! ^^
- Ненавижу тебя, - произносит он вслух. Ынхёк в своем углу принимает обиженный вид.
(20:15) lp0 on fire says: Я Кюхен.
(20:16) 你觅不了我~ says: привет кюхен!!!
(20:16) 你觅不了我~ says: ну вообщето я уже знаю твое имя
(你觅不了我~ has entered text.)
(20:16) lp0 on fire says: ты заткнешься когда-нибудь
(20:17) 你觅不了我~ says: …ok Q_Q
Кюхен закрывает окно чата.
(20:18) 你觅不了我~ says: но мы можем быть друзьями?
- Ты что серьезно? – спрашивает Кюхен у монитора. Большой и указательный пальцы привычно ложатся на Alt и F4.
И в этот момент его осеняет.
(20:19) lp0 on fire says: Ты играешь в Старкрафт?
(20:19) 你觅不了我~ says: !!
(20:19) 你觅不了我~ says: ээ! но я могу научиться!
(20:20) lp0 on fire says: Хорошо.
(20:20) 你觅不了我~ says: ура! ^^ ты лутше всех!
(20:20) lp0 on fire says: Ч. ЛУЧШЕ. Почему ты такой ламер даже в корейском?
- Какого черта я делаю? – вопрошает он себя.
- Говоришь гадости, - бурчит Ынхёк.
- Заткнись, - огрызается Кюхен.
*
В конце концов, он гуглит "ИЛИ" и, пережив пару приступов истерического смеха и частичный личностный кризис, забывает о том, что хотел убить Сонмина.
*
Им так и не удается сыграть в Старкрафт, поскольку органическая неспособность Чжоу Ми разобраться в элементарных правилах игры приводит к тому, что Кюхен гораздо охотнее зубоскалит на тему отрицательной динамики языковых навыков некоторых китайцев. И уж конечно, дело вовсе не в том, что даже со своим ограниченным словарным запасом, грамматикой дошкольника и уверенностью, что слово “арбуз” в корейском языке означает “ананас”, Чжоу Ми способен разговорить и статую.
Кюхен совершенно не собирался вводить в привычку сеансы ежедневного общения. В один прекрасный день это происходит само собой, когда он разлагается от скуки на лекции по теории игр, и в углу экрана всплывает уведомление о том, что пользователь Чжоу Ми вышел в сеть. И пока сам он выбирает между заунывным бормотанием о парадоксе Браеса и необходимостью терпеть неверное употребление частицы “не” с глаголами, его мозг, живущий отдельной жизнью, достаточно прямолинейно и раздраженно фыркает.
(13:20) lp0 on fire says: Стоит ли кого-то есть поедом, если его не перевариваешь?
(13:20) 你觅不了我~ says: 充满帅气~ 呵呵 ^^ [оченьсекси~ хехе ^^]
(13:21) 你觅不了我~ says: !!!
(13:21) 你觅不了我~ says: ПРИВЕТ КЮХЕН
(13:21) 你觅不了我~ says: прости, не то окно~~
(13:22) 你觅不了我~ says: я не знаю, что это значит! погоди я сейчас быстренько спрошу у байду!
(13:22) lp0 on fire says: Ну да.
(13:22) lp0 on fire says: Нет.
(13:22) lp0 on fire says: Я бы предпочел, чтобы ты сменил тему.
(13:24) 你觅不了我~ says: ? ничего не понимаю – а, ok
Кюхен ждет.
(13:24) 你觅不了我~ says: хмм.
(13:25) 你觅不了我~ says: ты уже слушал новый альбом ван ли хома?
(13:25) lp0 on fire says: Кого?
(13:25) 你觅不了我~ says: ............!!!!
(13:25) 你觅不了我~ says: >
”Что за фигня?” – думает Кюхен.
(13:25) 你觅不了我~ says: погоди!
(13:30) 你觅不了我~ says: fs2you://948fjkd904dopklvie930034zmrry74aposkepdjcfzsx99fpxofkspxmggdsaal29dj32a
(13:30) 你觅不了我~ says: вот!
(13:30) lp0 on fire says: что за фигня
Следующие тридцать секунд Чжоу Ми пытается объяснить на своем ломаном корейском, что, собственно, он только что скопировал в окно мессенджера.
Кюхену требуется 1.4 секунды, чтобы с помощью Google понять, что означает fs2you.
Оставшиеся полчаса лекции он неистово придирается к корейскому Чжоу Ми. (“Нет, в самом деле, - яростно печатает он, - ты понимаешь, что в корейском есть грамматические правила? Невозможно просто составлять вместе любые слова и ожидать при этом осмысленного диалога!”)
(13:49) 你觅不了我~ says: но в китайском я так и делаю?
(13:50) lp0 on fire says: Корейский != Китайский
(13:50) lp0 on fire says: Почему ты такой тормоз?
(13:51) 你觅不了我~ says: почему ты такой грубый Q__Q
*
(два дня спустя)
(22:17) lp0 on fire says: это '我完全沒有任何理由理你' засело в голове.
(22:17) 你觅不了我~ says: 跳舞的样子可爱过了~ [танцы это так мило~]
(23:18) 你觅不了我~ says: уупс
(23:18) lp0 on fire says: Ты хоть когда-нибудь смотришь на экран? Признайся?
(23:18) 你觅不了我~ says: иногда?
(23:19) 你觅不了我~ says: а еще, ура!!!
(23:19) 你觅不了我~ says: мой друг генри говорит что это просто супер и ты очень клевый потмоучто дал шанс ли хому!
(23:19) 你觅不了我~ says: то есть, потому что
(23:19) 你觅不了我~ says: прости куйсянь Q_Q
(23:19) 你觅不了我~ says: ,
Кюхен мысленно захлебывается от умиления.
- АРРРГХ, - не своим голосом вопит он.
Ынхёк испуганно взвизгивает, опрокидываясь на пол из стойки на руках на кровати.
*
- Эй! Кюхен! Постой-ка! – заслышав голос Сонмина, Кюхен с готовностью тормозит и разворачивается.
- Где тебя носило? – сходу спрашивает он, - неделю не виделись.
Сонмин ухмыляется.
- Ынхёк сказал, ты хотел меня убить! Я решил залечь на дно. Ну не совсем. Экзамены. - Сонмин вздыхает. – Плюс я подал заявки стажировок на десять сразу.
Кюхен закатывает глаза.
- Я не собирался тебя убивать. Ну, может, окунул бы разок в кислоту.
- Ты бы не осмелился, - отмахивается Сонмин. – Ынхёк еще сказал, что какой-то парень забросал тебя сообщениями после того, как наткнулся на твою анкету на том сайте знакомств. Так я выиграл? – его глаза сияют.
- Мечтай. Он мне много пишет, но, в сущности, не так уж плох. По шкале от идиота до слегка идиота он, пожалуй, тянет на … полуидиота? – Кюхен увлеченно копается в сумке под предлогом поиска нужной тетради. – Так что ты не выиграл. И еще пожалеешь.
Смех Сонмина внезапно обрывается.
- Полуидиот. Святой Боже, - говорит он, глядя на Кюхена огромными от изумления глазами, - должно быть, ты всерьез на него запал.
Кюхена немного нервирует ухмылка Сонмина, которую не удается однозначно классифицировать как хищную или безумную, хотя, по большому счету, это не имеет значения, и он на всякий случай начинает испытывать опасения за… опасения в целом. Потому что это Сонмин. Кюхен торопливо карябает что-то на чистом листе, думая о скотче в боковом кармане.
- Ты что, совсем тронулся? – бурчит он в ответ. – Естественно, нет. И, кстати, я удалил этот аккаунт. Сделай так еще раз, и я тебя порешу.
- Угу, - радостно соглашается Сонмин, явно не слишком напуганный угрозой, - ну, ладно! У меня сейчас экзамен по японскому. Пожелай мне удачи?
Кюхен кивает.
- Удачи.
- Обняться на прощание! – командует Сонмин, заключая Кюхена в объятия. Все еще улыбаясь, он машет рукой и легкой походкой направляется прочь, не замечая надписи “Пни меня!”, красующейся на его спине.
“Учитывая все, что пришлось из-за него пережить, это справедливая кара”, - решает Кюхен, когда из холла раздается оглушительный вопль и раскатистый смех Канина. К тому же, он давно хотел испробовать классический прием.
*
Не то, чтобы он особенно рассчитывал на успех или превращал это в одержимость, но все результаты, предложенные Google на запрос 周觅, оказываются на китайском.
Который Кюхен совершенно точно не в состоянии прочесть.
Именно поэтому он набирает номер Хичоля.
- Хён, - говорит он вместо приветствия, - это Кюхе…
- Знаю. Рингтон. “Candy”. Чего тебе?
“Candy?” – ему хочется биться в истерике от возмущения, но сейчас на это нет времени, поскольку есть дела поважнее:
- Одолжи мне своего соседа.
Сначала в динамике слышно только дыхание Хичоля, а потом Кюхену приходится отвести руку с трубкой подальше.
- Какого черта, он что, по-твоему, вещь? Если у тебя сосед – маленький сопливый хорек, это совершенно не означает, что ты сможешь зариться на моего. Нет. Отвали, – короткие гудки.
Следующие несколько попыток тоже оканчиваются неудачей: Шивон в христианском лагере, Реук и вовсе завалил тесты за начальный курс китайского, а Донхэ может переводить разве что сериалы.
Приходится попытать счастья с Google-переводчиком, начиная с первого результата, который напоминает старую заметку в газете о победе Чжоу Ми на конкурсе вокала после того, как он поразил жюри летающими рыбами, облаками и канделябрами. И сладко пахнущая горошина из маленьких лет назад, такая взволнованная, она сказала: “Мало видеться с братом, так много работал!”
- К черту это все, - решает Кюхен.
Сонмин, который, по его словам, стал счастливым обладателем “синяка в форме шляпы-котелка на заднице”, не испытывает ни грамма сочувствия.
- Так тебе и надо, - шмыгает носом он, а затем настороженно уточняет, - постой, а для чего тебе понадобилось переводить что-то с китайского?
- Хичоль велел, - без зазрения совести врет Кюхен.
- Ох, бедняжка, - причитает Сонмин, на время позабыв о своем враждебном настрое, - сам-то он, небось, валяет дурака, пока другие, как обычно, делают все за него, – в этот момент, неудачно повернувшись, он вспоминает о жестоком розыгрыше, и больше не выказывает желания бежать на помощь.
(17:56) lp0 on fire says: Google говорит, ты поешь?
(18:01) 你觅不了我~ says: ты гуглил меня?!
(18:01) 你觅不了我~ says: .///.
(18:01) 你觅不了我~ says: эм!
(18:01) 你觅不了我~ says: да?
(18:01) 你觅不了我~ says: это мой профилирующий предмет
(18:02) 你觅不了我~ says: ПОГОДИ ТЫ ЧТО ЧИТАЕШЬ ПОКИТАЙСКИ
(18:04) lp0 on fire says: Э-э. нет.
(18:04) lp0 on fire says: Блин, кажется, Сонмин вернулся. Мне нужно идти.
Достаточно скоро Кюхен обнаруживает, что они общаются с пугающей регулярностью.
Выясняется, что Чжоу Ми – подающий большие надежды студент второго курса отделения вокала одного из крупнейших университетов Китая. После того, как он подал заявку на перевод за границу, буквально каждое учебное заведение на планете готово принять его с распростертыми объятиями – вероятно, все дело в безудержном обаянии, флюиды которого не оставят равнодушным даже предметы мебели. Однако сам счастливый обладатель неземных чар предпочел один их университетов в Сеуле, потому что давно и безнадежно влюблен в корейский язык.
По неизвестной ему самому причине, Кюхену не удается заставить себя спросить, какой именно университет. Может показаться, будто он навязывается, а у Кюхена с давних пор пунктик на ненавязчивости.
(Он бы с готовностью погуглил все интересующие подробности, но он по-прежнему не в состоянии прочесть и двух слов по-китайски, а Хичоль по-прежнему придурок, как ни крути.)
*
(10:30) 你觅不了我~ says:
(10:30) lp0 on fire says: …что?
(10:30) 你觅不了我~ says: все мои документы готовы, и я кажется решил вопрос спроживанием! через две недели начнется мой первый год в Сеуле!
(10:31) 你觅不了我~ says: всех, с кем я общался по e-mail, впечатлил мойкорейский! все благодаря тебе ^^
(10:31) 你觅不了我~ says: если невозражаешь, давно хотел спросить, как твое полное имя?
(10:32) 你觅不了我~ says: *не возражаешь
(10:32) lp0 on fire says: Чо Кюхен.
(10:32) lp0 on fire says: А что?
(10:32) 你觅不了我~ says: ой! да нет, я просто спросил! а по-китайски это Чжао Куйсянь, да?
(10:33) 你觅不了我~ says: я так думаю?
(10:34) 你觅不了我~ says: ой ой ой можно я буду называть тебя куйсянь? пожаааалуйста?
- Отчего же ты такой идиот, - бормочет Кюхен себе под нос, печатая: “Нет, болван, это Гао Гуйсянь. Я в курсе, что твой корейский – просто отстой, но здесь-то какого черта, это твой родной язык, почему ты и в этом такой же лузер, к…” – когда неожиданно слышит свое имя со стороны кафедры профессора.
Сидящий справа Кибом пихает его локтем.
- Эй. Земля вызывает донжуана, - определенно, он уже успел побеседовать с Сонмином.
- Умри, - угрожающе шипит Кюхен, вытягивая шею из-за монитора. – Присутствует? – неуверенно говорит он. Отовсюду слышатся смешки.
Профессор прочищает горло.
- Мы обсуждали равновесную цену и стремление рынка к равновесию в долгосрочном периоде. Вероятно, вы можете поделиться своими наблюдениями по самостоятельно пройденному материалу?
“Ненавижу этот предмет”, – думает Кюхен и, поспешно зажав Ctrl+A+Del, печатает:
(10:37) lp0 on fire says: ща буду, здесь профессор
- Хм, - говорит Кюхен, - ну. Я бы хотел взглянуть на это с математической точки зрения. Если рассматривать систему в динамике, обозначим через z малое вектор независимых переменных, принадлежащих открытому связанному множеству Z. Пусть τ - точка во времени, а ζ - подмножество функций ζn, где n изменяется от единицы до N, и ζ определяется как Z помноженное на все действительные числа больше нуля, включительно. Представим поток времени как дифференциальное уравнение с одним запаздывающим аргументом, тогда производная от z по τ будет равна функции сигма от z в точке τ для всех τ больше нуля, где z - векторозначная функция от начального значения z в момент времени τ. Стремление экономической системы к равновесному состоянию может быть математически представлено как равенство векторной функции τ начальному значению z...
По необъяснимой причине перед глазами возникает любимый смайлик Чжоу Ми (Q___Q почему ты такой грубый??). Оторопелый вид профессора красноречивее любых слов и, учитывая, что предмет носит название Вводный курс макроэкономики, а не Дифференциальные уравнения, Кюхен не в праве осуждать его за это.
Большей частью.
Он вздыхает.
- … и я все это выдумал. Я не открывал учебник. Прошу прощения, - сбивчиво заканчивает он свою тираду.
Профессор скорее успокоен, чем раздосадован.
- А. Ладно. Это. Ничего страшного.
- Что на тебя нашло? – шепчет Кибом.
- Я попытался быть хорошим человеком? – выдвигает предположение Кюхен.
Брови Кибома взлетают так высоко, что прячутся под челкой.
- Ну да. А меня приняли в основной состав Super Junior.
Кюхен недоуменно моргает. Поп-культура всегда как-то незаметно проходила мимо него.
- Чего?
- Самый большой бойз-бэнд в мире. Тринадцать участников – мечта тинейджеров обоих полов? Серьезно, из какого танка ты вылез?
Продемонстрировав ему средний палец, Кюхен возвращается к своему ноутбуку и Чжоу Ми.
(10:37) 你觅不了我~ says: хм
(10:38) 你觅不了我~ says: почему ты разговариваешь со мной во время занятий :/
(10:38) 你觅不了我~ says: куйсянь веди себя прилично!
(你觅不了我~ has entered text.)
(10:45) lp0 on fire says: Здесь.
(10:45) lp0 on fire says: Я вел себя прилично, ясно?
(10:45) lp0 on fire says: Уму непостижимо, но мне внезапно вспомнилось твое Q_Q выражение, и я решил смилостивиться на этот раз.
(10:45) lp0 on fire says: А ведь даже не успел добрался до асимптотической функции.
(10:45) lp0 on fire says: И что ты только со мной делаешь.
(10:45) 你觅不了我~ says: awww!
(10:46) 你觅不了我~ says: мне так приятно это слышать
(10:46) 你觅不了我~ says: <3 <3 <3 <3
(10:46) 你觅不了我~ says: ты такой милый! <3
Он захлопывает лэптоп. С подозрением покосившийся Кибом, к счастью, молчит, поэтому остаток лекции Кюхен проводит, скрючившись на своем месте, и мысли вроде «это же Чжоу Ми, напади на него серийный убийца, он бы и ему успел вручить открытку в форме сердечка» и «почему я такой идиот» и «это его очарование просто убивает, застрелите меня» проносятся в его голове подобно скоростному поезду, а над всем этим безумием раздается злорадное «хаха, чувак, да, у тебя есть ЧУВСТВА».
Кюхен в отчаянии роняет голову на руки.
*
Будучи воплощением духовной зрелости и социальной успешности, следующие два дня Кюхен не заходит в MSN. Он сидит на кровати в мучительной агонии и то и дело поглядывает на крышку ноутбука, размышляя, стоит ли залогиниться и выдумать какое-нибудь нелепое оправдание, вроде “Кибома стошнило на мою клавиатуру” или “у нас был внезапный тест!”, или даже на самый крайний случай “Прости. То, что ты сказал, натолкнуло меня на мысль о том, что, возможно, ты мне нравишься, и это выбило меня из колеи. Я никогда не видел твоего глупого лица и ты, скорее всего, похож на обезьяну-переростка, не знаешь, что такое душ и живешь в подвале у своего двоюродного дядюшки, но из-за тебя у меня кризис сексуальной идентификации и, в конце концов, нужно же мне было хоть немного отдохнуть от тебя, чтобы обдумать все это, ясно?”
Последний вариант отброшен почти безотлагательно.
В какой-то момент он даже подумывает удалить событие “этот идиот в Сеуле” из ежедневника, и даже делает это, но уже через минуту в панике заносит его обратно, на этот раз под заголовком “Чжоу Ми в Сеуле”.
Проходит два дня с тех пор как “^^”, “Q_Q” и “~~~~~!” Чжоу Ми в последний раз возникали на его мониторе, в полной мере являя его языковую неполноценность, но Кюхену кажется, что с тех пор прошла целая вечность.
*
Утро следующего дня встречает его тридцатью новыми электронными письмами, пять из которых от Чжоу Ми. Четыре обозначены темой Q__Q.
Кюхен проматывает их, переходя к самому последнему, которое гласит: “Куйсянь?”
Он автоматически отмечает, что так и не объяснил, в чем заключалась ошибка с именем, и теперь прозвище, похоже, приклеилось к нему навечно.
Как и сам Чжоу Ми, если Бог все еще хоть немного любит его. "Разве Бог может не любить тебя?" – ехидно спрашивает его мозг.
- Да, действительно, - говорит Кюхен вслух, - я же такой потрясающий.
Открывшееся письмо мигом возвращает его на грешную землю.
Привет,
Мне очень жаль. Я не хотел тебя огорчить.
Мы все еще друзья?
Ми
”А то”, пишет Кюхен, не решаясь на “Что? Ты вообще ни в чем не виноват” или “Нет, это мне очень жаль”, или что-нибудь из того, что выкрикивает у него в голове его совесть, существование которой до этой минуты было под вопросом.
Он нажимает “Отправить”, чувствуя себя так, будто вот-вот расплачется.
*
(17:35) 你觅不了我~ says: Я ПОГУГЛИЛ НАСЧЕТ ТЕБЯ
(17:35) 你觅不了我~ says:
(17:36) 你觅不了我~ says: ты очень хорошо поешь ^^
(17:36) 你觅不了我~ says: мой голос сломался бы во второй раз, если бы я попытался взять четыре октавы.
(17:36) 你觅不了我~ says: а если бы я к тому же слушал курс по финансам и вычислительной математике, сломался бы мой мозг :\\\
(17:37) 你觅不了我~ says: и я прочел, ты при этом еще успеваешь профессионально играть?
(17:37) 你觅不了我~ says: ты необыкновенный, ты знаешь?
(Last message received at 17:37.)
(17:43) lp0 on fire says: Привет.
(17:43) lp0 on fire says: Прости.
(你觅不了我~ has entered text.)
(17:44) 你觅不了我~ says: ох, куйсянь.
(17:44) 你觅不了我~ says: ничего страшного.
При сносной интернет-подкованности, но поразительной ограниченности в вопросах современных технологий Чжоу Ми требуется три часа чтобы установить несчастную веб-камеру, но все же его усилия, наконец, вознаграждены и на четырех из пяти мониторов в комнате Кюхена вспыхивает огромное изображение его лица. Чжоу Ми слегка подпрыгивает на месте, восторженно машет, тараторя:
- Куйсянь? Тут есть маленькая зелененькая лампочка и вот сейчас она загорелась! Кажется, работает! Ты видишь меня? - его улыбка разбивает что-то в мозгу Кюхена, и в некотором смысле он влюбляется с первого взгляда в ту же секунду, хотя и никогда в жизни не признается в этом.
*
По крайней мере, не признается Чжоу Ми. Самое время пускать в ход тяжелую артиллерию. Или, говоря языком Сонмина, такое следует незамедлительно обсудить с подружками.
- О, Боже мой, - говорит Сонмин, когда Кюхен сообщает ему, и прикладывает ладони к щекам. – ТЫ ТАКОЙ МИЛЫЙ, - по-девчоночьи визжит он, - Аняня! Аняняняня! Так вот для чего ты переводил с китайского!
- Прекрати улыбаться, - приказывает Кюхен Реуку.
- Ты тупой? – уточняет Хичоль, - умоляю, уже ответь ему, чтобы мы поскорее закончили, и мне не пришлось терпеть ваши бредни до самой ночи.
- Помолчи-ка, хён, - перебивает его Сонмин, улыбаясь так, что впору опасаться за его адекватность, - ииии! Он установил веб-камеру ради тебя! Мимими! Это же совсем как обниматься и держаться за руки, и все остальное, только по интернету! Наверное. Я еще никогда не заводил виртуальных романов.
- Что за, нет, ему это нужно для занятий. Мы вовсе не встречаемся! Я передумал. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
Хичоль насмешливо бурчит что-то вроде “Для занятий, как же”, а потом добавляет громче:
- Ладно, Кюхен, я понял, твое слабоумие неизлечимо. Дай я напишу, может так дойдет, - он выхватывает одну из тетрадей Сонмина, вырывает листок и принимается яростно царапать на нем.
- Эй! – только и успевает слабо запротестовать Сонмин.
Листок с размаху хлопается о лоб Кюхена и плавно опускается в его тарелку. Надпись огромными печатными буквами гласит:
Кюхен застывает как громом пораженный, переваривая свалившуюся на него информацию, и Хичоль издает ликующий возглас, но тут же получет шлепок по затылку от незаметно подошедшего Хангена.
- Можно присесть? – осведомляется он.
Никогда еще Кюхен не видел, чтобы Хичоль оборачивался так быстро.
- Чего? НЕТ. Только для девочек, - Ханген поднимает бровь и Хичоль уточняет, - пароль доступа в закрытый клуб? Нет? Тогда вон! Отсюда!
- Ага, - понимающе усмехается Ханген, - обещаю, ни одна из вас не забеременеет, - и хотя Хичоль продолжает брюзжать и толкаться, он садится рядом.
- Я тебя кастрирую, - возмущенно орет Хичоль, и хотя Кюхен – непроходимый тупица в вопросах человеческих взаимоотношений, даже он замечает глупую ухмылку Хичоля.
И он чертовски любит этих людей.
Поэтому незаметно подсовывает записку Хичоля под тарелку Хангена.
- О бревнах в глазах поговорим в следующий раз, - доброжелательно обещает Кюхен.
*
(23:39) lp0 on fire says: О, забыл вчера тебе сказать.
(23:39) lp0 on fire says: Хичоль вывел меня из себя, вылетело из головы.
(23:39) sungmin! says: о чем?
(23:39) lp0 on fire says: Кажется, я обещал встретить его в аэропорту на следующей неделе.
(23:40) sungmin! says: . . .
(23:40) sungmin! says: omfg ЭТО ТАК МИЛО
(23:40) sungmin! says: asjodijufiodiosjfiosjdoaisodijf
(23:40) lp0 on fire says: lkjvlk прекрати.
(23:40) sungmin! says: Я ТАК УЖАСНО РАД ЗА ТЕБЯ!!!!
(23:40) sungmin! says: не забудь позвать меня на вашу свадьбу?
(23:40) lp0 on fire says: Не забудь позвать меня на свои ПОХОРОНЫ.
- Эм, - доносится сквозь помехи голос Чжоу Ми – на качество телефонной связи в аэропорту как обычно не стоит особо полагаться, - ну, я высокий? Ой, ого! – через некоторое время добавляет он.
- Что? - торопит Кюхен, вытягивая голову чтобы рассмотреть прибывающих поверх толпы вокруг.
- Большая проблема. Кажется, я прилетел в одном самолете с национальной китайской сборной по баскетболу.
- Даже так, - сухо замечает Кюхен, - по-твоему, это смешно?
- Хаха, - послушно отзывается Чжоу Ми, - в общем, я сейчас выхожу. Думаю, ты сможешь понять, кто я. Подсказка: я единственный здесь не в платье.
- Готов поспорить, ты чрезвычайно расстроен по этому поводу, - парирует Кюхен и начинает было говорить о том, что теперь-то ситуацию легко исправить в любое время, но слова путаются, превращаясь в бессвязный набор звуков, когда Чжоу Ми – а это просто обязан быть он со своим недетским ростом и растерянной застенчивой улыбкой – возникает из-за двойных створок стеклянных дверей в окружении стайки полутораметровых престарелых китайских леди. И хотя даже камера не в силах сопротивляться напору его внешнего обаяния, все же она несколько искажает эффект, к тому же скрывает ноги, а здесь, несомненно, есть, на что посмотреть.
Так что Кюхен, пожалуй, должен Сонмину ланч.
Ланчи. На год вперед.
- Прошу прощения, - то и дело повторяет он, пробираясь сквозь плотную массу людей. В итоге, споткнувшись о подножку, удачно подставленную чьим-то ребенком, он приземляется на чей-то чемодан.
Подняв голову, он обнаруживает, что чемодан принадлежит Чжоу Ми.
- Привет, - говорит Кюхен, чувствуя себя донельзя глупо. Я красный как рак, как тебя зовут? – Я Кюхен.
- Чжоу Ми, - радостно сообщает Чжоу Ми, захлопывает телефон и улыбается во весь рот, - ты нашел меня!
Некая парочка истерическими воплями оповещает всех присутствующих о встрече, вдавливая его в тележку для багажа и разрушая таким образом невероятно сентиментальную сцену их первой встречи.
- Ууф, - сипит Чжоу Ми, - это были мои ребра.
Чей-то каблук опускается на большой палец ноги Кюхена, и он морщится от боли.
- Может, будем выбираться отсюда?
Чжоу Ми бестолково улыбается, потирая ушибленное место.
- Показывай дорогу?
*
Съемная квартира Чжоу Ми всего в нескольких кварталах от университета Кюхена. Благодаря жалкой попытке муниципалитета озеленить окрестность, вся земля у парадного входа усеяна опавшими листьями. Пока Чжоу Ми, приветливо улыбаясь, здоровается и знакомится с хозяйкой, Кюхен ногами ворошит кучу во внутреннем дворе.
- Здесь так мило, мне уже нравится! - с восхищением восклицает Чжоу Ми.
- Ты ведь даже не видел, что внутри, - возражает Кюхен, за что немедленно вознаграждается одобрительным хохотом хозяйки.
- А этому палец в рот не клади, как я погляжу, - подмигивает она. Чжоу Ми покатывается со смеху.
Внутри довольно уютно, обе спальни уже обставлены. На одной из дверей наклейка Хелло Китти, оставшаяся от прежних жильцов. Коробки и чемоданы с ужасающим скрежетом проезжаются по линолеуму, но Чжоу Ми выглядит так, будто для его ушей это музыка.
В течение следующего часа они перетаскивают в его комнату груду вещей, размеры которой заставляют Кюхена содрогнуться.
- Что за нафиг? – не выдерживает он, - у тебя украшений больше, чем у меня одежды вообще. Ты точно не женщина?
- В прошлой жизни я был принцессой фей, - торжественно объявляет Чжоу Ми, - честное слово.
Фыркнув, Кюхен с усилием вталкивает одну из подставок для дисков из обширной коллекции Чжоу Ми в стенной шкаф.
- С этой коробкой все?
- Почти. Остальное разберу потом, - Чжоу Ми улыбается, - спасибо за помощь с переездом. Тебе не стоило беспокоиться, я бы и сам справился.
Кюхен дергает плечом.
- Мне все равно больше нечем заняться.
“Молодец. Просто молодец” – мысленно аплодирует он своей тупости, но Чжоу Ми только ухмыляется.
- Погоди, руки вымою.
Воспользовавшись моментом, Кюхен выглядывает из окна. Белоснежная астрономическая башня университета ослепительно сверкает в лучах солнца. Итук наверняка мрачно восседает перед своим телескопом и страстно желает, чтобы поскорее наступила ночь. От одной воображаемой картины Кюхен не сдерживает смешок.
Он слышит шаги и оборачивается.
- А теперь мне нужны полотенца, - информирует Чжоу Ми, вытирая руки о футболку. – И сосед по комнате, - скрестив руки на груди, он опирается плечом о дверной проем, - ты же говорил, твой сосед съезжает?
Не так давно одним прекрасным утром Ынхёк заявил, что завязывает с химией, переводится на современные танцы и перебирается на съемную квартиру с тремя своими новыми друзьями по сцене.
- Не смотри на меня, - неожиданно неуверенно говорит Кюхен, - я живу в студенческом общежитии не из прихоти. Так дешевле.
Чжоу Ми смеется.
- А это, по-твоему, что? Думаешь, я могу позволить себе жить так близко к университету за свой счет? Я все-таки тоже студент.
“Близко к университету?” – повторяет Кюхен про себя, недоумевая.
А потом до него, наконец, доходит.
- Что за?..
*
- Поверить не могу, все это время ты знал, что будешь учиться там же, где я, и ни разу даже не заикнулся.
Они сидят в любимом кафе Кюхена с неофициальным названием “По-карману-бедному-студенту”. С той минуты, когда Чжоу Ми предложил съехаться, прошло полчаса, но Кюхен все еще не оправился от шока.
Чжоу Ми беспокойно ерзает.
- Мне не хотелось, чтобы ты подумал, что я на тебе зациклился.
- Постой-ка, это правда?
- Что? Нет. В смысле, я потому и связался с тобой изначально, но довольно быстро понял, что, стоит упомянуть об этом, ты запаникуешь и выпустишь колючки, чтобы защитить свое нежное ранимое сердце – как было написано в твоей анкете.
Кюхен задумывается.
- Вероятно.
- Но ты же не собираешься сбегать теперь, правда? – Чжоу Ми нервно кусает губы. Кюхен изо всех сил это игнорирует.
- Что? Нет, ты абсолютно безвреден.
- Хм.
- Что еще? – Кюхен принимается за обед.
- Не знаю… Странно видеть тебя вот так, - Чжоу Ми делает неопределенный жест пальцами. – Даже разговаривая через веб-камеру, я думал, а вдруг этот парень живет в подвале дома своей матери и делает что-то такое с сервером, чтобы я видел заранее записанное видео на своем экра…
Большая удача, что у Кюхена набит рот, и потому Чжоу Ми благодарно принимает вырвавшийся звук и энергичное размахивание руками за “Это совсем не так работает, пожалуйста, замолчи и хватит позориться”.
- Просто так странно, - продолжает он, нахмурившись, - к тому же, в реальной жизни ты разговариваешь еще меньше.
Кюхен проглатывает пережеванный кусок.
- Я ем, - раздраженно огрызается он. – Зато ты болтаешь еще больше, ума не приложу, как такое возможно. – Это не совсем соответствует истине, поскольку настоящий живой Чжоу Ми гораздо симпатичнее и, в отличие от ника в чате, вполне осязаем, но Кюхену просто необходимо придраться хоть к чему-нибудь, потому что у него нет возможности поворчать о том, что его действительно беспокоит: почему жизнь так чертовски несправедлива, а Чжоу Ми одинаково очарователен и он-лайн, и в жизни.
- Вовсе нет, - обиженно возражает Чжоу Ми. – Ты же молчишь, вот мне и приходится говорить за двоих!
- Мы могли бы просто посидеть в тишине, - напоминает Кюхен.
Чжоу Ми слегка выпячивает нижнюю губу, а затем в его глазах загорается нечто, не предвещающее ничего хорошего.
- Даже не знаю, - задумчиво тянет он, – а это не может подождать до, скажем, третьего свидания? – говорит он с самым невинным видом, разглядывая Кюхена. Который мысленно поздравляет себя с исключительной сообразительностью. И исключительно пунцовым оттенком физиономии.
Некоторое время Кюхен тратит на то, чтобы придумать остроумный ответ.
- Ну. Э-э.
Чжоу Ми в полном восторге уже открыто пялится на него.
- Готов признать, в реальной жизни ты даже лучше. Я доволен.
- Ненавижу тебя, - сквозь зубы цедит Кюхен.
*
(18:19) in seoul!!!says: КУЙСЯНЬ
(18:19) lp0 on fire says: Что?
(18:19) in seoul!!!says: ПОЧЕМУ ТЫ НЕ СКАЗАЛ ЧТО ТВОЕ ИМЯ ГУЙСЯНЬ
(18:20) in seoul!!! says: Q___Q я так глупо себя чувствую!
(18:20) lp0 on fire says: А. Ты об этом.
(18:20) lp0 on fire says: Я собирался сказать, но… много чего случилось и вылетело из головы.
(18:20) lp0 on fire says: Но ничего страшного.
(18:20) lp0 on fire says: Это даже мило?
”Каков нынче коэффициент твоей тупости?” – спрашивает его мозг. Сам Кюхен сидит по-турецки на своей новой кровати, облокотившись о подушку, и коленями придерживает ноутбук. Дополнительные мониторы все еще лежат рядом в замотанной скотчем коробке.
(18:21) in seoul!!! says: !!!!!
(18:21) in seoul!!! says: ^_____________^
(18:22) lp0 on fire says: Как насчет ужина?
(18:22) lp0 on fire says: В двух кварталах отсюда есть неплохой индийский ресторанчик
(18:22) in seoul!!! says: да конечно!
(18:22) in seoul!!! says: сейчас я только соберусь
(18:23) lp0 on fire says: О, черт, нет, только не это.
(18:23) lp0 on fire says: У тебя есть пять минут, а потом я вытащу тебя за шкирку, даже если у тебя будут волосы дыбом и помада на носу.
(18:24) in seoul!!! says: почему ты такой грубый? Q_Q
(in seoul!!! has signed off.)
Когда ровно через пять минут Кюхен распахивает дверь в соседнюю комнату, на Чжоу Ми надеты только брюки.
- Какого черта, - возмущается Кюхен. Чжоу Ми печально обозревает свой гардероб, будто ожидая, что вещи сами выпрыгнут оттуда.
- Не могу найти футболку, - скорбным голосом сообщает он.
- Ради всего… у тебя их штук шестьдесят, - несколько секунд Кюхен созерцает буйство красок, которое дало бы фору целому магазину готовой одежды, после чего наугад вытягивает синюю футболку и впихивает в руки Чжоу Ми. – Двадцать секунд, - предупреждает он, направляясь к выходу, - иначе я иду один.
Ровно через двадцать секунд Чжоу Ми вылетает в прихожую с сумкой через плечо и в той самой синей футболке.
- Ты – единственный человек, ради которого я иду на такое, - бубнит он.
- Я – единственный человек, имеющий доступ к спичкам и твоему шкафу одновременно, - поправляет Кюхен, пока Чжоу Ми возится со шнурками.
- Бессердечный, - вздыхает тот, выпрямляется и двумя руками обхватывает плечи Кюхена. – Я готов. – Кюхен чувствует на шее тепло его дыхания, через секунду сменяющееся прохладой, от которой дрожь сбегает по позвоночнику.
- Ну да, - неловко говорит он, - пойдем.
- Вперед, - радостно щебечет Чжоу Ми и тянет его за собой в холл. Кюхен останавливается.
- Нужно закрыть дверь.
Чжоу Ми улыбается ему в затылок.
- Я закрою, - он вытаскивает ключ из своей ужасной сумки, просовывает руки под локтями Кюхена, почти обнимая его за талию, и поворачивает в замке.
- Все в порядке? – спрашивает он, снова заключая Кюхена в объятия.
Кюхен не двигается с места.
- Чжоу Ми, - говорит он.
- Хмм?
- Я… неважно, - он делает шаг вперед, не в силах сдержать глупую улыбку.
(Даже не оборачиваясь, он чувствует, как Чжоу Ми улыбается в ответ.)
(21:02) 寻寻觅觅 says: эй куйсянь
(21:02) 寻寻觅觅 says: можно тебя спросить?
(21:02) lp0 on fire says: Ну?
(21:02) 寻寻觅觅 says: эм...
(21:02) 寻寻觅觅 says: через несколько недель мое первое сольное выступление. небольшой концерт для кафедры, родные, близкие, и так далее.
(21:03) 寻寻觅觅 says: я просто подумал не согласишься ли ты спеть со мной дуэтом?
(21:03) 寻寻觅觅 says: то есть, если ты против, все в порядке!
(21:03) 寻寻觅觅 says: на курсе полно народу с подходящим голосом
(21:03) 寻寻觅觅 says: просто они – это не ты. вот. эм.
(21:04) lp0 on fire says: ...есть ли какая-то особая причина, по которой ты спрашиваешь об этом здесь?
(21:04) 寻寻觅觅 says: эээ.
(21:04) 寻寻觅觅 says: отказ он-лайн не так травмирует?
(21:04) lp0 on fire says: ох, ради всего…
(lp0on fire has signed off.)
Когда Кюхен рывком распахивает дверь в его комнату, Чжоу Ми растерянно топчется в паре метров от компьютера, глядя на него огромными, полными тревоги глазами. Это застигает Кюхена врасплох, он делает шаг назад, спотыкаясь о порог, глубоко вздыхает и отвечает:
- Разумеется.
В следующую секунду Чжоу Ми оказывается прямо перед ним, ладонь приподнимает подбородок, а губы осторожно касаются губ Кюхена. А потом он отшатывается, словно сам от себя такого не ожидал.
- Ой, эм, - запинается он, - я… 对不… то есть…
- Все в порядке, - говорит Кюхен, убирая волосы, норовящие залезть в глаза Чжоу Ми, тянется вперед.
И вновь отклоняется.
- В твоих же интересах спеть чисто, - предупреждает он, - и если сфальшивишь или не дотянешь ноту, клянусь, я умру от смеха прямо на сцене. - На его лице снова дурацкая улыбка и наверняка об этом придется еще не раз напомнить. Потом. Попозже. Когда Чжоу Ми не будет так на него смотреть и нести свою вечную чушь про…
- Да заткнешься ты уже? – говорит Чжоу Ми и прежде, чем Кюхен успевает возразить, оперативно помогает ему в этом.
Эпилог / Omake / То, что больше никуда не влезло
- О. Мой. Бог, - пищит Сонмин. – ТЫ ПРОСТО ПРЕЛЕСТЬ. КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?
- Э-э, - говорит Чжоу Ми, перепугано глядя на Кюхена, который, похоже, чрезвычайно доволен собой. Как это ни удивительно, концерт проходит с большим успехом. Пусть даже ему приходится знакомить Чжоу Ми со своими друзьями-имбецилами по окончании торжественной части. – Чжоу Ми.
Оторвавшись от своего стакана, Хичоль прыскает, отчего брызги летят на всех вокруг.
- Как?
- Чжоу Ми, - неуверенно повторяет тот.
- Перчинка? – верещит Хичоль. Ханген зажимает ему рот рукой.
- Ты китаец? – с любопытством спрашивает он, дергаясь, когда Хичоль кусает его за палец. Чжоу Ми кивает. Ханген ухмыляется. – Я тоже. Мое имя на китайском – Хань Гэн, хотя никому нет до этого дела. Рад знакомству.
Чжоу Ми обрадовано трясет его руку, явно испытывая облегчение. Выражение его лица неописуемо. Кюхену хочется потрогать его, чтобы убедиться, что он настоящий. И не только потрогать, впрочем.
Возможно, он немного перебрал.
Несмотря на восторженно воркующего Сонмина, довольного Реука, ухмыляющегося Хангена и Хичоля, делающего вид, что его сейчас стошнит, он кладет голову на плечо Чжоу Ми, который удивленно открывает рот, прежде чем расплыться в самой обезоруживающей из своих улыбок.
Кюхен решает, что с этим вполне можно жить.
автор: thedayafter
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
пейринг: Кюхен/Чжоу Ми, Ханген/Хичоль
рейтинг: PG-13
college-AU
читать дальше
В некотором смысле, это битва титанов: сперва Сонмин делает что-нибудь выходящее, по его мнению, за рамки приличий и гуманности, а в ответ Кюхен выкидывает нечто поистине дьявольское. Разумеется, исключительно в интернете – оба слишком молоды, чтобы рисковать свободой и коротать лучшие годы в заключении.
Так, Сонмин заливает видео с танцующим Кюхеном на youtube, а тот в свою очередь не остается в долгу и взламывет университетский сервер, заменяя каждое упоминание его имени на сайте фразой “Ли Сонмин, более известный как T-Pain”, предварительно удалив все следы своего бесславного позора.
Так продолжается довольно долго, до тех пор, пока в один прекрасный день Сонмин ни с того, ни с сего пишет:
(23:34) sungmin! says: я тут подумал.
(23:34) sungmin! says: наверное, нам пора прекратить дурачиться.
(23:34) lp0 on fire says: Что?
(23:34) sungmin! says: ну просто
(23:35) sungmin! says: это так по-детски
(23:35) sungmin! says: и я прекрасно понимаю, что, как первокурснику, тебе положено, но когда-нибудь для всех приходит пора взрослеть
(23:35) sungmin! says: тебе стоит почаще выбираться в реал, общаться с живыми людьми
(23:35) sungmin! says: вспомни, когда ты в последний раз сказал ынхёку больше пяти слов подряд
(23:36) sungmin! says: а ведь вы живете в одной комнате
(23:36) lp0 on fire says: Я каждое утро сообщаю ему, что оно доброе.
(23:36) lp0 on fire says: Признайся, ты просто исчерпал свою фантазию.
(23:37) sungmin! says: ...
(23:37) sungmin! says: возможно
(23:37) lp0 on fire says: ХА.
(23:37) lp0 on fire says: Я выиграл!
Кюхен слишком поглощен неожиданной победой, чтобы заподозрить, что против него строят козни.
*
Ни о чем не подозревая, он играет в Старкрафт, когда все и случается.
MSN оповещает о входящем сообщении не из списка контактов и он бездумно разворачивает окошко клиента.
(20:02) 你觅不了我~ says: привет! ^^
(20:02) lp0 on fire says: Я тебя знаю?
(20:03) 你觅不了我~ says: ...нет?
(20:03) 你觅不了我~ says: НО ПОГОДИ
Курсор зависает над кнопкой “свернуть”, указательный палец Кюхена замирает в воздухе. Он ждет.
(20:03) 你觅不了我~ says: эм
(20:04) 你觅不了我~ says: тебе это может показатся немного страным
- Да, - вслух произносит Кюхен, - а у тебя в школе была двойка по орфографии. Давай к сути.
Сбитый с толку Ынхёк недоуменно смотрит на него из-за своего стола. Мышка Кюхена застывает в нетерпении.
(20:04) 你觅不了我~ says: один мой друг кинул мне ссылку на твой профиль на match.com
(20:05) 你觅不了我~ says: и теперь мне очень ээ интересно потмоучто ты такой классный!
(20:05) 你觅不了我~ says: к тому же там написано, что у тебя нежное ранимое сердце за стеной колючих шипов
Match.com? "Нежное ранимое сердце"? Сраженный столь низким предательством, Кюхен обреченно стонет и немедленно решает, что будет ненавидеть Сонмина отныне и до конца своих дней, порывает с ним всякие контакты сейчас же и немедленно приступает к планированию операции по утоплению его в чане с кислотой. Ынхёк учится на химика, и его успехи в этой сфере уже впечатляют, что весьма кстати. Под чутким руководством он вполне способен тайно выкрасть из лаборатории цистерну соляной кислоты, скажем, по колбе Эрленмейера в день.
План кажется Кюхену в должной степени хитроумным, но он не теряет головы – вполне возможно, этот случайный сталкер – обладатель длинных стройных ног и не лишен физической привлекательности, в этом случае он дарует Сонмину помилование.
Может быть.
(20:06) 你觅不了我~ says: и я в курсе что это сайт знакомств и это немного неловко потомучто мы оба парни
- Какого? – взрывается Кюхен. Он спиной чувствует, как повышается градус недоумения на другой половине комнаты и, закатив глаза, переключает внимание на монитор. Исключительно нездоровое любопытство удерживает его от опции “заблокировать пользователя”, (а вслед за этим использовать функцию “навечно отключить Сонмина от интернета”, созданием которой он тут же займется), что одним махом решит все имеющиеся на данный момент проблемы.
(20:07) 你觅不了我~ says: я вовсе не думаю что ты гей или что-то в этом роде! хтя если это не так тебе стоит отредактировать проифль тк ты не указал ничего в этом разделе и малоли что люди мгоут подумать!
(20:07) 你觅不了我~ says: как на фейсбуке если ты не обозначаешь свои пристрастия это значит что ты не гетеро но держишь это в секрете
(20:08) 你觅不了我~ says: но вобщем!
Соляная кислота перестает казаться Кюхену удачной идеей – пытки водой, вот оно. Быстрая болезненная смерть – слишком человечно для Сонмина.
(20:08) 你觅不了我~ says: я думаю мы можем болтать друг с другом иногда!
(20:08) 你觅不了我~ says: кстати я чжоу ми!
(20:09) 你觅不了我~ says: друзья зовут меня сяо ми но покорейски это звучит странно поэтому тебе необязательно, можешь звать меня как хочешь
(20:09) 你觅不了我~ says: ой забыл сказать я из китая! я тренирую разговорный корейский в интернете потмоучто переезжаю в сеул через парумесяцев!
(20:10) 你觅不了我~ says:
ужасно неудобно что я побеспокоил тебя с бухты-барахты(20:10) 你觅不了我~ says: в твоем профиле указано что ты ИЛИ, и говорят такие люди плохо идут на контакт
(20:10) 你觅不了我~ says: я ИЭИ ^^
(20:11) 你觅不了我~ says: я пришел с миром!
(20:13) 你觅不了我~ says: … ;____;
(20:13) 你觅不了我~ says: пожалуйста скажи что-нибудь ;___;
У Кюхена нет слов.
(20:14) lp0 on fire says: У меня нет слов.
(20:15) 你觅不了我~ says: о тогда скажи как тебя зовут! ^^
- Ненавижу тебя, - произносит он вслух. Ынхёк в своем углу принимает обиженный вид.
(20:15) lp0 on fire says: Я Кюхен.
(20:16) 你觅不了我~ says: привет кюхен!!!
(20:16) 你觅不了我~ says: ну вообщето я уже знаю твое имя
(你觅不了我~ has entered text.)
(20:16) lp0 on fire says: ты заткнешься когда-нибудь
(20:17) 你觅不了我~ says: …ok Q_Q
Кюхен закрывает окно чата.
(20:18) 你觅不了我~ says: но мы можем быть друзьями?
- Ты что серьезно? – спрашивает Кюхен у монитора. Большой и указательный пальцы привычно ложатся на Alt и F4.
И в этот момент его осеняет.
(20:19) lp0 on fire says: Ты играешь в Старкрафт?
(20:19) 你觅不了我~ says: !!
(20:19) 你觅不了我~ says: ээ! но я могу научиться!
(20:20) lp0 on fire says: Хорошо.
(20:20) 你觅不了我~ says: ура! ^^ ты лутше всех!
(20:20) lp0 on fire says: Ч. ЛУЧШЕ. Почему ты такой ламер даже в корейском?
- Какого черта я делаю? – вопрошает он себя.
- Говоришь гадости, - бурчит Ынхёк.
- Заткнись, - огрызается Кюхен.
*
В конце концов, он гуглит "ИЛИ" и, пережив пару приступов истерического смеха и частичный личностный кризис, забывает о том, что хотел убить Сонмина.
*
Им так и не удается сыграть в Старкрафт, поскольку органическая неспособность Чжоу Ми разобраться в элементарных правилах игры приводит к тому, что Кюхен гораздо охотнее зубоскалит на тему отрицательной динамики языковых навыков некоторых китайцев. И уж конечно, дело вовсе не в том, что даже со своим ограниченным словарным запасом, грамматикой дошкольника и уверенностью, что слово “арбуз” в корейском языке означает “ананас”, Чжоу Ми способен разговорить и статую.
Кюхен совершенно не собирался вводить в привычку сеансы ежедневного общения. В один прекрасный день это происходит само собой, когда он разлагается от скуки на лекции по теории игр, и в углу экрана всплывает уведомление о том, что пользователь Чжоу Ми вышел в сеть. И пока сам он выбирает между заунывным бормотанием о парадоксе Браеса и необходимостью терпеть неверное употребление частицы “не” с глаголами, его мозг, живущий отдельной жизнью, достаточно прямолинейно и раздраженно фыркает.
(13:20) lp0 on fire says: Стоит ли кого-то есть поедом, если его не перевариваешь?
(13:20) 你觅不了我~ says: 充满帅气~ 呵呵 ^^ [оченьсекси~ хехе ^^]
(13:21) 你觅不了我~ says: !!!
(13:21) 你觅不了我~ says: ПРИВЕТ КЮХЕН
(13:21) 你觅不了我~ says: прости, не то окно~~
(13:22) 你觅不了我~ says: я не знаю, что это значит! погоди я сейчас быстренько спрошу у байду!
(13:22) lp0 on fire says: Ну да.
(13:22) lp0 on fire says: Нет.
(13:22) lp0 on fire says: Я бы предпочел, чтобы ты сменил тему.
(13:24) 你觅不了我~ says: ? ничего не понимаю – а, ok
Кюхен ждет.
(13:24) 你觅不了我~ says: хмм.
(13:25) 你觅不了我~ says: ты уже слушал новый альбом ван ли хома?
(13:25) lp0 on fire says: Кого?
(13:25) 你觅不了我~ says: ............!!!!
(13:25) 你觅不了我~ says: >
”Что за фигня?” – думает Кюхен.
(13:25) 你觅不了我~ says: погоди!
(13:30) 你觅不了我~ says: fs2you://948fjkd904dopklvie930034zmrry74aposkepdjcfzsx99fpxofkspxmggdsaal29dj32a
(13:30) 你觅不了我~ says: вот!
(13:30) lp0 on fire says: что за фигня
Следующие тридцать секунд Чжоу Ми пытается объяснить на своем ломаном корейском, что, собственно, он только что скопировал в окно мессенджера.
Кюхену требуется 1.4 секунды, чтобы с помощью Google понять, что означает fs2you.
Оставшиеся полчаса лекции он неистово придирается к корейскому Чжоу Ми. (“Нет, в самом деле, - яростно печатает он, - ты понимаешь, что в корейском есть грамматические правила? Невозможно просто составлять вместе любые слова и ожидать при этом осмысленного диалога!”)
(13:49) 你觅不了我~ says: но в китайском я так и делаю?
(13:50) lp0 on fire says: Корейский != Китайский
(13:50) lp0 on fire says: Почему ты такой тормоз?
(13:51) 你觅不了我~ says: почему ты такой грубый Q__Q
*
(два дня спустя)
(22:17) lp0 on fire says: это '我完全沒有任何理由理你' засело в голове.
(22:17) 你觅不了我~ says: 跳舞的样子可爱过了~ [танцы это так мило~]
(23:18) 你觅不了我~ says: уупс
(23:18) lp0 on fire says: Ты хоть когда-нибудь смотришь на экран? Признайся?
(23:18) 你觅不了我~ says: иногда?
(23:19) 你觅不了我~ says: а еще, ура!!!
(23:19) 你觅不了我~ says: мой друг генри говорит что это просто супер и ты очень клевый потмоучто дал шанс ли хому!
(23:19) 你觅不了我~ says: то есть, потому что
(23:19) 你觅不了我~ says: прости куйсянь Q_Q
(23:19) 你觅不了我~ says: ,
Кюхен мысленно захлебывается от умиления.
- АРРРГХ, - не своим голосом вопит он.
Ынхёк испуганно взвизгивает, опрокидываясь на пол из стойки на руках на кровати.
*
- Эй! Кюхен! Постой-ка! – заслышав голос Сонмина, Кюхен с готовностью тормозит и разворачивается.
- Где тебя носило? – сходу спрашивает он, - неделю не виделись.
Сонмин ухмыляется.
- Ынхёк сказал, ты хотел меня убить! Я решил залечь на дно. Ну не совсем. Экзамены. - Сонмин вздыхает. – Плюс я подал заявки стажировок на десять сразу.
Кюхен закатывает глаза.
- Я не собирался тебя убивать. Ну, может, окунул бы разок в кислоту.
- Ты бы не осмелился, - отмахивается Сонмин. – Ынхёк еще сказал, что какой-то парень забросал тебя сообщениями после того, как наткнулся на твою анкету на том сайте знакомств. Так я выиграл? – его глаза сияют.
- Мечтай. Он мне много пишет, но, в сущности, не так уж плох. По шкале от идиота до слегка идиота он, пожалуй, тянет на … полуидиота? – Кюхен увлеченно копается в сумке под предлогом поиска нужной тетради. – Так что ты не выиграл. И еще пожалеешь.
Смех Сонмина внезапно обрывается.
- Полуидиот. Святой Боже, - говорит он, глядя на Кюхена огромными от изумления глазами, - должно быть, ты всерьез на него запал.
Кюхена немного нервирует ухмылка Сонмина, которую не удается однозначно классифицировать как хищную или безумную, хотя, по большому счету, это не имеет значения, и он на всякий случай начинает испытывать опасения за… опасения в целом. Потому что это Сонмин. Кюхен торопливо карябает что-то на чистом листе, думая о скотче в боковом кармане.
- Ты что, совсем тронулся? – бурчит он в ответ. – Естественно, нет. И, кстати, я удалил этот аккаунт. Сделай так еще раз, и я тебя порешу.
- Угу, - радостно соглашается Сонмин, явно не слишком напуганный угрозой, - ну, ладно! У меня сейчас экзамен по японскому. Пожелай мне удачи?
Кюхен кивает.
- Удачи.
- Обняться на прощание! – командует Сонмин, заключая Кюхена в объятия. Все еще улыбаясь, он машет рукой и легкой походкой направляется прочь, не замечая надписи “Пни меня!”, красующейся на его спине.
“Учитывая все, что пришлось из-за него пережить, это справедливая кара”, - решает Кюхен, когда из холла раздается оглушительный вопль и раскатистый смех Канина. К тому же, он давно хотел испробовать классический прием.
*
Не то, чтобы он особенно рассчитывал на успех или превращал это в одержимость, но все результаты, предложенные Google на запрос 周觅, оказываются на китайском.
Который Кюхен совершенно точно не в состоянии прочесть.
Именно поэтому он набирает номер Хичоля.
- Хён, - говорит он вместо приветствия, - это Кюхе…
- Знаю. Рингтон. “Candy”. Чего тебе?
“Candy?” – ему хочется биться в истерике от возмущения, но сейчас на это нет времени, поскольку есть дела поважнее:
- Одолжи мне своего соседа.
Сначала в динамике слышно только дыхание Хичоля, а потом Кюхену приходится отвести руку с трубкой подальше.
- Какого черта, он что, по-твоему, вещь? Если у тебя сосед – маленький сопливый хорек, это совершенно не означает, что ты сможешь зариться на моего. Нет. Отвали, – короткие гудки.
Следующие несколько попыток тоже оканчиваются неудачей: Шивон в христианском лагере, Реук и вовсе завалил тесты за начальный курс китайского, а Донхэ может переводить разве что сериалы.
Приходится попытать счастья с Google-переводчиком, начиная с первого результата, который напоминает старую заметку в газете о победе Чжоу Ми на конкурсе вокала после того, как он поразил жюри летающими рыбами, облаками и канделябрами. И сладко пахнущая горошина из маленьких лет назад, такая взволнованная, она сказала: “Мало видеться с братом, так много работал!”
- К черту это все, - решает Кюхен.
Сонмин, который, по его словам, стал счастливым обладателем “синяка в форме шляпы-котелка на заднице”, не испытывает ни грамма сочувствия.
- Так тебе и надо, - шмыгает носом он, а затем настороженно уточняет, - постой, а для чего тебе понадобилось переводить что-то с китайского?
- Хичоль велел, - без зазрения совести врет Кюхен.
- Ох, бедняжка, - причитает Сонмин, на время позабыв о своем враждебном настрое, - сам-то он, небось, валяет дурака, пока другие, как обычно, делают все за него, – в этот момент, неудачно повернувшись, он вспоминает о жестоком розыгрыше, и больше не выказывает желания бежать на помощь.
(17:56) lp0 on fire says: Google говорит, ты поешь?
(18:01) 你觅不了我~ says: ты гуглил меня?!
(18:01) 你觅不了我~ says: .///.
(18:01) 你觅不了我~ says: эм!
(18:01) 你觅不了我~ says: да?
(18:01) 你觅不了我~ says: это мой профилирующий предмет
(18:02) 你觅不了我~ says: ПОГОДИ ТЫ ЧТО ЧИТАЕШЬ ПОКИТАЙСКИ
(18:04) lp0 on fire says: Э-э. нет.
(18:04) lp0 on fire says: Блин, кажется, Сонмин вернулся. Мне нужно идти.
Достаточно скоро Кюхен обнаруживает, что они общаются с пугающей регулярностью.
Выясняется, что Чжоу Ми – подающий большие надежды студент второго курса отделения вокала одного из крупнейших университетов Китая. После того, как он подал заявку на перевод за границу, буквально каждое учебное заведение на планете готово принять его с распростертыми объятиями – вероятно, все дело в безудержном обаянии, флюиды которого не оставят равнодушным даже предметы мебели. Однако сам счастливый обладатель неземных чар предпочел один их университетов в Сеуле, потому что давно и безнадежно влюблен в корейский язык.
По неизвестной ему самому причине, Кюхену не удается заставить себя спросить, какой именно университет. Может показаться, будто он навязывается, а у Кюхена с давних пор пунктик на ненавязчивости.
(Он бы с готовностью погуглил все интересующие подробности, но он по-прежнему не в состоянии прочесть и двух слов по-китайски, а Хичоль по-прежнему придурок, как ни крути.)
*
(10:30) 你觅不了我~ says:
(10:30) lp0 on fire says: …что?
(10:30) 你觅不了我~ says: все мои документы готовы, и я кажется решил вопрос спроживанием! через две недели начнется мой первый год в Сеуле!
(10:31) 你觅不了我~ says: всех, с кем я общался по e-mail, впечатлил мойкорейский! все благодаря тебе ^^
(10:31) 你觅不了我~ says: если невозражаешь, давно хотел спросить, как твое полное имя?
(10:32) 你觅不了我~ says: *не возражаешь
(10:32) lp0 on fire says: Чо Кюхен.
(10:32) lp0 on fire says: А что?
(10:32) 你觅不了我~ says: ой! да нет, я просто спросил! а по-китайски это Чжао Куйсянь, да?
(10:33) 你觅不了我~ says: я так думаю?
(10:34) 你觅不了我~ says: ой ой ой можно я буду называть тебя куйсянь? пожаааалуйста?
- Отчего же ты такой идиот, - бормочет Кюхен себе под нос, печатая: “Нет, болван, это Гао Гуйсянь. Я в курсе, что твой корейский – просто отстой, но здесь-то какого черта, это твой родной язык, почему ты и в этом такой же лузер, к…” – когда неожиданно слышит свое имя со стороны кафедры профессора.
Сидящий справа Кибом пихает его локтем.
- Эй. Земля вызывает донжуана, - определенно, он уже успел побеседовать с Сонмином.
- Умри, - угрожающе шипит Кюхен, вытягивая шею из-за монитора. – Присутствует? – неуверенно говорит он. Отовсюду слышатся смешки.
Профессор прочищает горло.
- Мы обсуждали равновесную цену и стремление рынка к равновесию в долгосрочном периоде. Вероятно, вы можете поделиться своими наблюдениями по самостоятельно пройденному материалу?
“Ненавижу этот предмет”, – думает Кюхен и, поспешно зажав Ctrl+A+Del, печатает:
(10:37) lp0 on fire says: ща буду, здесь профессор
- Хм, - говорит Кюхен, - ну. Я бы хотел взглянуть на это с математической точки зрения. Если рассматривать систему в динамике, обозначим через z малое вектор независимых переменных, принадлежащих открытому связанному множеству Z. Пусть τ - точка во времени, а ζ - подмножество функций ζn, где n изменяется от единицы до N, и ζ определяется как Z помноженное на все действительные числа больше нуля, включительно. Представим поток времени как дифференциальное уравнение с одним запаздывающим аргументом, тогда производная от z по τ будет равна функции сигма от z в точке τ для всех τ больше нуля, где z - векторозначная функция от начального значения z в момент времени τ. Стремление экономической системы к равновесному состоянию может быть математически представлено как равенство векторной функции τ начальному значению z...
По необъяснимой причине перед глазами возникает любимый смайлик Чжоу Ми (Q___Q почему ты такой грубый??). Оторопелый вид профессора красноречивее любых слов и, учитывая, что предмет носит название Вводный курс макроэкономики, а не Дифференциальные уравнения, Кюхен не в праве осуждать его за это.
Большей частью.
Он вздыхает.
- … и я все это выдумал. Я не открывал учебник. Прошу прощения, - сбивчиво заканчивает он свою тираду.
Профессор скорее успокоен, чем раздосадован.
- А. Ладно. Это. Ничего страшного.
- Что на тебя нашло? – шепчет Кибом.
- Я попытался быть хорошим человеком? – выдвигает предположение Кюхен.
Брови Кибома взлетают так высоко, что прячутся под челкой.
- Ну да. А меня приняли в основной состав Super Junior.
Кюхен недоуменно моргает. Поп-культура всегда как-то незаметно проходила мимо него.
- Чего?
- Самый большой бойз-бэнд в мире. Тринадцать участников – мечта тинейджеров обоих полов? Серьезно, из какого танка ты вылез?
Продемонстрировав ему средний палец, Кюхен возвращается к своему ноутбуку и Чжоу Ми.
(10:37) 你觅不了我~ says: хм
(10:38) 你觅不了我~ says: почему ты разговариваешь со мной во время занятий :/
(10:38) 你觅不了我~ says: куйсянь веди себя прилично!
(你觅不了我~ has entered text.)
(10:45) lp0 on fire says: Здесь.
(10:45) lp0 on fire says: Я вел себя прилично, ясно?
(10:45) lp0 on fire says: Уму непостижимо, но мне внезапно вспомнилось твое Q_Q выражение, и я решил смилостивиться на этот раз.
(10:45) lp0 on fire says: А ведь даже не успел добрался до асимптотической функции.
(10:45) lp0 on fire says: И что ты только со мной делаешь.
(10:45) 你觅不了我~ says: awww!
(10:46) 你觅不了我~ says: мне так приятно это слышать
(10:46) 你觅不了我~ says: <3 <3 <3 <3
(10:46) 你觅不了我~ says: ты такой милый! <3
Он захлопывает лэптоп. С подозрением покосившийся Кибом, к счастью, молчит, поэтому остаток лекции Кюхен проводит, скрючившись на своем месте, и мысли вроде «это же Чжоу Ми, напади на него серийный убийца, он бы и ему успел вручить открытку в форме сердечка» и «почему я такой идиот» и «это его очарование просто убивает, застрелите меня» проносятся в его голове подобно скоростному поезду, а над всем этим безумием раздается злорадное «хаха, чувак, да, у тебя есть ЧУВСТВА».
Кюхен в отчаянии роняет голову на руки.
*
Будучи воплощением духовной зрелости и социальной успешности, следующие два дня Кюхен не заходит в MSN. Он сидит на кровати в мучительной агонии и то и дело поглядывает на крышку ноутбука, размышляя, стоит ли залогиниться и выдумать какое-нибудь нелепое оправдание, вроде “Кибома стошнило на мою клавиатуру” или “у нас был внезапный тест!”, или даже на самый крайний случай “Прости. То, что ты сказал, натолкнуло меня на мысль о том, что, возможно, ты мне нравишься, и это выбило меня из колеи. Я никогда не видел твоего глупого лица и ты, скорее всего, похож на обезьяну-переростка, не знаешь, что такое душ и живешь в подвале у своего двоюродного дядюшки, но из-за тебя у меня кризис сексуальной идентификации и, в конце концов, нужно же мне было хоть немного отдохнуть от тебя, чтобы обдумать все это, ясно?”
Последний вариант отброшен почти безотлагательно.
В какой-то момент он даже подумывает удалить событие “этот идиот в Сеуле” из ежедневника, и даже делает это, но уже через минуту в панике заносит его обратно, на этот раз под заголовком “Чжоу Ми в Сеуле”.
Проходит два дня с тех пор как “^^”, “Q_Q” и “~~~~~!” Чжоу Ми в последний раз возникали на его мониторе, в полной мере являя его языковую неполноценность, но Кюхену кажется, что с тех пор прошла целая вечность.
*
Утро следующего дня встречает его тридцатью новыми электронными письмами, пять из которых от Чжоу Ми. Четыре обозначены темой Q__Q.
Кюхен проматывает их, переходя к самому последнему, которое гласит: “Куйсянь?”
Он автоматически отмечает, что так и не объяснил, в чем заключалась ошибка с именем, и теперь прозвище, похоже, приклеилось к нему навечно.
Как и сам Чжоу Ми, если Бог все еще хоть немного любит его. "Разве Бог может не любить тебя?" – ехидно спрашивает его мозг.
- Да, действительно, - говорит Кюхен вслух, - я же такой потрясающий.
Открывшееся письмо мигом возвращает его на грешную землю.
Привет,
Мне очень жаль. Я не хотел тебя огорчить.
Мы все еще друзья?
Ми
”А то”, пишет Кюхен, не решаясь на “Что? Ты вообще ни в чем не виноват” или “Нет, это мне очень жаль”, или что-нибудь из того, что выкрикивает у него в голове его совесть, существование которой до этой минуты было под вопросом.
Он нажимает “Отправить”, чувствуя себя так, будто вот-вот расплачется.
*
(17:35) 你觅不了我~ says: Я ПОГУГЛИЛ НАСЧЕТ ТЕБЯ
(17:35) 你觅不了我~ says:
(17:36) 你觅不了我~ says: ты очень хорошо поешь ^^
(17:36) 你觅不了我~ says: мой голос сломался бы во второй раз, если бы я попытался взять четыре октавы.
(17:36) 你觅不了我~ says: а если бы я к тому же слушал курс по финансам и вычислительной математике, сломался бы мой мозг :\\\
(17:37) 你觅不了我~ says: и я прочел, ты при этом еще успеваешь профессионально играть?
(17:37) 你觅不了我~ says: ты необыкновенный, ты знаешь?
(Last message received at 17:37.)
(17:43) lp0 on fire says: Привет.
(17:43) lp0 on fire says: Прости.
(你觅不了我~ has entered text.)
(17:44) 你觅不了我~ says: ох, куйсянь.
(17:44) 你觅不了我~ says: ничего страшного.
При сносной интернет-подкованности, но поразительной ограниченности в вопросах современных технологий Чжоу Ми требуется три часа чтобы установить несчастную веб-камеру, но все же его усилия, наконец, вознаграждены и на четырех из пяти мониторов в комнате Кюхена вспыхивает огромное изображение его лица. Чжоу Ми слегка подпрыгивает на месте, восторженно машет, тараторя:
- Куйсянь? Тут есть маленькая зелененькая лампочка и вот сейчас она загорелась! Кажется, работает! Ты видишь меня? - его улыбка разбивает что-то в мозгу Кюхена, и в некотором смысле он влюбляется с первого взгляда в ту же секунду, хотя и никогда в жизни не признается в этом.
*
По крайней мере, не признается Чжоу Ми. Самое время пускать в ход тяжелую артиллерию. Или, говоря языком Сонмина, такое следует незамедлительно обсудить с подружками.
- О, Боже мой, - говорит Сонмин, когда Кюхен сообщает ему, и прикладывает ладони к щекам. – ТЫ ТАКОЙ МИЛЫЙ, - по-девчоночьи визжит он, - Аняня! Аняняняня! Так вот для чего ты переводил с китайского!
- Прекрати улыбаться, - приказывает Кюхен Реуку.
- Ты тупой? – уточняет Хичоль, - умоляю, уже ответь ему, чтобы мы поскорее закончили, и мне не пришлось терпеть ваши бредни до самой ночи.
- Помолчи-ка, хён, - перебивает его Сонмин, улыбаясь так, что впору опасаться за его адекватность, - ииии! Он установил веб-камеру ради тебя! Мимими! Это же совсем как обниматься и держаться за руки, и все остальное, только по интернету! Наверное. Я еще никогда не заводил виртуальных романов.
- Что за, нет, ему это нужно для занятий. Мы вовсе не встречаемся! Я передумал. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
Хичоль насмешливо бурчит что-то вроде “Для занятий, как же”, а потом добавляет громче:
- Ладно, Кюхен, я понял, твое слабоумие неизлечимо. Дай я напишу, может так дойдет, - он выхватывает одну из тетрадей Сонмина, вырывает листок и принимается яростно царапать на нем.
- Эй! – только и успевает слабо запротестовать Сонмин.
Листок с размаху хлопается о лоб Кюхена и плавно опускается в его тарелку. Надпись огромными печатными буквами гласит:
ТЫ ЕМУ НРАВИШЬСЯ, ТОРМОЗ.
ДА, ИМЕННО В ЭТОМ СМЫСЛЕ.
ДА, ИМЕННО В ЭТОМ СМЫСЛЕ.
Кюхен застывает как громом пораженный, переваривая свалившуюся на него информацию, и Хичоль издает ликующий возглас, но тут же получет шлепок по затылку от незаметно подошедшего Хангена.
- Можно присесть? – осведомляется он.
Никогда еще Кюхен не видел, чтобы Хичоль оборачивался так быстро.
- Чего? НЕТ. Только для девочек, - Ханген поднимает бровь и Хичоль уточняет, - пароль доступа в закрытый клуб? Нет? Тогда вон! Отсюда!
- Ага, - понимающе усмехается Ханген, - обещаю, ни одна из вас не забеременеет, - и хотя Хичоль продолжает брюзжать и толкаться, он садится рядом.
- Я тебя кастрирую, - возмущенно орет Хичоль, и хотя Кюхен – непроходимый тупица в вопросах человеческих взаимоотношений, даже он замечает глупую ухмылку Хичоля.
И он чертовски любит этих людей.
Поэтому незаметно подсовывает записку Хичоля под тарелку Хангена.
- О бревнах в глазах поговорим в следующий раз, - доброжелательно обещает Кюхен.
*
(23:39) lp0 on fire says: О, забыл вчера тебе сказать.
(23:39) lp0 on fire says: Хичоль вывел меня из себя, вылетело из головы.
(23:39) sungmin! says: о чем?
(23:39) lp0 on fire says: Кажется, я обещал встретить его в аэропорту на следующей неделе.
(23:40) sungmin! says: . . .
(23:40) sungmin! says: omfg ЭТО ТАК МИЛО
(23:40) sungmin! says: asjodijufiodiosjfiosjdoaisodijf
(23:40) lp0 on fire says: lkjvlk прекрати.
(23:40) sungmin! says: Я ТАК УЖАСНО РАД ЗА ТЕБЯ!!!!
(23:40) sungmin! says: не забудь позвать меня на вашу свадьбу?
(23:40) lp0 on fire says: Не забудь позвать меня на свои ПОХОРОНЫ.
- Эм, - доносится сквозь помехи голос Чжоу Ми – на качество телефонной связи в аэропорту как обычно не стоит особо полагаться, - ну, я высокий? Ой, ого! – через некоторое время добавляет он.
- Что? - торопит Кюхен, вытягивая голову чтобы рассмотреть прибывающих поверх толпы вокруг.
- Большая проблема. Кажется, я прилетел в одном самолете с национальной китайской сборной по баскетболу.
- Даже так, - сухо замечает Кюхен, - по-твоему, это смешно?
- Хаха, - послушно отзывается Чжоу Ми, - в общем, я сейчас выхожу. Думаю, ты сможешь понять, кто я. Подсказка: я единственный здесь не в платье.
- Готов поспорить, ты чрезвычайно расстроен по этому поводу, - парирует Кюхен и начинает было говорить о том, что теперь-то ситуацию легко исправить в любое время, но слова путаются, превращаясь в бессвязный набор звуков, когда Чжоу Ми – а это просто обязан быть он со своим недетским ростом и растерянной застенчивой улыбкой – возникает из-за двойных створок стеклянных дверей в окружении стайки полутораметровых престарелых китайских леди. И хотя даже камера не в силах сопротивляться напору его внешнего обаяния, все же она несколько искажает эффект, к тому же скрывает ноги, а здесь, несомненно, есть, на что посмотреть.
Так что Кюхен, пожалуй, должен Сонмину ланч.
Ланчи. На год вперед.
- Прошу прощения, - то и дело повторяет он, пробираясь сквозь плотную массу людей. В итоге, споткнувшись о подножку, удачно подставленную чьим-то ребенком, он приземляется на чей-то чемодан.
Подняв голову, он обнаруживает, что чемодан принадлежит Чжоу Ми.
- Привет, - говорит Кюхен, чувствуя себя донельзя глупо. Я красный как рак, как тебя зовут? – Я Кюхен.
- Чжоу Ми, - радостно сообщает Чжоу Ми, захлопывает телефон и улыбается во весь рот, - ты нашел меня!
Некая парочка истерическими воплями оповещает всех присутствующих о встрече, вдавливая его в тележку для багажа и разрушая таким образом невероятно сентиментальную сцену их первой встречи.
- Ууф, - сипит Чжоу Ми, - это были мои ребра.
Чей-то каблук опускается на большой палец ноги Кюхена, и он морщится от боли.
- Может, будем выбираться отсюда?
Чжоу Ми бестолково улыбается, потирая ушибленное место.
- Показывай дорогу?
*
Съемная квартира Чжоу Ми всего в нескольких кварталах от университета Кюхена. Благодаря жалкой попытке муниципалитета озеленить окрестность, вся земля у парадного входа усеяна опавшими листьями. Пока Чжоу Ми, приветливо улыбаясь, здоровается и знакомится с хозяйкой, Кюхен ногами ворошит кучу во внутреннем дворе.
- Здесь так мило, мне уже нравится! - с восхищением восклицает Чжоу Ми.
- Ты ведь даже не видел, что внутри, - возражает Кюхен, за что немедленно вознаграждается одобрительным хохотом хозяйки.
- А этому палец в рот не клади, как я погляжу, - подмигивает она. Чжоу Ми покатывается со смеху.
Внутри довольно уютно, обе спальни уже обставлены. На одной из дверей наклейка Хелло Китти, оставшаяся от прежних жильцов. Коробки и чемоданы с ужасающим скрежетом проезжаются по линолеуму, но Чжоу Ми выглядит так, будто для его ушей это музыка.
В течение следующего часа они перетаскивают в его комнату груду вещей, размеры которой заставляют Кюхена содрогнуться.
- Что за нафиг? – не выдерживает он, - у тебя украшений больше, чем у меня одежды вообще. Ты точно не женщина?
- В прошлой жизни я был принцессой фей, - торжественно объявляет Чжоу Ми, - честное слово.
Фыркнув, Кюхен с усилием вталкивает одну из подставок для дисков из обширной коллекции Чжоу Ми в стенной шкаф.
- С этой коробкой все?
- Почти. Остальное разберу потом, - Чжоу Ми улыбается, - спасибо за помощь с переездом. Тебе не стоило беспокоиться, я бы и сам справился.
Кюхен дергает плечом.
- Мне все равно больше нечем заняться.
“Молодец. Просто молодец” – мысленно аплодирует он своей тупости, но Чжоу Ми только ухмыляется.
- Погоди, руки вымою.
Воспользовавшись моментом, Кюхен выглядывает из окна. Белоснежная астрономическая башня университета ослепительно сверкает в лучах солнца. Итук наверняка мрачно восседает перед своим телескопом и страстно желает, чтобы поскорее наступила ночь. От одной воображаемой картины Кюхен не сдерживает смешок.
Он слышит шаги и оборачивается.
- А теперь мне нужны полотенца, - информирует Чжоу Ми, вытирая руки о футболку. – И сосед по комнате, - скрестив руки на груди, он опирается плечом о дверной проем, - ты же говорил, твой сосед съезжает?
Не так давно одним прекрасным утром Ынхёк заявил, что завязывает с химией, переводится на современные танцы и перебирается на съемную квартиру с тремя своими новыми друзьями по сцене.
- Не смотри на меня, - неожиданно неуверенно говорит Кюхен, - я живу в студенческом общежитии не из прихоти. Так дешевле.
Чжоу Ми смеется.
- А это, по-твоему, что? Думаешь, я могу позволить себе жить так близко к университету за свой счет? Я все-таки тоже студент.
“Близко к университету?” – повторяет Кюхен про себя, недоумевая.
А потом до него, наконец, доходит.
- Что за?..
*
- Поверить не могу, все это время ты знал, что будешь учиться там же, где я, и ни разу даже не заикнулся.
Они сидят в любимом кафе Кюхена с неофициальным названием “По-карману-бедному-студенту”. С той минуты, когда Чжоу Ми предложил съехаться, прошло полчаса, но Кюхен все еще не оправился от шока.
Чжоу Ми беспокойно ерзает.
- Мне не хотелось, чтобы ты подумал, что я на тебе зациклился.
- Постой-ка, это правда?
- Что? Нет. В смысле, я потому и связался с тобой изначально, но довольно быстро понял, что, стоит упомянуть об этом, ты запаникуешь и выпустишь колючки, чтобы защитить свое нежное ранимое сердце – как было написано в твоей анкете.
Кюхен задумывается.
- Вероятно.
- Но ты же не собираешься сбегать теперь, правда? – Чжоу Ми нервно кусает губы. Кюхен изо всех сил это игнорирует.
- Что? Нет, ты абсолютно безвреден.
- Хм.
- Что еще? – Кюхен принимается за обед.
- Не знаю… Странно видеть тебя вот так, - Чжоу Ми делает неопределенный жест пальцами. – Даже разговаривая через веб-камеру, я думал, а вдруг этот парень живет в подвале дома своей матери и делает что-то такое с сервером, чтобы я видел заранее записанное видео на своем экра…
Большая удача, что у Кюхена набит рот, и потому Чжоу Ми благодарно принимает вырвавшийся звук и энергичное размахивание руками за “Это совсем не так работает, пожалуйста, замолчи и хватит позориться”.
- Просто так странно, - продолжает он, нахмурившись, - к тому же, в реальной жизни ты разговариваешь еще меньше.
Кюхен проглатывает пережеванный кусок.
- Я ем, - раздраженно огрызается он. – Зато ты болтаешь еще больше, ума не приложу, как такое возможно. – Это не совсем соответствует истине, поскольку настоящий живой Чжоу Ми гораздо симпатичнее и, в отличие от ника в чате, вполне осязаем, но Кюхену просто необходимо придраться хоть к чему-нибудь, потому что у него нет возможности поворчать о том, что его действительно беспокоит: почему жизнь так чертовски несправедлива, а Чжоу Ми одинаково очарователен и он-лайн, и в жизни.
- Вовсе нет, - обиженно возражает Чжоу Ми. – Ты же молчишь, вот мне и приходится говорить за двоих!
- Мы могли бы просто посидеть в тишине, - напоминает Кюхен.
Чжоу Ми слегка выпячивает нижнюю губу, а затем в его глазах загорается нечто, не предвещающее ничего хорошего.
- Даже не знаю, - задумчиво тянет он, – а это не может подождать до, скажем, третьего свидания? – говорит он с самым невинным видом, разглядывая Кюхена. Который мысленно поздравляет себя с исключительной сообразительностью. И исключительно пунцовым оттенком физиономии.
Некоторое время Кюхен тратит на то, чтобы придумать остроумный ответ.
- Ну. Э-э.
Чжоу Ми в полном восторге уже открыто пялится на него.
- Готов признать, в реальной жизни ты даже лучше. Я доволен.
- Ненавижу тебя, - сквозь зубы цедит Кюхен.
*
(18:19) in seoul!!!says: КУЙСЯНЬ
(18:19) lp0 on fire says: Что?
(18:19) in seoul!!!says: ПОЧЕМУ ТЫ НЕ СКАЗАЛ ЧТО ТВОЕ ИМЯ ГУЙСЯНЬ
(18:20) in seoul!!! says: Q___Q я так глупо себя чувствую!
(18:20) lp0 on fire says: А. Ты об этом.
(18:20) lp0 on fire says: Я собирался сказать, но… много чего случилось и вылетело из головы.
(18:20) lp0 on fire says: Но ничего страшного.
(18:20) lp0 on fire says: Это даже мило?
”Каков нынче коэффициент твоей тупости?” – спрашивает его мозг. Сам Кюхен сидит по-турецки на своей новой кровати, облокотившись о подушку, и коленями придерживает ноутбук. Дополнительные мониторы все еще лежат рядом в замотанной скотчем коробке.
(18:21) in seoul!!! says: !!!!!
(18:21) in seoul!!! says: ^_____________^
(18:22) lp0 on fire says: Как насчет ужина?
(18:22) lp0 on fire says: В двух кварталах отсюда есть неплохой индийский ресторанчик
(18:22) in seoul!!! says: да конечно!
(18:22) in seoul!!! says: сейчас я только соберусь
(18:23) lp0 on fire says: О, черт, нет, только не это.
(18:23) lp0 on fire says: У тебя есть пять минут, а потом я вытащу тебя за шкирку, даже если у тебя будут волосы дыбом и помада на носу.
(18:24) in seoul!!! says: почему ты такой грубый? Q_Q
(in seoul!!! has signed off.)
Когда ровно через пять минут Кюхен распахивает дверь в соседнюю комнату, на Чжоу Ми надеты только брюки.
- Какого черта, - возмущается Кюхен. Чжоу Ми печально обозревает свой гардероб, будто ожидая, что вещи сами выпрыгнут оттуда.
- Не могу найти футболку, - скорбным голосом сообщает он.
- Ради всего… у тебя их штук шестьдесят, - несколько секунд Кюхен созерцает буйство красок, которое дало бы фору целому магазину готовой одежды, после чего наугад вытягивает синюю футболку и впихивает в руки Чжоу Ми. – Двадцать секунд, - предупреждает он, направляясь к выходу, - иначе я иду один.
Ровно через двадцать секунд Чжоу Ми вылетает в прихожую с сумкой через плечо и в той самой синей футболке.
- Ты – единственный человек, ради которого я иду на такое, - бубнит он.
- Я – единственный человек, имеющий доступ к спичкам и твоему шкафу одновременно, - поправляет Кюхен, пока Чжоу Ми возится со шнурками.
- Бессердечный, - вздыхает тот, выпрямляется и двумя руками обхватывает плечи Кюхена. – Я готов. – Кюхен чувствует на шее тепло его дыхания, через секунду сменяющееся прохладой, от которой дрожь сбегает по позвоночнику.
- Ну да, - неловко говорит он, - пойдем.
- Вперед, - радостно щебечет Чжоу Ми и тянет его за собой в холл. Кюхен останавливается.
- Нужно закрыть дверь.
Чжоу Ми улыбается ему в затылок.
- Я закрою, - он вытаскивает ключ из своей ужасной сумки, просовывает руки под локтями Кюхена, почти обнимая его за талию, и поворачивает в замке.
- Все в порядке? – спрашивает он, снова заключая Кюхена в объятия.
Кюхен не двигается с места.
- Чжоу Ми, - говорит он.
- Хмм?
- Я… неважно, - он делает шаг вперед, не в силах сдержать глупую улыбку.
(Даже не оборачиваясь, он чувствует, как Чжоу Ми улыбается в ответ.)
(21:02) 寻寻觅觅 says: эй куйсянь
(21:02) 寻寻觅觅 says: можно тебя спросить?
(21:02) lp0 on fire says: Ну?
(21:02) 寻寻觅觅 says: эм...
(21:02) 寻寻觅觅 says: через несколько недель мое первое сольное выступление. небольшой концерт для кафедры, родные, близкие, и так далее.
(21:03) 寻寻觅觅 says: я просто подумал не согласишься ли ты спеть со мной дуэтом?
(21:03) 寻寻觅觅 says: то есть, если ты против, все в порядке!
(21:03) 寻寻觅觅 says: на курсе полно народу с подходящим голосом
(21:03) 寻寻觅觅 says: просто они – это не ты. вот. эм.
(21:04) lp0 on fire says: ...есть ли какая-то особая причина, по которой ты спрашиваешь об этом здесь?
(21:04) 寻寻觅觅 says: эээ.
(21:04) 寻寻觅觅 says: отказ он-лайн не так травмирует?
(21:04) lp0 on fire says: ох, ради всего…
(lp0on fire has signed off.)
Когда Кюхен рывком распахивает дверь в его комнату, Чжоу Ми растерянно топчется в паре метров от компьютера, глядя на него огромными, полными тревоги глазами. Это застигает Кюхена врасплох, он делает шаг назад, спотыкаясь о порог, глубоко вздыхает и отвечает:
- Разумеется.
В следующую секунду Чжоу Ми оказывается прямо перед ним, ладонь приподнимает подбородок, а губы осторожно касаются губ Кюхена. А потом он отшатывается, словно сам от себя такого не ожидал.
- Ой, эм, - запинается он, - я… 对不… то есть…
- Все в порядке, - говорит Кюхен, убирая волосы, норовящие залезть в глаза Чжоу Ми, тянется вперед.
И вновь отклоняется.
- В твоих же интересах спеть чисто, - предупреждает он, - и если сфальшивишь или не дотянешь ноту, клянусь, я умру от смеха прямо на сцене. - На его лице снова дурацкая улыбка и наверняка об этом придется еще не раз напомнить. Потом. Попозже. Когда Чжоу Ми не будет так на него смотреть и нести свою вечную чушь про…
- Да заткнешься ты уже? – говорит Чжоу Ми и прежде, чем Кюхен успевает возразить, оперативно помогает ему в этом.
Эпилог / Omake / То, что больше никуда не влезло
- О. Мой. Бог, - пищит Сонмин. – ТЫ ПРОСТО ПРЕЛЕСТЬ. КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?
- Э-э, - говорит Чжоу Ми, перепугано глядя на Кюхена, который, похоже, чрезвычайно доволен собой. Как это ни удивительно, концерт проходит с большим успехом. Пусть даже ему приходится знакомить Чжоу Ми со своими друзьями-имбецилами по окончании торжественной части. – Чжоу Ми.
Оторвавшись от своего стакана, Хичоль прыскает, отчего брызги летят на всех вокруг.
- Как?
- Чжоу Ми, - неуверенно повторяет тот.
- Перчинка? – верещит Хичоль. Ханген зажимает ему рот рукой.
- Ты китаец? – с любопытством спрашивает он, дергаясь, когда Хичоль кусает его за палец. Чжоу Ми кивает. Ханген ухмыляется. – Я тоже. Мое имя на китайском – Хань Гэн, хотя никому нет до этого дела. Рад знакомству.
Чжоу Ми обрадовано трясет его руку, явно испытывая облегчение. Выражение его лица неописуемо. Кюхену хочется потрогать его, чтобы убедиться, что он настоящий. И не только потрогать, впрочем.
Возможно, он немного перебрал.
Несмотря на восторженно воркующего Сонмина, довольного Реука, ухмыляющегося Хангена и Хичоля, делающего вид, что его сейчас стошнит, он кладет голову на плечо Чжоу Ми, который удивленно открывает рот, прежде чем расплыться в самой обезоруживающей из своих улыбок.
Кюхен решает, что с этим вполне можно жить.
@темы: PG13, translate, AU, fanfiction
sapiosexual
название: Лжец и вор
автор: warmboys
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: авторский R
предупреждение: AU, ООС
читать дальше
Они не сразу становятся друзьями.
- Я знаю одного человека, - говорит Ёнун, - тебе тоже стоит с ним познакомиться. – Щелчок колесика зажигалки под сплюснутой подушечкой большого пальца напоминает сухой звук, с которым металл маникюрных ножниц откусывает ноготь.
- Да ну? – притворно удивляется Хёкдже, пиная гравий носком ботинка. Влажность 95%. В воздухе полно мошкары.
- Он, конечно, та еще заноза в заднице, - продолжает Ёнун, сощурившись. Две тонкие складки прорезают кожу между его бровями. – Но может пригодиться.
С Кюхеном они пересекаются в супермаркете. Тот оказывается высоким, слегка сутулым, с многочисленными следами от угрей на щеках. Старательно избегая встречаться с ними взглядом, он вразвалочку плетется позади. Пока Хёкдже расплачивается за Tic Tac, Ёнун ждет снаружи, сидя в тележке для покупок и свесив ноги через край. Кюхен бросает ему пачку сигарет. Ёнун скалится во весь рот.
- Не припомню, чтобы ты платил за это, - замечает Хёкдже.
- Видишь? Я же говорил, - напоминает Ёнун, срывая прозрачную пленку. Кюхен расплывается в ответной ухмылке
--
В шестнадцать Кюхен учится водить. К тому времени Ёнун уже успевает перебраться в столицу.
- Папашу повысили и переводят из этой дыры, - заявляет он, после чего запрыгивает на мотороллер и с места дает по газам, ни разу не обернувшись на прощание. – Увидимся, сопляки. - Место за партой рядом с Хёкдже пустует до конца учебного года.
Сперва это массивный, донельзя потрепанный седан-универсал, который они подобрали на свалке. От него разит ржавчиной и автокино для взрослых. Кюхену приходится подвесить освежитель воздуха в виде елочки прямо к рулю, потому что зеркало заднего вида вырвано. Пытаясь оживить двигатель, они сталкивают эту груду металлолома вниз с холма. От тряски по колдобинам захватывает дух. Хёкдже выстукивает на внешней поверхности боковой двери какой-то незамысловатый мотив, который засел в голове с самого утра. Когда они, наконец, выбираются из машины, его покрасневшая рука вся в шелухе облупившейся краски.
Матери Кюхена вечно нет дома, а сам дом едва ли уступает по размерам большому пальцу Ёнуна.
- Извини, - зачем-то говорит Кюхен и дергает плечом, - выпьешь чего-нибудь? – предлагает он, споласкивая стакан в раковине.
- Думаю, тебе нужна тачка покруче, - вслух размышляет Хёкдже, перешагивая через кучу грязной одежды. – Тогда мы сможем съездить куда-нибудь.
--
Апрель. Чо Кюхен замыкает провода двигателя сверкающего кабриолета защитника футбольной команды Чхве Шивона и отбывает в закат вместе с лучшим другом Ли Хёкдже. Пролетев над океаном, они срывают джек-пот в одном из казино Лас-Вегаса. У Ли Хёкдже случается первый сексуальный опыт с девушкой. Она находит его акцент чрезвычайно притягательным. Он может с уверенностью сообщить то же самое о ее кружевном розовом бюстгальтере.
На самом деле, они отправляются в торговый центр и торчат там целый день. Хёкдже покупает фруктовое мороженое в экспресс-кафе. Кюхен держит руки в карманах, обшаривая взглядом окружающую обстановку. Они приобретают два билета на сеанс, посвященный Людям Икс. Через три ряда от них парочка подростков с разбушевавшимися гормонами вовсю занята друг другом. Сложно сосредоточиться на трагической гибели Джин Грей, в то время как серебристые блики экрана играют на обнаженном девичьем бюсте. Потянувшись за остатками попкорна, Хёкдже обнаруживает, что внимание Кюхена приковано отнюдь не к захватывающим перипетиям сюжета.
Добравшись до машины, стараясь не глядеть друг на друга, они торопливо снимают напряжение, что не так-то просто в условиях отсутствия крыши. Кюхен со стоном кончает в чистую салфетку из Макдональдса. Хёкдже, разумеется, не может не заляпать все вокруг, изливаясь прямо на кожаную обивку сиденья.
- Блядь, - бормочет Кюхен и тянется вытереть белесый потек своей использованной салфеткой, в то время как Хёкдже лихорадочно копается в бардачке в поисках чего-нибудь более подходящего для этих целей.
- Блядь, - отзывается Хёкдже, когда на него в полной мере снисходит осознание, что они оба сидят со спущенными брюками, а пальцы Кюхена вымазаны его спермой. Кюхен первый разражается смехом, и они долго не могут успокоиться.
Примерно через полчаса они возвращают машину на ее прежнее место на стоянке. Этот эпизод навсегда остается тайной для Чхве Шивона.
--
Хёкдже заканчивает школу первым. Более того – он заканчивает ее с отличием. Он как раз оттягивает воротник мантии, когда кто-то хлопает его по плечу. В руке Кюхена небольшой сверток, завернутый в газету – вчерашнюю, судя по дате.
В нем оказывается зажигалка.
- Это Ёнун курил, а не я, - подсказывает Хёкдже.
- Я помню. Просто презент на память.
Хёкдже с усмешкой благодарит, бормочет невнятную белиберду: что-то о будущих успехах Кюхена в предстоящие два года в старшей школе. Он никогда не умел прощаться.
--
В день, на который назначено его первое настоящее собеседование с потенциальным работодателем, Хёкдже получает письмо. Маленький конверт застрял между страниц очередного выпуска National Geographic, на который подписан его сосед по комнате. Помимо указанного адреса и времени к записке прилагается ключ от машины. “Захвати шляпу и солнцезащитные очки”, - гласит послание.
- Ты опоздаешь, - предостерегает Донхэ, стоя на пороге ванной. – Оставь почту, я потом разберу.
Пальцы подрагивают, когда он прячет ключ в карман.
Автомобиль – уродливый коричневый Форд модели девяностых – припаркован на тихой безлюдной улочке в паре кварталов от его колледжа. Ключ зажигания поворачивается так легко, будто только этого и ждал. Хёкдже опускает стекло и устраивает локоть на раме. Снаружи ясный полдень, но благодаря темно-синей пленке внутренности салона затенены. Череп отчаянно чешется под фуражкой пилота.
Десять минут спустя кто-то запрыгивает в машину, зашвыривая огромный рюкзак на заднее сиденье.
- Жми, - приказывает некто, пристально буравя его взглядом через прорези в маске Росомахи. “Ничего не меняется”, - с усмешкой думает Хёкдже, выворачивая руль. Сирены позади них звучат как свистки. Он старается, чтобы все оставалось, как прежде.
Когда они достигают шоссе, Кюхен срывает маску. Он выглядит гораздо лучше, чем во время их последней встречи - кожа на лице стала значительно чище. Встречный ветер треплет волосы.
- Спасибо, - задыхаясь произносит он.
Хёкдже не отрывает взгляд от дороги. Следующая остановка должна совпасть с ближайшим Макдональдсом. К несчастью, это оказывается Burger King.
- Просто чтобы ты был в курсе – это ничего не значит, - информирует Хёкдже, на миг замерев над своей порцией картофеля фри. – Я ни капельки не влюблен в тебя, и не мечтай.
Сделав глоток колы, Кюхен улыбается.
- А я только что вовсе не ограбил банк.
автор: warmboys
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
пейринг: Кюхен/Ынхёк
рейтинг: авторский R
предупреждение: AU, ООС
читать дальше
Они не сразу становятся друзьями.
- Я знаю одного человека, - говорит Ёнун, - тебе тоже стоит с ним познакомиться. – Щелчок колесика зажигалки под сплюснутой подушечкой большого пальца напоминает сухой звук, с которым металл маникюрных ножниц откусывает ноготь.
- Да ну? – притворно удивляется Хёкдже, пиная гравий носком ботинка. Влажность 95%. В воздухе полно мошкары.
- Он, конечно, та еще заноза в заднице, - продолжает Ёнун, сощурившись. Две тонкие складки прорезают кожу между его бровями. – Но может пригодиться.
С Кюхеном они пересекаются в супермаркете. Тот оказывается высоким, слегка сутулым, с многочисленными следами от угрей на щеках. Старательно избегая встречаться с ними взглядом, он вразвалочку плетется позади. Пока Хёкдже расплачивается за Tic Tac, Ёнун ждет снаружи, сидя в тележке для покупок и свесив ноги через край. Кюхен бросает ему пачку сигарет. Ёнун скалится во весь рот.
- Не припомню, чтобы ты платил за это, - замечает Хёкдже.
- Видишь? Я же говорил, - напоминает Ёнун, срывая прозрачную пленку. Кюхен расплывается в ответной ухмылке
--
В шестнадцать Кюхен учится водить. К тому времени Ёнун уже успевает перебраться в столицу.
- Папашу повысили и переводят из этой дыры, - заявляет он, после чего запрыгивает на мотороллер и с места дает по газам, ни разу не обернувшись на прощание. – Увидимся, сопляки. - Место за партой рядом с Хёкдже пустует до конца учебного года.
Сперва это массивный, донельзя потрепанный седан-универсал, который они подобрали на свалке. От него разит ржавчиной и автокино для взрослых. Кюхену приходится подвесить освежитель воздуха в виде елочки прямо к рулю, потому что зеркало заднего вида вырвано. Пытаясь оживить двигатель, они сталкивают эту груду металлолома вниз с холма. От тряски по колдобинам захватывает дух. Хёкдже выстукивает на внешней поверхности боковой двери какой-то незамысловатый мотив, который засел в голове с самого утра. Когда они, наконец, выбираются из машины, его покрасневшая рука вся в шелухе облупившейся краски.
Матери Кюхена вечно нет дома, а сам дом едва ли уступает по размерам большому пальцу Ёнуна.
- Извини, - зачем-то говорит Кюхен и дергает плечом, - выпьешь чего-нибудь? – предлагает он, споласкивая стакан в раковине.
- Думаю, тебе нужна тачка покруче, - вслух размышляет Хёкдже, перешагивая через кучу грязной одежды. – Тогда мы сможем съездить куда-нибудь.
--
Апрель. Чо Кюхен замыкает провода двигателя сверкающего кабриолета защитника футбольной команды Чхве Шивона и отбывает в закат вместе с лучшим другом Ли Хёкдже. Пролетев над океаном, они срывают джек-пот в одном из казино Лас-Вегаса. У Ли Хёкдже случается первый сексуальный опыт с девушкой. Она находит его акцент чрезвычайно притягательным. Он может с уверенностью сообщить то же самое о ее кружевном розовом бюстгальтере.
На самом деле, они отправляются в торговый центр и торчат там целый день. Хёкдже покупает фруктовое мороженое в экспресс-кафе. Кюхен держит руки в карманах, обшаривая взглядом окружающую обстановку. Они приобретают два билета на сеанс, посвященный Людям Икс. Через три ряда от них парочка подростков с разбушевавшимися гормонами вовсю занята друг другом. Сложно сосредоточиться на трагической гибели Джин Грей, в то время как серебристые блики экрана играют на обнаженном девичьем бюсте. Потянувшись за остатками попкорна, Хёкдже обнаруживает, что внимание Кюхена приковано отнюдь не к захватывающим перипетиям сюжета.
Добравшись до машины, стараясь не глядеть друг на друга, они торопливо снимают напряжение, что не так-то просто в условиях отсутствия крыши. Кюхен со стоном кончает в чистую салфетку из Макдональдса. Хёкдже, разумеется, не может не заляпать все вокруг, изливаясь прямо на кожаную обивку сиденья.
- Блядь, - бормочет Кюхен и тянется вытереть белесый потек своей использованной салфеткой, в то время как Хёкдже лихорадочно копается в бардачке в поисках чего-нибудь более подходящего для этих целей.
- Блядь, - отзывается Хёкдже, когда на него в полной мере снисходит осознание, что они оба сидят со спущенными брюками, а пальцы Кюхена вымазаны его спермой. Кюхен первый разражается смехом, и они долго не могут успокоиться.
Примерно через полчаса они возвращают машину на ее прежнее место на стоянке. Этот эпизод навсегда остается тайной для Чхве Шивона.
--
Хёкдже заканчивает школу первым. Более того – он заканчивает ее с отличием. Он как раз оттягивает воротник мантии, когда кто-то хлопает его по плечу. В руке Кюхена небольшой сверток, завернутый в газету – вчерашнюю, судя по дате.
В нем оказывается зажигалка.
- Это Ёнун курил, а не я, - подсказывает Хёкдже.
- Я помню. Просто презент на память.
Хёкдже с усмешкой благодарит, бормочет невнятную белиберду: что-то о будущих успехах Кюхена в предстоящие два года в старшей школе. Он никогда не умел прощаться.
--
В день, на который назначено его первое настоящее собеседование с потенциальным работодателем, Хёкдже получает письмо. Маленький конверт застрял между страниц очередного выпуска National Geographic, на который подписан его сосед по комнате. Помимо указанного адреса и времени к записке прилагается ключ от машины. “Захвати шляпу и солнцезащитные очки”, - гласит послание.
- Ты опоздаешь, - предостерегает Донхэ, стоя на пороге ванной. – Оставь почту, я потом разберу.
Пальцы подрагивают, когда он прячет ключ в карман.
Автомобиль – уродливый коричневый Форд модели девяностых – припаркован на тихой безлюдной улочке в паре кварталов от его колледжа. Ключ зажигания поворачивается так легко, будто только этого и ждал. Хёкдже опускает стекло и устраивает локоть на раме. Снаружи ясный полдень, но благодаря темно-синей пленке внутренности салона затенены. Череп отчаянно чешется под фуражкой пилота.
Десять минут спустя кто-то запрыгивает в машину, зашвыривая огромный рюкзак на заднее сиденье.
- Жми, - приказывает некто, пристально буравя его взглядом через прорези в маске Росомахи. “Ничего не меняется”, - с усмешкой думает Хёкдже, выворачивая руль. Сирены позади них звучат как свистки. Он старается, чтобы все оставалось, как прежде.
Когда они достигают шоссе, Кюхен срывает маску. Он выглядит гораздо лучше, чем во время их последней встречи - кожа на лице стала значительно чище. Встречный ветер треплет волосы.
- Спасибо, - задыхаясь произносит он.
Хёкдже не отрывает взгляд от дороги. Следующая остановка должна совпасть с ближайшим Макдональдсом. К несчастью, это оказывается Burger King.
- Просто чтобы ты был в курсе – это ничего не значит, - информирует Хёкдже, на миг замерев над своей порцией картофеля фри. – Я ни капельки не влюблен в тебя, и не мечтай.
Сделав глоток колы, Кюхен улыбается.
- А я только что вовсе не ограбил банк.
@темы: translate, AU, R, fanfiction
sapiosexual
название: Слаще сахара
автор: rodiy
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
персонажи: Кюхен, Ынхёк
рейтинг: PG
читать дальше
До третьего перекрестка оставалось рукой подать, когда оказалось, что Ынхёка рядом нет. Проигнорировав настырно мигающий зеленый сигнал светофора, приглашавшего перейти на другую сторону, Кюхен был вынужден проделать обратный путь в два с половиной квартала, прежде чем его бестолковый согруппник, наконец, нашелся.
При каждом шаге больно бил по левой ноге огромный тяжелый пакет, доверху набитый жизненно необходимыми покупками (читай: резиновыми мышами для кошки и продукцией, не уступившей бы меню любого захудалого ресторанчика фаст-фуда), ради которых свора негодяев с ангельскими лицами выставила его из дому в неурочный час. Скользкие и жесткие пластиковые ручки впивались в ладонь, оставляя на коже глубокие рубцы.
Этого вполне достаточно для нехитрого умозаключения, что гнев Кюхена готов был грозовой тучей пролиться на голову всякого, кто неосмотрительно возник бы на его пути. Пропавший Ынхёк прижимался носом к порядком запотевшей от его дыхания ярко освещенной витрине магазина, глазами пожирая ее содержимое, и был глух к окружающему миру.
Кюхен вздохнул. В том, что он очутился здесь, не было ни его вины, ни желания – прежде, чем он успел сказать хоть слово, его запихнули в первую попавшуюся футболку и, не давая прийти в себя, вытолкали прочь.
Слабая надежда забрезжила в его сердце, когда дорогу к выходу перегородил Итук. Кюхен уже был готов объясниться в вечной любви к лидеру, однако, когда тот заговорил, стало ясно, что его беспокоит лишь то, что младший чуть было не выскочил на холод в одной футболке. Наводящие ужас угрозы, которые он бормотал себе под нос, натягивая тяжелый теплый свитер, оказались восприняты как благодарность. Когда он уже стоял на пороге, обводя прощальным взглядом место, где прошли лучшие годы его жизни, Хичоль выбрал этот момент, чтобы, незаметно подкравшись, ледяными руками ухватить его за горло.
- Хибому нужно это, - сообщил он, расстегивая куртку Кюхена, стоило тому на миг ослабить бдительность, после чего он запихнул длинный список во внутренний карман и вновь застегнул молнию. – И думать не смей о том, чтобы вернуться, пока не купишь все, - заявил Хичоль и пинком выдворил Кюхена за дверь.
Ынхёк определенно стал помехой на пути страстного желания Кюхена поскорее вернуться в тепло и мягкие объятия кресла за столом с компьютером, пока кто-нибудь не занял его место и не разрушил идеальные вмятины, сформировавшиеся в процессе многочасового неподвижного сидения и безупречно повторяющие контуры тела Кюхена.
В приступе внезапного человеколюбия Кюхен мог бы подождать еще немного, потакая прихоти Ынхёка, но в его планы на сегодняшний день (подразумевающие исключительно приведение виртуальной военной базы Кибома в состояние руин и просмотр видео, на котором у Чжоу Ми срывался голос, пока живот не сведет от смеха) это никоим образом не входило.
В самом деле, он слишком занят, чтобы стоять и бестолково глазеть, как Ынхёк посреди улицы пускает слюни над чем-то – что бы это ни было.
- Хён, - позвал Кюхен, посчитав, что почтительность в данном случае никак не повредит. Не то, чтобы ему особо удалось скрыть явственно прозвучавшее в голосе нетерпение, но чертов пакет всерьез грозил оторвать ему руки.
- Кюхен! Аняня! – завопил Ынхёк, заметив его, и жестом подозвал взглянуть на витрину поближе.
- Смотриии, - благоговейно произнес он тоном, которым обычно провозглашал, что его поиски бесплатных порносайтов в очередной раз увенчались успехом.
Для Кюхена не было секретом, что Ынхёк отличался странностью пристрастий: чрезмерная любовь к клубничному молоку наряду с необъяснимым желанием называться анчоусом любого бы насторожили, однако на сей раз он превзошел сам себя.
На постаменте в виде мини-сцены с бархатным занавесом и маленьким вращающимся диско-шаром располагался огромный – и здесь сложно было преувеличить – леденец. Его округлая поверхность была тщательно обернута в гигантский измятый фантик из оберточной бумаги. Табличка сверху соблазняла ошеломительной скидкой в 75%. Если драматический талант Хичоля и мышцы ног Хангена неким невероятным образом сплавить и обратить в конфету, она выглядела бы именно так.
Кюхен предположил, что именно такой наживкой незнакомцы выманивают детишек из надежных объятий матерей в незаметные микроавтобусы, однако благоразумно предпочел не озвучивать свои соображения, поскольку теперь отпали последние сомнения, почему Ынхёку приспичило заполучить этого монстра кондитерской промышленности.
Кюхен настойчиво потянул его за рукав, заверяя, что им пора, но было поздно: Ынхёк уже шагнул в направлении входа в магазинчик.
Рассерженно фыркнув, Кюхен поплелся следом, признавая поражение.
***
Не сдерживая ликующий клич, Ынхёк приволок свою добычу домой и наотрез отказался делиться.
Бессердечно отвернувшись от умоляющего Донхэ, чьи глаза подозрительно поблескивали, он начисто проигнорировал и отеческое наставление Итука быть хорошим мальчиком, и строгий допрос Сонмина, и даже упрек Шиндона о том, что: “Эй! Я всегда делюсь с тобой!”
Вместо этого Ынхёк утащил сладкий трофей в спальню и накинулся на него, подобно стае голодных гиен, последовательно уничтожая кусок за куском. На следующий день ничто не напоминало о существовании леденца-мутанта, кроме обертки из фольги, чья блестящая внутренняя поверхность празднично поблескивала под светом люминесцентной лампы.
Вечер того же дня застал Ынхёка сгорбившимся над унитазом, изрыгающим розоватые ошметки былой роскоши.
Устроившись рядышком на полу, Кюхен уложил на колени ни разу прежде не раскрытый учебник китайского языка и уткнулся в геймбой.
Время от времени он нажимал на кнопку слива и протягивал Ынхёку стакан чистой воды, чтобы тот мог ополоснуть рот.
Мало что в этом мире может сравниться с чувством самодовольства, которое испытываешь, произнося: “А я говорил”.
Пока остатки непереваренной конфеты растворялись в водовороте, Кюхен, доброжелательный как всегда, решил закрепить усвоенный урок ненавязчивым: “Вот видишь, разве я не предупреждал, что не следует есть просроченные сладости, какими бы дешевыми они ни были?”
Прижавшись щекой к прохладной фарфоровой поверхности, Ынхёк причитал о скорой грядущей кончине во цвете лет.
автор: rodiy
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
персонажи: Кюхен, Ынхёк
рейтинг: PG
читать дальше
До третьего перекрестка оставалось рукой подать, когда оказалось, что Ынхёка рядом нет. Проигнорировав настырно мигающий зеленый сигнал светофора, приглашавшего перейти на другую сторону, Кюхен был вынужден проделать обратный путь в два с половиной квартала, прежде чем его бестолковый согруппник, наконец, нашелся.
При каждом шаге больно бил по левой ноге огромный тяжелый пакет, доверху набитый жизненно необходимыми покупками (читай: резиновыми мышами для кошки и продукцией, не уступившей бы меню любого захудалого ресторанчика фаст-фуда), ради которых свора негодяев с ангельскими лицами выставила его из дому в неурочный час. Скользкие и жесткие пластиковые ручки впивались в ладонь, оставляя на коже глубокие рубцы.
Этого вполне достаточно для нехитрого умозаключения, что гнев Кюхена готов был грозовой тучей пролиться на голову всякого, кто неосмотрительно возник бы на его пути. Пропавший Ынхёк прижимался носом к порядком запотевшей от его дыхания ярко освещенной витрине магазина, глазами пожирая ее содержимое, и был глух к окружающему миру.
Кюхен вздохнул. В том, что он очутился здесь, не было ни его вины, ни желания – прежде, чем он успел сказать хоть слово, его запихнули в первую попавшуюся футболку и, не давая прийти в себя, вытолкали прочь.
Слабая надежда забрезжила в его сердце, когда дорогу к выходу перегородил Итук. Кюхен уже был готов объясниться в вечной любви к лидеру, однако, когда тот заговорил, стало ясно, что его беспокоит лишь то, что младший чуть было не выскочил на холод в одной футболке. Наводящие ужас угрозы, которые он бормотал себе под нос, натягивая тяжелый теплый свитер, оказались восприняты как благодарность. Когда он уже стоял на пороге, обводя прощальным взглядом место, где прошли лучшие годы его жизни, Хичоль выбрал этот момент, чтобы, незаметно подкравшись, ледяными руками ухватить его за горло.
- Хибому нужно это, - сообщил он, расстегивая куртку Кюхена, стоило тому на миг ослабить бдительность, после чего он запихнул длинный список во внутренний карман и вновь застегнул молнию. – И думать не смей о том, чтобы вернуться, пока не купишь все, - заявил Хичоль и пинком выдворил Кюхена за дверь.
Ынхёк определенно стал помехой на пути страстного желания Кюхена поскорее вернуться в тепло и мягкие объятия кресла за столом с компьютером, пока кто-нибудь не занял его место и не разрушил идеальные вмятины, сформировавшиеся в процессе многочасового неподвижного сидения и безупречно повторяющие контуры тела Кюхена.
В приступе внезапного человеколюбия Кюхен мог бы подождать еще немного, потакая прихоти Ынхёка, но в его планы на сегодняшний день (подразумевающие исключительно приведение виртуальной военной базы Кибома в состояние руин и просмотр видео, на котором у Чжоу Ми срывался голос, пока живот не сведет от смеха) это никоим образом не входило.
В самом деле, он слишком занят, чтобы стоять и бестолково глазеть, как Ынхёк посреди улицы пускает слюни над чем-то – что бы это ни было.
- Хён, - позвал Кюхен, посчитав, что почтительность в данном случае никак не повредит. Не то, чтобы ему особо удалось скрыть явственно прозвучавшее в голосе нетерпение, но чертов пакет всерьез грозил оторвать ему руки.
- Кюхен! Аняня! – завопил Ынхёк, заметив его, и жестом подозвал взглянуть на витрину поближе.
- Смотриии, - благоговейно произнес он тоном, которым обычно провозглашал, что его поиски бесплатных порносайтов в очередной раз увенчались успехом.
Для Кюхена не было секретом, что Ынхёк отличался странностью пристрастий: чрезмерная любовь к клубничному молоку наряду с необъяснимым желанием называться анчоусом любого бы насторожили, однако на сей раз он превзошел сам себя.
На постаменте в виде мини-сцены с бархатным занавесом и маленьким вращающимся диско-шаром располагался огромный – и здесь сложно было преувеличить – леденец. Его округлая поверхность была тщательно обернута в гигантский измятый фантик из оберточной бумаги. Табличка сверху соблазняла ошеломительной скидкой в 75%. Если драматический талант Хичоля и мышцы ног Хангена неким невероятным образом сплавить и обратить в конфету, она выглядела бы именно так.
Кюхен предположил, что именно такой наживкой незнакомцы выманивают детишек из надежных объятий матерей в незаметные микроавтобусы, однако благоразумно предпочел не озвучивать свои соображения, поскольку теперь отпали последние сомнения, почему Ынхёку приспичило заполучить этого монстра кондитерской промышленности.
Кюхен настойчиво потянул его за рукав, заверяя, что им пора, но было поздно: Ынхёк уже шагнул в направлении входа в магазинчик.
Рассерженно фыркнув, Кюхен поплелся следом, признавая поражение.
***
Не сдерживая ликующий клич, Ынхёк приволок свою добычу домой и наотрез отказался делиться.
Бессердечно отвернувшись от умоляющего Донхэ, чьи глаза подозрительно поблескивали, он начисто проигнорировал и отеческое наставление Итука быть хорошим мальчиком, и строгий допрос Сонмина, и даже упрек Шиндона о том, что: “Эй! Я всегда делюсь с тобой!”
Вместо этого Ынхёк утащил сладкий трофей в спальню и накинулся на него, подобно стае голодных гиен, последовательно уничтожая кусок за куском. На следующий день ничто не напоминало о существовании леденца-мутанта, кроме обертки из фольги, чья блестящая внутренняя поверхность празднично поблескивала под светом люминесцентной лампы.
Вечер того же дня застал Ынхёка сгорбившимся над унитазом, изрыгающим розоватые ошметки былой роскоши.
Устроившись рядышком на полу, Кюхен уложил на колени ни разу прежде не раскрытый учебник китайского языка и уткнулся в геймбой.
Время от времени он нажимал на кнопку слива и протягивал Ынхёку стакан чистой воды, чтобы тот мог ополоснуть рот.
Мало что в этом мире может сравниться с чувством самодовольства, которое испытываешь, произнося: “А я говорил”.
Пока остатки непереваренной конфеты растворялись в водовороте, Кюхен, доброжелательный как всегда, решил закрепить усвоенный урок ненавязчивым: “Вот видишь, разве я не предупреждал, что не следует есть просроченные сладости, какими бы дешевыми они ни были?”
Прижавшись щекой к прохладной фарфоровой поверхности, Ынхёк причитал о скорой грядущей кончине во цвете лет.
@темы: translate, G, fanfiction
sapiosexual
название: tomorrow never dies
автор: masqueradesigns
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
персонажи: Кибом, Донхэ
рейтинг: PG
предупреждение: AU, амнезия
читать дальше
- Можно я посижу с тобой и посмотрю, как ты улыбаешься?
Нехотя оторвавшись от чтения, Кибом вопросительно поднимает бровь. Двухцветная челка, темные глаза, улыбка до ушей – установить личность нарушителя его спокойствия совсем несложно: Ли Донхэ. Они никогда не разговаривали раньше, но слухи об антероградной амнезии Донхэ уже несколько лет ходят по школе. Не то, чтобы Кибома это интересовало. Во всяком случае, куда меньше, чем раскрытый на середине роман на столе.
- Нельзя, – отрезает он и, скользнув взглядом по странице, запоминает номер, прежде чем захлопнуть книгу; как на зло, под рукой нет ничего, чем можно было бы сделать пометку – в глубине души он уверен, что закладки рано или поздно портят переплет.
- О. Ох, ладно, – растерянно бормочет Донхэ, - я только… в общем, ты такой классный, и я подумал…
- Я не улыбаюсь. Обычно, – добавляет Кибом после паузы. – Так что лучше тебе поискать кого-нибудь другого. Пожалуйста, – в конце концов, не зря его родители уделяли особое внимание хорошим манерам.
Добродушно рассмеявшись, Донхэ смущенно чешет затылок, продолжая улыбаться. Кибом молча разглядывает его, мысленно отмечая, что, хотя со стороны он выглядит абсолютно нормальным, ему никогда не стать полноправным членом общества с таким… диагнозом; этим, вероятно, объясняется тот факт, что Донхэ в школе сторонились. Отличаться от других – практически равносильно приговору быть изгоем. Впрочем, едва ли Кибома всерьез волнует чье-либо мнение.
- Просто мне больше не с кем сесть, - с неподдельной искренностью сообщает Донхэ, дергая плечом. – Не знаю, почему. В смысле, не думаю, что я сделал кому-то что-то плохое, но у меня отвратительная память – настолько, что родители постоянно боятся, что я потеряюсь или заблужусь. Так неловко иногда, как, например, в тот раз, когда…
- Много болтаешь, – скучающим тоном обрывает его Кибом. Больше всего в данный момент ему хочется вернуться к прерванному занятию, но непрошенный собеседник начисто игнорирует нотки раздражения в его голосе.
Донхэ застенчиво улыбается.
- Прости, со мной бывает. В общем, я заметил, что рядом с тобой никого нет, а в библиотеке полно народу – здесь ведь наверняка есть твои друзья? В смысле, ты очень, очень клевый, но раз уж сидишь совсем один, мне показалось, ты не будешь против компании, поэтому я и решил подойти.
Кибом лишь недоуменно моргает. Это точно ни в какие ворота не лезет.
- Ценю твое внимание, – медленно проговаривает он, тщательно выбирая слова, чтобы не задеть отказом. – Но предпочитаю минимизировать количество отвлекающих факторов. А теперь, будь любезен, не мог бы ты…
- С тобой что, никто не разговаривает? – изумленно восклицает Донхэ.
Закатив глаза, Кибом кивает в сторону шумной группки школьников, чьи плоские шуточки успели ему изрядно надоесть. Гул голосов привлек внимание пожилой сотрудницы библиотеки, но ее замечания остаются без внимания. Почти не пряча ухмылки, мальчишки собирают сумки и вываливаются в холл, разражаясь громким хохотом.
- Не вижу смысла тратить время на тупиц в этой школе. Кстати о времени…
- Ох, да, прости! Не хотел показаться невежливым! – потянувшись, Донхэ хватает и с энтузиазмом трясет руку ошарашенного Кибома. – Меня зовут Донхэ. Ли Донхэ. А тебя?
Кибом, мягко говоря, поражен. Любой новичок уже через несколько недель в школе с уверенностью скажет, кто он такой. Черт возьми, да тут все его знают или, по крайней мере, слышали о нем. Ким Кибом – наследник одной из крупнейших бизнес-империй, нелюдим и одиночка, все свободное время проводит либо в библиотеке, уткнувшись в книгу, либо в кафетерии, отрезанный от внешнего мира битом, рвущимся из наушников на максимальной громкости, игнорируя окружающих ровно до следующего звонка.
Примерно таким же было его отношение к замечаниям и открытому недовольству преподавателей, возмущенных индифферентностью (за исключением куратора, давно свыкшегося с привычками Кибома), что, однако, не мешает ему всякий раз демонстрировать лучший результат на экзаменах. Последние три года они с Донхэ в одном классе, как тот может не знать Кибома?
Он хмурится, глядя на чужие пальцы, вцепившиеся в его ладонь, (второй раз за последние десять минут Донхэ перебил его), и равнодушно отвечает на рукопожатие, рассудив, что сопротивляться бесполезно.
- Ким Кибом.
- Кибом, – улыбаясь, повторяет Донхэ, будто примериваясь, пробуя на вкус, - красивое имя. Тебе подходит. Тогда увидимся, Кибомми?
И, помахав на прощание, он стремительным шагом покидает читальный зал, слегка озадачив как неожиданным прозвищем, так и внезапным уходом.
Но это не имеет значения, потому что Кибом наконец-то один.
Он вновь открывает книгу на странице двести шестьдесят пять и принимается перечитывать ее сначала.
Вместо печатных букв он видит только радостную улыбку Донхэ.
-----
Взглянув на часы, Кибом осознает, что последние три минуты провел, уставившись в одну точку, и моргает, пытаясь стряхнуть наваждение. Захлопнув книгу, он раздраженно барабанит пальцами по столешнице, с нарочитой безразличностью оглядываясь по сторонам.
Желаемого эффекта это, однако, не приносит – палец начинает ныть, а окружающие недоуменно оборачиваются. Кибом неспешно направляется к библиотекарю и, облокотившись о край стойки, вполуха слушает, как та нудно диктует – кажется, какой-то заказ – невидимому собеседнику на другом конце провода.
Когда она кладет трубку и, наконец, обращает на него внимание, Кибом уточняет, в какой секции находится литература по психическим расстройствам. Нужная полка оказывается в противоположном конце зала. Придирчиво пролистав несколько фолиантов, он выбирает учебник по общей теории и возвращается за стол.
Трель звонка раздается, по его мнению, слишком рано, и Кибом принимает решение взять книгу домой.
-----
Считать овец при бессоннице – пустое и бессмысленное занятие. Возможно, он зря отказался от снотворного.
В памяти вновь всплывает подвижное лицо Донхэ, озаренное неизменной улыбкой. Кибом раздраженно отгоняет навязчивое видение и переворачивается на другой бок, избегая смотреть на толстый справочник на прикроватном столике. Он пытается осмыслить прочитанное, переваривать добытую за последние несколько часов информацию, чтобы перестать снова и снова мысленно возвращаться к этому.
Он выяснил, что антероградная амнезия – это особая форма потери памяти, при которой поражается гиппокамп, часть мозга, отвечающая за ориентацию в пространстве и способность запоминать недавно произошедшие события. В большинстве случаев человек частично теряет вербальную память (воспоминания и накопленные знания), сохраняя невербальную. Это вполне объясняет, почему Донхэ был в состоянии добраться до библиотеки и заговорить с Кибомом, но, хотя не раз слышал о нем и видел прежде, не мог вспомнить его имени.
Это объясняет и многое другое: незлопамятность Донхэ, несмотря на довольно жестокие розыгрыши и холодное отношение со стороны одноклассников; то, что его родители постоянно обеспокоены вопросом самочувствия и местонахождения сына; как и то, почему Донхэ не подозревал, с кем беседовал сегодня.
Кибом пытается представить, каково это – помнить лишь самых близких людей, забывая почти обо всем прочем, не догадываться, почему остальные сторонятся тебя, образуя вокруг зону отчуждения.
Он зарывается носом в подушку и изо всех сил старается выбросить это из головы.
-----
Кибом морщится при виде парочки, вовсю увлеченной друг другом, и увеличивает громкость. «Еще один повод не скучать по школе после выпуска», неприязненно думает он, просматривая плейлист.
- Черт, - вырывается у него, когда звук умолкает и гаснет экран: сел аккумулятор. А значит следующие двадцать минут или около того он будет вынужден наслаждаться звуками, издаваемыми окружающими его представителями фауны.
Просто супер.
- Привет, можно я посижу с тобой и посмотрю, как ты улыбаешься?
Вздрогнув от неожиданности, Кибом медленно поднимает голову. Донхэ одет во что-то, отдаленно напоминающее комбинезон уборщика («Что за бред», - проносится в его голове) и, широко улыбается, сжимая в руке бумажный пакет, явно содержащий его сегодняшний ланч.
Парочка за соседним столом отлепляется друг от друга, несколько мгновений таращится на него во все глаза, и покатывается со смеху после ехидного замечания девушки. Зыркнув в их сторону, Кибом отворачивается, на секунду ощутив острую жалость к Донхэ, который с надеждой смотрит на него (парень ведь понятия не имеет, что происходит прямо у него под носом), и жестом указывает на свободное место напротив себя.
- Обычно я не улыбаюсь незнакомым людям. И будет по меньшей мере странно, если ты станешь пялиться на меня все двадцать минут до конца перемены. Но, если хочешь, можешь сесть.
Кибом успевает вежливо отказаться от предложенной еды («Благодарю, я не ем в школе»), и на него обрушивается поток подробнейшей информации о жизни Донхэ: его семье, увлечениях, об Ынхёке – мальчике из соседнего дома, которого он считает едва ли не лучшим другом. Кибому почти не приходится вставлять реплики для поддержания разговора.
После чего Донхэ сам принимается за расспросы. Будь на его месте кто угодно другой, Кибом с присущей ему скрытностью, не особо церемонясь, велел бы любопытствующим не совать свой нос в чужие дела, не желая делиться чем-то настолько личным. Но каким бы заинтересованным не казался Донхэ, уже завтра он не вспомнит ни слова из сказанного сегодня – отчего-то это так задевает Кибома, что у него не хватает духу привычно отмахнуться.
Усевшись поудобнее, он начинает рассказывать о своей семье, о том, сколько надежд возлагают на него, как на единственного ребенка, сколько обязанностей свалится на его плечи, едва он закончит университет; о том, как он предпочел элитной частной школе обычную, и какому осуждению в кругу близких подвергся его выбор. Он упоминает своего отца, чьи ожидания так непросто оправдать, и о том, что никогда не видел его дольше нескольких часов даже в редкие дни, которые тот проводил дома, а не в деловых поездках. Наконец, о своей матери, самой прекрасной, по искреннему убеждению Кибома, женщине в мире, которую он обожает всем сердцем и всерьез обеспокоен ее ухудшающимся здоровьем.
По большому счету, это самый длинный разговор за все годы Кибома в этой школе, и он с удивлением обнаруживает, что получает от него удовольствие. Быть может, немного общения – это не так уж плохо. Донхэ оказывается неожиданно хорошим слушателем, он смеется в нужных местах, а его комментарии никак не назовешь неуместными или глупыми. Он достаточно тактичен, чтобы пропустить пару резковатых высказываний Кибома в адрес отца, за что тот ему чрезвычайно признателен.
Донхэ продолжает трещать о том, как ему хочется завести домашнего питомца и заботиться о нем, о тайном сговоре с отцом, в результате которого и мать Донхэ должна была согласиться на это безумие (чего, разумеется, не произошло). Кибом невольно задумывается, как можно оставаться настолько счастливым, живым и до наивности доверчивым, несмотря на открытое неприятие ‘нормальными’ сверстниками.
Догадка поражает как громом: Донхэ и не догадывается об этом. Кибом сжимает губы и думает о том, каково это – жить в идеальном мире блаженного неведения, который родители построили специально для сына, которого любят больше всего на свете.
От этой мысли Кибом испытывает нечто сродни зависти.
- Ой! – восклицает вдруг Донхэ, когда до звонка остается несколько минут, - мы проговорили все это время, но я совершенно забыл представиться. Прости мою невоспитанность, - смущенно продолжает он. – Я Донхэ. А ты?
Кибом ощутимо дергается, пытаясь проглотить неизвестно откуда взявшийся комок в горле.
- Кибом, - отвечает он, пожимая протянутую руку.
- Кибом, - тепло улыбается Донхэ, - красивое имя. Тебе подходит.
автор: masqueradesigns
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
персонажи: Кибом, Донхэ
рейтинг: PG
предупреждение: AU, амнезия
читать дальше
- Можно я посижу с тобой и посмотрю, как ты улыбаешься?
Нехотя оторвавшись от чтения, Кибом вопросительно поднимает бровь. Двухцветная челка, темные глаза, улыбка до ушей – установить личность нарушителя его спокойствия совсем несложно: Ли Донхэ. Они никогда не разговаривали раньше, но слухи об антероградной амнезии Донхэ уже несколько лет ходят по школе. Не то, чтобы Кибома это интересовало. Во всяком случае, куда меньше, чем раскрытый на середине роман на столе.
- Нельзя, – отрезает он и, скользнув взглядом по странице, запоминает номер, прежде чем захлопнуть книгу; как на зло, под рукой нет ничего, чем можно было бы сделать пометку – в глубине души он уверен, что закладки рано или поздно портят переплет.
- О. Ох, ладно, – растерянно бормочет Донхэ, - я только… в общем, ты такой классный, и я подумал…
- Я не улыбаюсь. Обычно, – добавляет Кибом после паузы. – Так что лучше тебе поискать кого-нибудь другого. Пожалуйста, – в конце концов, не зря его родители уделяли особое внимание хорошим манерам.
Добродушно рассмеявшись, Донхэ смущенно чешет затылок, продолжая улыбаться. Кибом молча разглядывает его, мысленно отмечая, что, хотя со стороны он выглядит абсолютно нормальным, ему никогда не стать полноправным членом общества с таким… диагнозом; этим, вероятно, объясняется тот факт, что Донхэ в школе сторонились. Отличаться от других – практически равносильно приговору быть изгоем. Впрочем, едва ли Кибома всерьез волнует чье-либо мнение.
- Просто мне больше не с кем сесть, - с неподдельной искренностью сообщает Донхэ, дергая плечом. – Не знаю, почему. В смысле, не думаю, что я сделал кому-то что-то плохое, но у меня отвратительная память – настолько, что родители постоянно боятся, что я потеряюсь или заблужусь. Так неловко иногда, как, например, в тот раз, когда…
- Много болтаешь, – скучающим тоном обрывает его Кибом. Больше всего в данный момент ему хочется вернуться к прерванному занятию, но непрошенный собеседник начисто игнорирует нотки раздражения в его голосе.
Донхэ застенчиво улыбается.
- Прости, со мной бывает. В общем, я заметил, что рядом с тобой никого нет, а в библиотеке полно народу – здесь ведь наверняка есть твои друзья? В смысле, ты очень, очень клевый, но раз уж сидишь совсем один, мне показалось, ты не будешь против компании, поэтому я и решил подойти.
Кибом лишь недоуменно моргает. Это точно ни в какие ворота не лезет.
- Ценю твое внимание, – медленно проговаривает он, тщательно выбирая слова, чтобы не задеть отказом. – Но предпочитаю минимизировать количество отвлекающих факторов. А теперь, будь любезен, не мог бы ты…
- С тобой что, никто не разговаривает? – изумленно восклицает Донхэ.
Закатив глаза, Кибом кивает в сторону шумной группки школьников, чьи плоские шуточки успели ему изрядно надоесть. Гул голосов привлек внимание пожилой сотрудницы библиотеки, но ее замечания остаются без внимания. Почти не пряча ухмылки, мальчишки собирают сумки и вываливаются в холл, разражаясь громким хохотом.
- Не вижу смысла тратить время на тупиц в этой школе. Кстати о времени…
- Ох, да, прости! Не хотел показаться невежливым! – потянувшись, Донхэ хватает и с энтузиазмом трясет руку ошарашенного Кибома. – Меня зовут Донхэ. Ли Донхэ. А тебя?
Кибом, мягко говоря, поражен. Любой новичок уже через несколько недель в школе с уверенностью скажет, кто он такой. Черт возьми, да тут все его знают или, по крайней мере, слышали о нем. Ким Кибом – наследник одной из крупнейших бизнес-империй, нелюдим и одиночка, все свободное время проводит либо в библиотеке, уткнувшись в книгу, либо в кафетерии, отрезанный от внешнего мира битом, рвущимся из наушников на максимальной громкости, игнорируя окружающих ровно до следующего звонка.
Примерно таким же было его отношение к замечаниям и открытому недовольству преподавателей, возмущенных индифферентностью (за исключением куратора, давно свыкшегося с привычками Кибома), что, однако, не мешает ему всякий раз демонстрировать лучший результат на экзаменах. Последние три года они с Донхэ в одном классе, как тот может не знать Кибома?
Он хмурится, глядя на чужие пальцы, вцепившиеся в его ладонь, (второй раз за последние десять минут Донхэ перебил его), и равнодушно отвечает на рукопожатие, рассудив, что сопротивляться бесполезно.
- Ким Кибом.
- Кибом, – улыбаясь, повторяет Донхэ, будто примериваясь, пробуя на вкус, - красивое имя. Тебе подходит. Тогда увидимся, Кибомми?
И, помахав на прощание, он стремительным шагом покидает читальный зал, слегка озадачив как неожиданным прозвищем, так и внезапным уходом.
Но это не имеет значения, потому что Кибом наконец-то один.
Он вновь открывает книгу на странице двести шестьдесят пять и принимается перечитывать ее сначала.
Вместо печатных букв он видит только радостную улыбку Донхэ.
-----
Взглянув на часы, Кибом осознает, что последние три минуты провел, уставившись в одну точку, и моргает, пытаясь стряхнуть наваждение. Захлопнув книгу, он раздраженно барабанит пальцами по столешнице, с нарочитой безразличностью оглядываясь по сторонам.
Желаемого эффекта это, однако, не приносит – палец начинает ныть, а окружающие недоуменно оборачиваются. Кибом неспешно направляется к библиотекарю и, облокотившись о край стойки, вполуха слушает, как та нудно диктует – кажется, какой-то заказ – невидимому собеседнику на другом конце провода.
Когда она кладет трубку и, наконец, обращает на него внимание, Кибом уточняет, в какой секции находится литература по психическим расстройствам. Нужная полка оказывается в противоположном конце зала. Придирчиво пролистав несколько фолиантов, он выбирает учебник по общей теории и возвращается за стол.
Трель звонка раздается, по его мнению, слишком рано, и Кибом принимает решение взять книгу домой.
-----
Считать овец при бессоннице – пустое и бессмысленное занятие. Возможно, он зря отказался от снотворного.
В памяти вновь всплывает подвижное лицо Донхэ, озаренное неизменной улыбкой. Кибом раздраженно отгоняет навязчивое видение и переворачивается на другой бок, избегая смотреть на толстый справочник на прикроватном столике. Он пытается осмыслить прочитанное, переваривать добытую за последние несколько часов информацию, чтобы перестать снова и снова мысленно возвращаться к этому.
Он выяснил, что антероградная амнезия – это особая форма потери памяти, при которой поражается гиппокамп, часть мозга, отвечающая за ориентацию в пространстве и способность запоминать недавно произошедшие события. В большинстве случаев человек частично теряет вербальную память (воспоминания и накопленные знания), сохраняя невербальную. Это вполне объясняет, почему Донхэ был в состоянии добраться до библиотеки и заговорить с Кибомом, но, хотя не раз слышал о нем и видел прежде, не мог вспомнить его имени.
Это объясняет и многое другое: незлопамятность Донхэ, несмотря на довольно жестокие розыгрыши и холодное отношение со стороны одноклассников; то, что его родители постоянно обеспокоены вопросом самочувствия и местонахождения сына; как и то, почему Донхэ не подозревал, с кем беседовал сегодня.
Кибом пытается представить, каково это – помнить лишь самых близких людей, забывая почти обо всем прочем, не догадываться, почему остальные сторонятся тебя, образуя вокруг зону отчуждения.
Он зарывается носом в подушку и изо всех сил старается выбросить это из головы.
-----
Кибом морщится при виде парочки, вовсю увлеченной друг другом, и увеличивает громкость. «Еще один повод не скучать по школе после выпуска», неприязненно думает он, просматривая плейлист.
- Черт, - вырывается у него, когда звук умолкает и гаснет экран: сел аккумулятор. А значит следующие двадцать минут или около того он будет вынужден наслаждаться звуками, издаваемыми окружающими его представителями фауны.
Просто супер.
- Привет, можно я посижу с тобой и посмотрю, как ты улыбаешься?
Вздрогнув от неожиданности, Кибом медленно поднимает голову. Донхэ одет во что-то, отдаленно напоминающее комбинезон уборщика («Что за бред», - проносится в его голове) и, широко улыбается, сжимая в руке бумажный пакет, явно содержащий его сегодняшний ланч.
Парочка за соседним столом отлепляется друг от друга, несколько мгновений таращится на него во все глаза, и покатывается со смеху после ехидного замечания девушки. Зыркнув в их сторону, Кибом отворачивается, на секунду ощутив острую жалость к Донхэ, который с надеждой смотрит на него (парень ведь понятия не имеет, что происходит прямо у него под носом), и жестом указывает на свободное место напротив себя.
- Обычно я не улыбаюсь незнакомым людям. И будет по меньшей мере странно, если ты станешь пялиться на меня все двадцать минут до конца перемены. Но, если хочешь, можешь сесть.
Кибом успевает вежливо отказаться от предложенной еды («Благодарю, я не ем в школе»), и на него обрушивается поток подробнейшей информации о жизни Донхэ: его семье, увлечениях, об Ынхёке – мальчике из соседнего дома, которого он считает едва ли не лучшим другом. Кибому почти не приходится вставлять реплики для поддержания разговора.
После чего Донхэ сам принимается за расспросы. Будь на его месте кто угодно другой, Кибом с присущей ему скрытностью, не особо церемонясь, велел бы любопытствующим не совать свой нос в чужие дела, не желая делиться чем-то настолько личным. Но каким бы заинтересованным не казался Донхэ, уже завтра он не вспомнит ни слова из сказанного сегодня – отчего-то это так задевает Кибома, что у него не хватает духу привычно отмахнуться.
Усевшись поудобнее, он начинает рассказывать о своей семье, о том, сколько надежд возлагают на него, как на единственного ребенка, сколько обязанностей свалится на его плечи, едва он закончит университет; о том, как он предпочел элитной частной школе обычную, и какому осуждению в кругу близких подвергся его выбор. Он упоминает своего отца, чьи ожидания так непросто оправдать, и о том, что никогда не видел его дольше нескольких часов даже в редкие дни, которые тот проводил дома, а не в деловых поездках. Наконец, о своей матери, самой прекрасной, по искреннему убеждению Кибома, женщине в мире, которую он обожает всем сердцем и всерьез обеспокоен ее ухудшающимся здоровьем.
По большому счету, это самый длинный разговор за все годы Кибома в этой школе, и он с удивлением обнаруживает, что получает от него удовольствие. Быть может, немного общения – это не так уж плохо. Донхэ оказывается неожиданно хорошим слушателем, он смеется в нужных местах, а его комментарии никак не назовешь неуместными или глупыми. Он достаточно тактичен, чтобы пропустить пару резковатых высказываний Кибома в адрес отца, за что тот ему чрезвычайно признателен.
Донхэ продолжает трещать о том, как ему хочется завести домашнего питомца и заботиться о нем, о тайном сговоре с отцом, в результате которого и мать Донхэ должна была согласиться на это безумие (чего, разумеется, не произошло). Кибом невольно задумывается, как можно оставаться настолько счастливым, живым и до наивности доверчивым, несмотря на открытое неприятие ‘нормальными’ сверстниками.
Догадка поражает как громом: Донхэ и не догадывается об этом. Кибом сжимает губы и думает о том, каково это – жить в идеальном мире блаженного неведения, который родители построили специально для сына, которого любят больше всего на свете.
От этой мысли Кибом испытывает нечто сродни зависти.
- Ой! – восклицает вдруг Донхэ, когда до звонка остается несколько минут, - мы проговорили все это время, но я совершенно забыл представиться. Прости мою невоспитанность, - смущенно продолжает он. – Я Донхэ. А ты?
Кибом ощутимо дергается, пытаясь проглотить неизвестно откуда взявшийся комок в горле.
- Кибом, - отвечает он, пожимая протянутую руку.
- Кибом, - тепло улыбается Донхэ, - красивое имя. Тебе подходит.
@темы: translate, AU, G, fanfiction
sapiosexual
название: Интернет придуман для порно (или 20 вещей, которые никогда бы не случились, будь Супер Джуниор в фандоме)
автор: dokutoku_ai
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
пейринг: Шивон/Ханген/Хичоль, Кибом/Донхэ, Кюхен/Чжоу Ми
рейтинг: PG-13
читать дальше
1.
Будучи дольше всех в фандоме, ответственный Итук считает своей прямой обязанностью присматривать за теми, кто решился пойти по его стопам. Порой он напоминает наседку, которая носится за своими неразумными цыплятами, когда встревает в очередной спор Ынхёка со странным парнем из jpop, пытается отговорить Хичоля от третьего на этой неделе поста в![[info]](http://l-stat.livejournal.com/img/community.gif)
fandom_wank или убедить раздраженного Канина не донимать админов жалобами на блог Есона.
В основном такая деятельность является причиной непроходящей головной боли, но Итук здраво рассудил, что кто-то должен этим заниматься.
2.
Иногда негласное соревнование за очередную сенсацию вfandom_wank между Ынхёком и Хичолем напоминает кровную вражду. Фактически, для последнего дело обстоит именно так – с упорством, достойным лучшего применения он штурмует коммьюнити, отслеживая каждую новую запись, чем крайне огорчает Шивона, который предпочел бы видеть подобное рвение в вопросах веры. Всякий раз, когда Ынхёку удается опередить потенциального соперника, Хичоль возникает в комментариях с неизменным:
“КАКОГО ХРЕНА ЛЮДИ В ЭТОМ МИРЕ ТАКИЕ ТУПЫЕ? Хёк гребаный придурок исчезни зачем ты здесь лучше спалите апдейт наfanficrants вы все идиоты.”
Большей частью это является благодатной почвой для холиваров, обрастая гигантскими ветками дискуссий в поддержку, несмотря на негодующее “убей себя ахтунг” Канина, что в свою очередь влечет за собой новый всплеск юзер-активности, когда Хичоль разражается тирадами в духе: “НАПИСАНИЕ ГЕЙ-ПОРНО НЕ ДЕЛАЕТ МЕНЯ ГЕЕМ.” – “НЕТ, НО ТЫ УСПЕШНО ИМ ПРИКИДЫВАЕШЬСЯ,” – чтобы после, залогинившись в icq, посылать лучи ненависти и тысячи гневных смайликов в адрес Ынхёка.
Ынхёк, в свою очередь, вообще не придает значения ситуации вfandom_wank.
3.
Ынхёку нет до этого дела потому, что он ни о чем не подозревает. Стоит Хичолю упомянуть коммьюнити, как тот переходит в полный игнор, возвращаясь к Джунсу и бесконечному спору, который разворачивается на страницах форумов чередой взаимных оскорблений и дружеских подъебок вперемешку с разумными доводами до тех пор, пока не становится предметом живого обсуждения всего сообщества.
“ты это видел?” – всплывает под ником Сонмина в окошке клиента, - “ты звизда!”
Ынхёк идет по ссылке и минут пять ошарашенно взирает на “Джунсу такая пусичка!” и “Иногда мне хочется дать Ынхёку пиздюлей”, пока не получает виртуальный пинок от Джунсу.
“wtf,” – пишет тот, - “чего притих? или ты там умер от тупости”
“ПОСМОТРИ СЮДА,” – яростно колотит по клавишам Ынхёк, - “ЛЮДИ ОБСУЖДАЮТ НАС. А МЫ ИХ ДАЖЕ НЕ ЗНАЕМ.”
“велкам в интернет,” – приходит ответ, - “ололо, я тебя отпавнил меня они любят больше!”
";______;" – говорит Ынхёк.
4.
Все знают Хичоля, потому что тот успел засветиться в каждом фандоме. Набрасываясь на новые, он уже через неделю вывешивает свои литературные экзерсисы, преобладающее большинство которых на слеш-тематику и рейтингом не ниже NC-17, в свежеорганизованном фанфикшн-архиве.
”как думаешь, он опирается на собственный опыт?” – обеспокоенно спрашивает Ханген.
“Не знаю,” – отвечает Шивон. – “А что там? Стоит почитать? Это не будет противоречить моим религиозным убеждениям? :\”
Хичоль уверен, что какой бы фандом он не удостоил своим высочайшим присутствием, вокруг одни слабоумные, о чем он не считает нужным умалчивать с завидным постоянством. Ему принадлежит каждый пятый пост вfanficrants, поскольку ничто не может развеять его убеждение в том, что читать чьи бы то ни было еще креативы – пустая трата времени, а потому флеймит новичков без зазрения совести. Его пародии бесспорно гениальны, хотя язвительный тон изрядно портит впечатление.
Когда речь заходит о Хичоле, интернет можно условно разделить на два противоборствующих лагеря: в то время как одна половина месяцами исходит ядом ненависти в прениях, на которые Хичоль и бровью не ведет, вторая, замерев в благоговейном трепете, восторженно внимает каждому его слову. Не имей он благодаря острому языку столь устрашающей репутации, от предложений добавить в друзья не было бы отбоя. В своем безжалостном сарказме Хичоль ни для кого не делает поблажек.
Шивон втайне проклинает тот день, когда решился его зафрендить.
5.
Хичолю многое сходит с рук еще потому, что, несмотря на патологическую тягу флудить собственными фоточьками, он умудряется оправдать ожидания общественности весьма неплохими selca-снимками. Даже ярые недоброжелатели, которые охотно предпочли бы, чтобы он сгорел в аду, не могут не признать, что пламя вокруг него заполыхало бы не в пример жарче. Говоря о Хичоле, люди склонны описывать его как ‘ту злобную секси-сучку из, не помню, какой у нас фандом появился на этой неделе?’
Проблема в том, что Есон выкладывает фото ничуть не реже. Сказать по правде, в этом деле он давно превзошел бы Хичоля, не будь Есон в аниме-фандоме, который, если уж совсем начистоту, вышел из моды сто лет назад, и даже смелые инсинуации на тему жаркого sm-секса Гоку и Вегеты не спасают ситуацию. Говоря о Есоне, чаще всего употребляют фразу: “кто – а, погоди, этот?”
”кого нафиг волнует тупая Сейлор Мун в своем дурацком костюме?” – пишет Кюхен.
“но я не пишу фики по Сейлор Мун :\,” – возражает Есон.
“УБЕЙ СЕБЯ КЮ, СЕЙЛОР МУН РЕШАЕТ,” – пресекает дальнейший спор Хичоль и банит Кюхена ровно на один день и три минуты.
":OOOOO!" – возмущается Сонмин, когда до него доходят слухи о том, что сказал Кюхен. – “но см клееевая почему ты вечно такой вредный кю?”
Каждый раз, когда Есон вывешивает фик, полный графических описаний сексуальных фантазий, вплоть до насилия и жесткого bdsm, Рёук вычеркивает его из списка друзей. Однажды он даже написал порно с тентаклями. И каждый раз Рёук, с нетерпением ожидающий результата, подобно верной музе до последнего подбадривает его в процессе, не оставляя ни единого шанса творческому простою. Итог, однако, неизбежен – по достоинству оценив тяжкий труд автора, Рёук отправляет “я не могу быть причастным к этому ” и форматирует список избранного.
"DDDDD:" – отвечает Есон.
Но уже через несколько часов, получив сообщение “новые фотки!!!! Иди смотри!!!” от Есона, Рёук вновь добавляет его в друзья и спешит откомментить, какой он классный.
В такой ситуации Хичоль, как правило, вывешивает новые снимки, ненавязчиво привлекая всеобщее внимание к своей скромной персоне.
6.
“Меня беспокоит Хичоль,” – доверительно сообщает Канину Итук, - “мне кажется, фандом плохо на него влияет.”
“почему ты такая девчонка,” – недоумевает Канин.
“Нет, серьезно.”
“нет серьезно.”
“Почему ты пишешь как попало? В самом деле, я не хочу, чтобы интернет испортил и тебя.”
“КАКАЯ ЖЕ ТЫ ДЕВЧОНКА!” – добавляет новый комментарий в жж Итука сверкающим глиттером розовым шрифтом Канин – просто, чтобы подчеркнуть, до какой степени он прав.
Когда абсолютное большинство голосует за них, как за самый каноничный пейринг в фандоме, никто не удивлен.
7.
В том же треде происходит голосование ‘Монстр фандома’ (Хичоль) и ‘Главный зануда фандома’, в котором Шивон в числе первых претендентов, что повергает его в несказанное уныние.
“Но я ведь вовсе не скучный, правда?” – пытает он Хичоля.
“есть немного,” – безжалостно рушит его надежды тот, - “ты болтаешь только о религии. Кому это интересно?”
“Мне,” – отвечает Шивон, - "T_T"
“запости свою пикчу. Должно сработать.”
Шивон находит фотографию, сделанную, когда они виделись в последний раз и Хичоль заставил его позировать топлесс. Хичоль практически вынуждает его выложить снимок в сеть, и уже через несколько минут аккаунт засыпан восторженными посланиями толпы новообретенных поклонников, вроде: "ZOMG SO HOT!!1!" Рейтинг Шивона в ‘Самый секси фандома’ взлетает до невероятных высот, и вскоре, оставив остальных далеко позади, единственным его соперником становится Хичоль.
“Мне кажется, это противоречит моим религиозным убеждениям,” – замечает Шивон, когда топик уже готов свернуться.
Когда он все-таки обходит Хичоля, тот моментально отписывается от него, а следом и Есон, успешно перенявший эстафету за статус самого скучного фандомовца. Шивон передает обоим самые искренние извинения через Хангена, который считает, что заморачиваться из-за такой ерунды просто нелепо.
8.
Ханген апдейтит жж чрезвычайно редко, и всякий раз на китайском. Первые несколько минут Хичоль упрямо таращится на незнакомые иероглифы, после чего тянется кликнуть ярлык нового окна, всем своим видом выражая неудовольствие и бормоча под нос ругательства.
Сначала он пробует терзать словарь, но получает случайный набор слов о радугах и бабочках. Следующим шагом становится он-лайн переводчик. Результат превосходит самые смелые ожидания, потому что теперь в мешанине знаков не видно даже бабочек:
”Мы хотим их время от времени и уважать как истинно однояйцевый человек, мы знаем в действительности наши жизни смотрятся истощить. Как, лучше они? Мы, наверное, есть много вещей? Более тех влияя, так ли мы делаем, есть деньги, или более ленивое одобрение удовольствия хорошо? Меня что известно, возможно, будет отложен и будет положен и есть необходимость, которая достанет.”
Последним оплотом надежды обезумевшего Хичоля оказывается Шивон, которого он тормошит на предмет перевода. Шивон никогда не может обойтись без комментария о том, насколько пересказ самых тайных и личных мыслей и чувств других людей противоречит его религиозным убеждениям, заканчивая монолог “и потом, я не так уж хорошо знаю китайский”.
“пошел ты,” – в ярости печатает Хичоль и отправляется звонить Хангену.
“Какого черта, урод,” – орет он в трубку, едва Ханген успевает сказать ‘алло’. – “Что за херню ты там наваял? Ну ты кретин! Скажи по-человечески, я не могу перевести. Какого черта ты вечно пишешь на своем китайском?”
Обычно беседа сопровождается оглушительным грохотом, когда в метаниях в противоположные концы квартиры Хичоль умудряется запутаться в шнуре и свалиться. Иногда ему вовремя подворачивается кровать или диван, в менее удачные дни страдает незастланный ковром пол. К счастью, только Ханген удостаивается чести слышать его в такие моменты, но тот пишет исключительно по-китайски, поэтому, какая разница – все равно его никто не читает.
Хичоль утверждается в мысли, что именно Ханген должен оплачивать его телефонные счета.
9.
В свободное от чуткого руководства время Итук занят разнообразными переживаниями. Проблема заключается в том, что в своих шипперских увлечениях он напрочь забывает об окружающем мире, оказываясь самым стойким приверженцем того или иного пейринга за всю историю существования фандома как такового. Абсцесс длится в среднем недели две, а на третью он размахивает фанатским флажком наfandom_wank, уверяя всех и каждого, что именно его ~*~отп~*~ – тру. Учитывая, что он – активный поборник гета, реакцию несложно предугадать – Хичоль забрасывает его лоллами, игнорируя посыл, Канин называет девчонкой и флеймит каждого, кто осмелится флеймить самого Итука, в то время как Сонмин влетает в тред, расшвыривая макросы налево, направо и прямо по курсу.
При виде собственного ника вfandom_wank он приходит в ужас, в панике забрасывая Канина входящими в ‘асечке’ на предмет того, не подает ли он дурной пример остальным членам коммьюнити, и как отреагируют новички из его френд-ленты, эти невиннейшие шестнадцати- и семнадцатилетние создания – хватит ли его педагогических способностей и врожденного такта убедить их, что в этом нет ничего предосудительного?
"lol," – отвечает Канин, - “ты такой придурок. Но во всяком случае, ты хоть лучше Хичоля – в его фленте недавно мелькали и пятнадцатилетние, честно :|”
Как выясняется, Хичоль не особенно полагается на возрастные фильтры. Все это изрядно расшатывает нервную систему Итука.
10.
Оглядываясь назад, Кибом до сих пор не может толком объяснить, с какой стати он зафрендил Донхэ в ответ.
Кибом – один из мастодонтов. Его известность уступает только вездесущей популярности Хичоля. Однако холодная отстраненность не позволяет основной массе почитателей приблизиться к нему даже на дистанцию, допустимую главной Дивой всея фандома. Творческие изыски Кибома на порядок превосходят фики Хичоля: серьезные сюжеты, глубокий подтекст, отлично прописанные характеры, но сам автор никогда не отвечает на восторженные излияния ценителей его воображения, не пытается пойти на контакт с теми, кто френдит его ежедневно. В глубине души Кибом считает, что держаться за фандом глупо и бессмысленно, и уже давно отправился бы на поиски лучшей жизни, если бы не узнал о виртуалах – фейк-аккаунтах, занимающих около пяти процентов его нынешней фленты в две сотни подписчиков. Порой он умышленно разводит срач в комментах, чтобы понаблюдать, как совершенно незнакомые люди лезут в самую гущу скандала с целью защитить его авторское достоинство.
Для него фандом – очередное развлечение.
Поэтому когда Донхэ присылает риквест с фразой “пРиВеТ я ТеБя ДоБаВлЮ? ^___^” Кибом, не говоря ни слова, щелкает на add back – в тот момент перспектива кажется ему увлекательной. И он не ошибается – Донхэ действительно привносит в размеренную жизнь немало веселых минут, но немного не в том смысле, на который рассчитывал Кибом. Его журнал представляют собой занимательный микс отнюдь не глупых размышлений о смысле бытия и записей о пришельцах – до тех пор, пока периодически там не возникают жуткие pwp. Достаточно скоро Кибом убеждается, что идиотизм Донхэ распространяется исключительно на комментирование чужих записей.
“Зачем ты так печатаешь?” – однажды не выдерживает он.
“ЩиТо?” – тут же приходит ответ от Донхэ, - “о 4оМ тЫ гОвОрИш? ^__^”
Тяжело вздохнув, Кибом заносит новый контакт в клиент.
11.
Вскоре становится очевидно, что это самый глупый поступок в жизни Кибома, поскольку тот, кто оказался в контакт-листе Донхэ, автоматически приобретает статус лучшего друга, а с лучшими друзьями принято общаться каждый день. К счастью, здесь Донхэ периодически забывает о дикой манере чередования заглавных букв – Кибом не уверен, хватило бы его терпения на пятиминутное ожидание каждого ответа.
“аняня,” – приходит от Донхэ как-то вечером, - “мимими КИБОММИ!!!!!!!!!!!!!”
“что?” – раздраженно печатает Кибом.
“где ты живешь ^_____^”
“Я не собираюсь тебе говорить. Откуда мне знать, может ты сумасшедший серийный убийца.” То, что Донхэ сумасшедший, не вызывает сомнений, но на убийцу он точно не тянет. Ни один убийца, о которых он когда-либо слышал, и близко не походил на Донхэ.
“но я хо4у к тебе в гости ^____^”
“Какое счастье.”
“но ты мне так нравишься”
Поперхнувшись колой, Кибом переводит дух, после чего долго и тщательно протирает монитор. “Что?” – беззвучно вопрошает он, и повторяет вопрос уже для Донхэ.
“нет,” – приходит ответ, и Кибом вздыхает с облегчением, - “я тебя люблю!”
Он вновь заходится в приступе кашля, немедленно обновляя черный список. Через пять минут, в течение которых не происходит ровным счетом ничего, он снимает бан.
“Идиот.”
"^______^!" – реагирует Донхэ, и Кибом сперва даже блокирует его снова, но уже через неделю в блоге Донхэ красуется гигантский пост, состоящий из воплей детского восторга по поводу того, как клево у Кибома дома.
12.
Чжоу Ми всего лишь пытается поддерживать дружеские отношения со всеми, и в этом его главная проблема. Он добавляет в избранное каждого, любезно комментирует любые фики и вообще старается изо всех сил. Весь интернет, затаив дыхание, ждет, когда же состоится его знакомство с Хичолем. Ко всеобщему изумлению Хичоль приходит к выводу, что Чжоу Ми необычайно веселый и забавный в своем стремлении всем нравиться. Кроме того, давно привыкнув к исковерканному корейскому Хангена, он все понимает.
В какой-то момент случается неизбежное и Чжоу Ми френдит Кюхена, который, если судить по многочисленным предостережениям общих знакомых, крайне злобный, язвительный, но остроумный персонаж. Неудивительно, что Чжоу Ми ожидает увидеть как минимум эдакого Хичоля-младшего. К его огромному разочарованию, дневник Кюхена набит логами и разглагольствованиями об играх, в которые он играет. Не зная, как поддержать разговор, Чжоу Ми просит прощения за свое невежество.
“А ты еще кто такой?” – следует ответ Кюхена.
“Я добавил тебя на прошлой неделе.”
“Ok.”
Чжоу Ми честно пытается разобраться с жуткими продуктами мультимедиа, но его таланта в этой области определенно не хватает даже под неусыпным наблюдением Кюхена, который в конце концов заносит его в контакт-лист. Чжоу Ми не в состоянии даже следовать его инструкциям, поскольку специфический сленг заядлого игрока способны воспринимать разве что Хичоль и Кибом. Кюхен сдается достаточно быстро, и Чжоу Ми находит симулятор свиданий в местном магазине видеоигр. Это становится началом большой любви. Кюхен и в мыслях не допускает назвать игрой то, чему Чжоу Ми уделяет большую часть свободного времени, но тот не устает пылко благодарить его за то, что принес в его унылые будни бесконечный праздник, чередуя романтические марафоны с просмотром сентиментальных мелодрам, которыми доводит себя до слез.
“иногда я сомневаюсь, кто из вас должен был родиться женщиной – ты, Хичоль или Итук,” – пишет Кюхен.
”omg!” – незамедлительно рапортует Чжоу Ми, - “мне только что сделали предложение!”
13.
Чжоу Ми в самом деле нравится Кюхен, но иногда он его пугает. Кюхен вечно занят своими играми и у него не остается времени ни на что иное. Правда, он выкраивает несколько минут, чтобы перекинуться парой слов с Чжоу Ми – в основном поведать ему, как он похож на девчонку, а однажды даже позвонил, чтобы сообщить в трубку “Это просто неслыханно!” по-китайски, после того как Чжоу Ми опубликовал задушевный пост о совершенно душераздирающей драме, главная героиня которой умерла от рака. Кюхену не по вкусу ничего из того, что любит Чжоу Ми, и, тем не менее, он заходит в каждую его запись и болтает с ним ежедневно.
Но вовсе не это – причина страхов Чжоу Ми.
”я в видеочате с Куй Сянем,” – информирует он Хангена однажды вечером. – “мне кажется его компьютер неисправен, его выражение лица не меняется последние десять минут.”
“я в видеочате с хичолем,” – в свою очередь докладывает Ханген, - “мне кажется, его МОЗГ неисправен, зуб даю, он всерьез намерен устроить стриптиз.”
">" – приходит месседж от Шивона, когда новость о предстоящем шоу доходит и до него. Хмыкнув, Хичоль отправляет ему приглашение в мультичат.
“я тоже могу раздеться,” – предлагает Ханген, - “если тебе от этого станет легче.”
“Нет!” – кажется, даже буквы горят возмущением, - “Это противоречит моим религиозным убеждениям!”
“Всем похуй,” – не выдерживает Хичоль и стаскивает с себя футболку.
14.
Сонмин первый, кто добавляет Шиндона в друзья после того, как Шиндон поддерживает его в дискуссии о том, можно ли считать позицию Сейлор Мун женоненавистнической (позиция Сонмина выражалась посредством "няшно и всегда в розовеньком, что вам еще надо? ;___;"
. Чувак, ты классный! – подумал тогда Сонмин. Шиндон явно не испытывает проблем с чувством юмора, его блог – наглядное тому подтверждение, будь то воспоминания о невероятном количестве бывших девушек, описания подвигов на любовном фронте или перспектив карьерного роста в шоу-бизнесе и индустрии развлечений. Никто не верит ни единому его слову до тех пор, пока Сонмин не встречается с ним лично.
“Обожемой заи!” – захлебываясь от эмоций, пишет он после. – “Это все правда! Девушки липнут к нему, будто к последнему платью от Гуччи на сезонной распродаже!”
":\" – выносит вердикт Канин, под впечатлением от выбранного сравнения.
“Танцует он тоже просто мега!” – тем временем делится Сонмин, и Ынхёк тотчас же пополняет ряды инет-фанатов.
“Вот бля,” – подводит итог Хичоль и, дождавшись, пока остальные добавят Шиндона, поступает так же, просто чтобы посмотреть, из-за чего весь этот шум.
В конце концов, все совершенно очарованы и, скорее всего, затащили бы Шиндона под венец, если бы a) были девушками, и b) жили в стране, где разрешены однополые браки. Разумеется, никто не говорит об этом Шиндону, но каждое новое известие об очередной подружке немного разбивает им сердца.
15.
Генри – настоящий нуб, и знает об этом – "I am a n00b" значится в его профиле, что лишь доказывает правомерность утверждения. Что, однако, нисколько не мешает Генри быть просто милашкой, а потому никто не имеет ничего против. И потом, он еще так молод, у него куча времени для постижения бездны премудрости Всемирной паутины. Ну, хочется надеяться.
Генри тоже пишет и, следует признать, весьма достойно. Его сюжеты немного банальны, но лирическая линия прописана сносно, концовки не лишены оригинальности, а диалоги героев – правдоподобности, все остальное придет с опытом. К сожалению, его фики никто не читает из-за жутких авторских напутствий.
“lol сильно не бейте, это мой первый фик но мне важно ваше мнение!! спс!DDD!”
Сонмин и Рёук – единственные, кто обращает внимание на его пробы пера, пребывая в уверенности, что Генри пусяшнее мягких игрушек Хелло Китти. Вне зависимости от фандома и пейринга, они поощряют любые творческие потуги юного автора, организовывая целые мини пиар-кампании в рек-постах – все еще безуспешно.
“ты просто обязан это прочесть!” – в отчаянии взывает к лучшему в душе Кюхена Сонмин, - “написано реально хорошо!”
“ты видел саммари?” – уточняет Кюхен, - “lol ни за что.”
“я уверен, что хорошо,” – неловко оправдывается Чжоу Ми, который в самом деле в это верит, - “но описание испортило весь настрой.”
Кибом и вовсе смеется над ним.
На всем пространстве фандома есть всего один человек, с интересом читающий даже Генри – просто потому, что Ынхёк читает все фики в сети вообще.
16.
Ынхёк год просидел в интернете, прежде чем открыл для себя жанр фанфикшн. Произошло это потому, что основная деятельность в тот период протекала в чатрумах и заключалась в полемике с Джунсу и кокетстве с epik_tablo двадцати девяти лет из США. Проверять ленту нет никакой необходимости, потому что любого можно найти в его контакт-листе. В поисках подходящей для аватара фотографии Криса Брауна он случайно натыкается на первый в своей жизни фик, о чем спешит уведомить буквально всех он-лайн пользователей.
"OMG ВЫ ВИДЕЛИ, ЭТО ПРОСТО СУПЕР!!!!!"
"lol," – от души веселится Сонмин, - “где ты был раньше.”
“лузер :\,” – сочувствует Джунсу. – “реально, когда ты уже подохнешь от размягчения мозга?”
"аняня!" – говорит epik_tablo.
Достаточно быстро немое восхищение перерастает в серьезную одержимость: Ынхёк вступает в каждое фикшн-коммьюнити и следующие две недели он потерян для общества, пока наверстывает упущенное. На третий день, отыскав в архиве раздел с высоким рейтингом, он переживает новый приступ безумия.
“Это так круто!” – делится он с Сонмином, - “прямо как ПОРНО, только НАПИСАННОЕ.”
“ну да,” – смеется Сонмин, - “это называется nc-17.”
"*____*"
“я тебе еще напишу,” – великодушно предлагает Сонмин, - “если хочешь.”
“ДАЙТЕДВЕ,” – Ынхёк в восхищении.
Несколько дней Сонмин затворничает, а когда, наконец, вывешивает продукт бессонных ночей в сеть, вся лента, закусив губы в предвкушении, щелкает на фейк-кат. Чтобы тут же в ужасе отпрянуть и лихорадочно закрыть все браузер-окна. Флафф в три тысячи слов, сюжет которого разворачивается вокруг любовного треугольника между любимыми мягкими игрушками Сонмина, разрешается совершено взрослым тройничком.
“ЧТО ЭТО ЗА НАХ,” – комментирует Канин, - “МИННИ ТЫ ЛОХ ЧТО ЗА ГОМОСЯТИНА?”
“ума не приложу, с какой стати я до сих пор с тобой разговариваю,” – по-дружески поддерживает Кюхен.
“ЧТО ЗА НАХ,” – спешит с рецензией Ынхёк, - “МИННИ ЭТО ЗДОРОВО, Я ТАК ТЕБЯ ЛЮБЛЮ ♥ ПОЧЕМУ ТЫ ТАКОЙ КЛАССНЫЙ? ПЕШЫ ИЩО ПЛИЗ!”
“ЧТО ЗА НАХ,” – пишет Хичоль, - “ХЁК ТЫ ГРЕБАНЫЙ ПРИДУРОК ВООБЩЕ НЕ ПОНИМАЮ, ЗАЧЕМ Я С ВАМИ ВСЕМИ ОБЩАЮСЬ.”
17.
Если говорить об опыте пребывания в фандоме и интернете в целом, Хичоля можно по праву считать самым продвинутым. Он первый начинает писать о любых понравившихся героях, осыпая насмешками последователей, не стесняясь, ежедневно троллит всех и вся и не испытывает ни малейших неудобств, называя людей идиотами. Хичоль уж точно знает, что делает – тем мощнее оказывается шок, когда в один далеко не самый прекрасный день он сообщает Хангену, что намерен встретиться с девушкой-собеседницей из чата. Сказать, что Ханген поражен – не сказать, по сути, ничего.
"wtf," – лихорадочно печатает он, - “ты хоть раз говорил с ней за пределами чата?”
“нет,” – признается Хичоль, - “но она хорошенькая! она и фотку мне прислала!”
“но откуда ты знаешь, что это именно она? :\” – старается не выдать отчаяния Ханген. Вместо ответа приходит несколько фотографий. Несмотря на юный возраст, девушка действительно производит впечатление.
“ее зовут Сохи,” – не унимается Хичоль, - “ей шестнадцать и она хочет стать певицей!”
“Хичоль, на самом деле это может быть кто угодно,” – не строя иллюзий о своих способностях к внушению по интернету, Ханген вовлекает в беседу Шивона, чей талант в этой области давно не знает равных.
“Хён,” – с ходу берет быка за рога Шивон, - “как ты можешь быть уверен, что это не парень, притворяющийся девушкой?”
“ну и что,” – Хичолю явно нечем аргументировать, - “зато она красивая!”
":\" – горестно восклицает Ханген, готовый признать поражение.
“ладно,” – тем временем продолжает Хичоль, - “но если я забью на нее, мне нужно чем-то утешиться.”
”и не мечтай, я не собираюсь тащиться к тебе из самого Китая,” – пишет Ханген, - “блин, у меня даже денег таких нет.”
“Шивонни может посодействовать!” – тут же предлагает Хичоль.
">" – протестует Шивон, - “что-то мне подсказывает: то, что ты задумал однозначно расходится с моими религиозными убеждениями.”
“раньше тебя это не останавливало~”
В конце концов, Шивон оплачивает перелет Хангена в Южную Корею и оба они оказываются дома у Хичоля. На борьбу с неожиданно нависшей угрозой в лице подозрительной юной он-лайн соблазнительницы брошены все передовые силы, и план ‘перехват’ в кои-то веки дает результаты. Еще какие. В итоге, Ханген задерживается в гостях на целую неделю.
18.
В течение этой недели коллективно решается, что грех не воспользоваться моментом и не собраться всей тусовкой. Кое-кто – в основном, Кюхен, но частично Хичоль и Ханген – выкупает билет для Чжоу Ми, когда внезапно выясняется, что Генри все это время жил в одном доме с Донхэ. Они договариваются встретиться на главной площади – Хангену приходится воспользоваться машиной Хичоля, чтобы забрать Чжоу Ми из аэропорта и не дать последнему окончательно потеряться в толпе. Очень скоро всем становится ясно, почему они никогда не делали ничего подобного раньше.
Генри пропал. Он ведь совсем маленький – во всех смыслах, потому немудрено, что никто не обратил внимания, когда он отстал, если Хичоль затеял перепалку с Есоном, желая самостоятельно решить, куда им всем пойти, а оказавшийся поблизости Итук тщетно пытался их разнять, пока стоящие в сторонке Ханген с Шивоном делали вид, что все в порядке. Заигрываний Кюхена и Чжоу Ми не заметил бы только слепой, Кибом, занятый примерно тем же с Донхэ, мысленно проходил тест на гетеросексуальность, в то время как Шиндон, Сонмин и Ынхёк, томившиеся в ожидании коллегиального вердикта дальнейшего маршрута, заскочили в ближайшее кафе выпить чего-нибудь на дорожку. Неудивительно, что когда Рёук вышел из туалета, в пропаже Генри обвинили именно его.
Итук немедленно впадает в панику, не реагируя ни на какие доводы Канина.
“Он же такой маленький!” – причитает Итук.
“Но он живет в этом городе!” – перекрикивает его Канин.
“Эм,” – раздается голос и, обернувшись, они видят Генри – живого и невредимого, с пакетом в руках. – “Я купил кое-чего пожевать, ничего?”
От облегчения Итук практически падает в обморок; Сонмин прижимает голову Генри к своей груди с таким энтузиазмом, будто вознамерился ее оторвать. Мгновенно решается, что повторения сходки никогда не будет, а если и будет, то не такой огромной толпой. Ни у кого не возникает сомнений, кто и с кем встретится в следующий раз; Кюхен и Чжоу Ми исчезают до конца дня, а ближе к ночи Донхэ постит фотографию Кибома без футболки, которую почти все успевают сохранить, прежде чем Кибом заставляет Донхэ удалить все улики.
По крайней мере, все думают, что Кибом без футболки – ведь никто, кроме фотографа, не знает, какие еще детали гардероба отсутствовали в тот момент.
19.
[11.04pm] SexGod: Что ты хочешь?
[11.04pm] FISHY!: у меня идея
[11.05pm]SexGod: Мне не нравится, как это звучит.
[11.05pm] FISHY!: нет хорошая!
[11.05pm] SexGod: ...
[11.06pm] FISHY!: давай займемся киберсексом!
[11.06pm] SexGod: has signed off.
[11.08pm] SexGod: has signed on.
[11.08pm] SexGod: ...Зачем?
[11.09pm] FISHY!: потому что я хочу! ^__^
[11.10pm] SexGod: has signed off.
[11.13pm] SexGod: has signed on.
[11.13pm] SexGod: ...Почему ты такой странный?
[11.15pm] FISHY!: А почему тебе кажется странным то, что я хочу заняться с тобой сексом?
[11.16pm] SexGod: Окей, но что это с твоей орфографией внезапно?
[11.17pm] FISHY!: Что мне хочется трогать тебя везде, где только можно?
[11.18pm] FISHY!: Что мне хочется целовать тебя так, как в прошлый раз?
[11.19pm] SexGod: ...
[11.21pm] FISHY!: Тебя возбуждает моя орфография?
[11.23pm] FISHY!: Или это от мысли о том, чтобы хорошенько отыметь меня, твои руки уже у тебя в трусах?
[11.24pm] SexGod: Блять.
[11.25pm] FISHY!: Я уже говорил, что сижу здесь совсем без одежды?
[11.26pm] SexGod: бляблябля
[11.26pm] SexGod: Ладно, знаешь что, я тебе сейчас позвоню.
[11.27pm] SexGod: has signed off.
[11.28pm] FISHY!: has signed off.
20.
Порой Хичолю кажется, что он воспринимает все слишком серьезно. Кому в реальном мире есть дело до гомосексуального подтекста американских телевизионных передач или сколько раз ты засветился в том или ином сообществе? В реальном мире писательские способности не оцениваются по тому, насколько удачно удается выстроить линию развития романтических отношений между героями японского аниме – можно с успехом взять любой из фиков Есона, переписать его, заменив сцены секса более реалистичным содержанием, и по-прежнему никому не будет до этого дела. В реальном мире со всем своим гонором и пафосом он бы так просто не отделался (вернее, это весьма вероятно, но не одно и то же) без того, чтобы кто-то не порекомендовал засунуть подобные замашки куда подальше.
Вот почему он так любит интернет. Можно не сдерживаться, потому что никого в сети не интересует, что происходит там, в реальной жизни. Он может писать о чем душе угодно, и не будет осужден никем, за исключением Шивона, который тоже не в счет, поскольку мало что в этом мире не подверглось его праведной критике. Он может себе позволить воспринимать это всерьез в режиме он-лайн, потому что он – Ким Хичоль, которого побаивается весь фандом, не теряя при этом веры в то, что в глубине души он такой клевый, стоит только узнать его получше. Он и не сомневается, что так не будет продолжаться вечно. Людям быстро становится скучно и они забывают о тебе. Но пока есть возможность, он намерен оттянуться по полной.
[07.51pm] Cinderella: хз.
[07.52pm] Cinderella: если я выложу этот фик, Шивон перестанет со мной общаться?
[07.52pm] 中國人: что ты хочешь, чтобы я сказал?
[07.53pm] Cinderella: будем надеяться что да
[07.54pm] Cinderella: к тому же, если все окажется совсем плохо он может попытаться убедить меня покаяться в грехах
[07.55pm] 中國人: я тоже не знаю
[07.55pm] 中國人: а там есть секс?
[07.56pm] 中國人: и связывание?
[07.57pm] Cinderella: lol тебе
[10.04pm] Horse~: has signed on
[10.05pm] Horse~: ХЁН.
[10.06pm] Horse~: ЭТО ПРОТИВОРЕЧИТ МОИМ РЕЛИГИОЗНЫМ УБЕЖДЕНИЯМ >
автор: dokutoku_ai
переводчик: Kleine
бета: nutrasweet
пейринг: Шивон/Ханген/Хичоль, Кибом/Донхэ, Кюхен/Чжоу Ми
рейтинг: PG-13
читать дальше
1.
Будучи дольше всех в фандоме, ответственный Итук считает своей прямой обязанностью присматривать за теми, кто решился пойти по его стопам. Порой он напоминает наседку, которая носится за своими неразумными цыплятами, когда встревает в очередной спор Ынхёка со странным парнем из jpop, пытается отговорить Хичоля от третьего на этой неделе поста в
fandom_wank или убедить раздраженного Канина не донимать админов жалобами на блог Есона.В основном такая деятельность является причиной непроходящей головной боли, но Итук здраво рассудил, что кто-то должен этим заниматься.
2.
Иногда негласное соревнование за очередную сенсацию в
fandom_wank между Ынхёком и Хичолем напоминает кровную вражду. Фактически, для последнего дело обстоит именно так – с упорством, достойным лучшего применения он штурмует коммьюнити, отслеживая каждую новую запись, чем крайне огорчает Шивона, который предпочел бы видеть подобное рвение в вопросах веры. Всякий раз, когда Ынхёку удается опередить потенциального соперника, Хичоль возникает в комментариях с неизменным:“КАКОГО ХРЕНА ЛЮДИ В ЭТОМ МИРЕ ТАКИЕ ТУПЫЕ? Хёк гребаный придурок исчезни зачем ты здесь лучше спалите апдейт на
fanficrants вы все идиоты.” Большей частью это является благодатной почвой для холиваров, обрастая гигантскими ветками дискуссий в поддержку, несмотря на негодующее “убей себя ахтунг” Канина, что в свою очередь влечет за собой новый всплеск юзер-активности, когда Хичоль разражается тирадами в духе: “НАПИСАНИЕ ГЕЙ-ПОРНО НЕ ДЕЛАЕТ МЕНЯ ГЕЕМ.” – “НЕТ, НО ТЫ УСПЕШНО ИМ ПРИКИДЫВАЕШЬСЯ,” – чтобы после, залогинившись в icq, посылать лучи ненависти и тысячи гневных смайликов в адрес Ынхёка.
Ынхёк, в свою очередь, вообще не придает значения ситуации в
fandom_wank.3.
Ынхёку нет до этого дела потому, что он ни о чем не подозревает. Стоит Хичолю упомянуть коммьюнити, как тот переходит в полный игнор, возвращаясь к Джунсу и бесконечному спору, который разворачивается на страницах форумов чередой взаимных оскорблений и дружеских подъебок вперемешку с разумными доводами до тех пор, пока не становится предметом живого обсуждения всего сообщества.
“ты это видел?” – всплывает под ником Сонмина в окошке клиента, - “ты звизда!”
Ынхёк идет по ссылке и минут пять ошарашенно взирает на “Джунсу такая пусичка!” и “Иногда мне хочется дать Ынхёку пиздюлей”, пока не получает виртуальный пинок от Джунсу.
“wtf,” – пишет тот, - “чего притих? или ты там умер от тупости”
“ПОСМОТРИ СЮДА,” – яростно колотит по клавишам Ынхёк, - “ЛЮДИ ОБСУЖДАЮТ НАС. А МЫ ИХ ДАЖЕ НЕ ЗНАЕМ.”
“велкам в интернет,” – приходит ответ, - “ололо, я тебя отпавнил меня они любят больше
!”";______;" – говорит Ынхёк.
4.
Все знают Хичоля, потому что тот успел засветиться в каждом фандоме. Набрасываясь на новые, он уже через неделю вывешивает свои литературные экзерсисы, преобладающее большинство которых на слеш-тематику и рейтингом не ниже NC-17, в свежеорганизованном фанфикшн-архиве.
”как думаешь, он опирается на собственный опыт?” – обеспокоенно спрашивает Ханген.
“Не знаю,” – отвечает Шивон. – “А что там? Стоит почитать? Это не будет противоречить моим религиозным убеждениям? :\”
Хичоль уверен, что какой бы фандом он не удостоил своим высочайшим присутствием, вокруг одни слабоумные, о чем он не считает нужным умалчивать с завидным постоянством. Ему принадлежит каждый пятый пост в
fanficrants, поскольку ничто не может развеять его убеждение в том, что читать чьи бы то ни было еще креативы – пустая трата времени, а потому флеймит новичков без зазрения совести. Его пародии бесспорно гениальны, хотя язвительный тон изрядно портит впечатление.Когда речь заходит о Хичоле, интернет можно условно разделить на два противоборствующих лагеря: в то время как одна половина месяцами исходит ядом ненависти в прениях, на которые Хичоль и бровью не ведет, вторая, замерев в благоговейном трепете, восторженно внимает каждому его слову. Не имей он благодаря острому языку столь устрашающей репутации, от предложений добавить в друзья не было бы отбоя. В своем безжалостном сарказме Хичоль ни для кого не делает поблажек.
Шивон втайне проклинает тот день, когда решился его зафрендить.
5.
Хичолю многое сходит с рук еще потому, что, несмотря на патологическую тягу флудить собственными фоточьками, он умудряется оправдать ожидания общественности весьма неплохими selca-снимками. Даже ярые недоброжелатели, которые охотно предпочли бы, чтобы он сгорел в аду, не могут не признать, что пламя вокруг него заполыхало бы не в пример жарче. Говоря о Хичоле, люди склонны описывать его как ‘ту злобную секси-сучку из, не помню, какой у нас фандом появился на этой неделе?’
Проблема в том, что Есон выкладывает фото ничуть не реже. Сказать по правде, в этом деле он давно превзошел бы Хичоля, не будь Есон в аниме-фандоме, который, если уж совсем начистоту, вышел из моды сто лет назад, и даже смелые инсинуации на тему жаркого sm-секса Гоку и Вегеты не спасают ситуацию. Говоря о Есоне, чаще всего употребляют фразу: “кто – а, погоди, этот?”
”кого нафиг волнует тупая Сейлор Мун в своем дурацком костюме?” – пишет Кюхен.
“но я не пишу фики по Сейлор Мун :\,” – возражает Есон.
“УБЕЙ СЕБЯ КЮ, СЕЙЛОР МУН РЕШАЕТ,” – пресекает дальнейший спор Хичоль и банит Кюхена ровно на один день и три минуты.
":OOOOO!" – возмущается Сонмин, когда до него доходят слухи о том, что сказал Кюхен. – “но см клееевая почему ты вечно такой вредный кю?”
Каждый раз, когда Есон вывешивает фик, полный графических описаний сексуальных фантазий, вплоть до насилия и жесткого bdsm, Рёук вычеркивает его из списка друзей. Однажды он даже написал порно с тентаклями. И каждый раз Рёук, с нетерпением ожидающий результата, подобно верной музе до последнего подбадривает его в процессе, не оставляя ни единого шанса творческому простою. Итог, однако, неизбежен – по достоинству оценив тяжкий труд автора, Рёук отправляет “я не могу быть причастным к этому ” и форматирует список избранного.
"DDDDD:" – отвечает Есон.
Но уже через несколько часов, получив сообщение “новые фотки!!!! Иди смотри!!!” от Есона, Рёук вновь добавляет его в друзья и спешит откомментить, какой он классный.
В такой ситуации Хичоль, как правило, вывешивает новые снимки, ненавязчиво привлекая всеобщее внимание к своей скромной персоне.
6.
“Меня беспокоит Хичоль,” – доверительно сообщает Канину Итук, - “мне кажется, фандом плохо на него влияет.”
“почему ты такая девчонка,” – недоумевает Канин.
“Нет, серьезно.”
“нет серьезно.”
“Почему ты пишешь как попало? В самом деле, я не хочу, чтобы интернет испортил и тебя.”
“КАКАЯ ЖЕ ТЫ ДЕВЧОНКА!” – добавляет новый комментарий в жж Итука сверкающим глиттером розовым шрифтом Канин – просто, чтобы подчеркнуть, до какой степени он прав.
Когда абсолютное большинство голосует за них, как за самый каноничный пейринг в фандоме, никто не удивлен.
7.
В том же треде происходит голосование ‘Монстр фандома’ (Хичоль) и ‘Главный зануда фандома’, в котором Шивон в числе первых претендентов, что повергает его в несказанное уныние.
“Но я ведь вовсе не скучный, правда?” – пытает он Хичоля.
“есть немного,” – безжалостно рушит его надежды тот, - “ты болтаешь только о религии. Кому это интересно?”
“Мне,” – отвечает Шивон, - "T_T"
“запости свою пикчу. Должно сработать.”
Шивон находит фотографию, сделанную, когда они виделись в последний раз и Хичоль заставил его позировать топлесс. Хичоль практически вынуждает его выложить снимок в сеть, и уже через несколько минут аккаунт засыпан восторженными посланиями толпы новообретенных поклонников, вроде: "ZOMG SO HOT!!1!" Рейтинг Шивона в ‘Самый секси фандома’ взлетает до невероятных высот, и вскоре, оставив остальных далеко позади, единственным его соперником становится Хичоль.
“Мне кажется, это противоречит моим религиозным убеждениям,” – замечает Шивон, когда топик уже готов свернуться.
Когда он все-таки обходит Хичоля, тот моментально отписывается от него, а следом и Есон, успешно перенявший эстафету за статус самого скучного фандомовца. Шивон передает обоим самые искренние извинения через Хангена, который считает, что заморачиваться из-за такой ерунды просто нелепо.
8.
Ханген апдейтит жж чрезвычайно редко, и всякий раз на китайском. Первые несколько минут Хичоль упрямо таращится на незнакомые иероглифы, после чего тянется кликнуть ярлык нового окна, всем своим видом выражая неудовольствие и бормоча под нос ругательства.
Сначала он пробует терзать словарь, но получает случайный набор слов о радугах и бабочках. Следующим шагом становится он-лайн переводчик. Результат превосходит самые смелые ожидания, потому что теперь в мешанине знаков не видно даже бабочек:
”Мы хотим их время от времени и уважать как истинно однояйцевый человек, мы знаем в действительности наши жизни смотрятся истощить. Как, лучше они? Мы, наверное, есть много вещей? Более тех влияя, так ли мы делаем, есть деньги, или более ленивое одобрение удовольствия хорошо? Меня что известно, возможно, будет отложен и будет положен и есть необходимость, которая достанет.”
Последним оплотом надежды обезумевшего Хичоля оказывается Шивон, которого он тормошит на предмет перевода. Шивон никогда не может обойтись без комментария о том, насколько пересказ самых тайных и личных мыслей и чувств других людей противоречит его религиозным убеждениям, заканчивая монолог “и потом, я не так уж хорошо знаю китайский”.
“пошел ты,” – в ярости печатает Хичоль и отправляется звонить Хангену.
“Какого черта, урод,” – орет он в трубку, едва Ханген успевает сказать ‘алло’. – “Что за херню ты там наваял? Ну ты кретин! Скажи по-человечески, я не могу перевести. Какого черта ты вечно пишешь на своем китайском?”
Обычно беседа сопровождается оглушительным грохотом, когда в метаниях в противоположные концы квартиры Хичоль умудряется запутаться в шнуре и свалиться. Иногда ему вовремя подворачивается кровать или диван, в менее удачные дни страдает незастланный ковром пол. К счастью, только Ханген удостаивается чести слышать его в такие моменты, но тот пишет исключительно по-китайски, поэтому, какая разница – все равно его никто не читает.
Хичоль утверждается в мысли, что именно Ханген должен оплачивать его телефонные счета.
9.
В свободное от чуткого руководства время Итук занят разнообразными переживаниями. Проблема заключается в том, что в своих шипперских увлечениях он напрочь забывает об окружающем мире, оказываясь самым стойким приверженцем того или иного пейринга за всю историю существования фандома как такового. Абсцесс длится в среднем недели две, а на третью он размахивает фанатским флажком на
fandom_wank, уверяя всех и каждого, что именно его ~*~отп~*~ – тру. Учитывая, что он – активный поборник гета, реакцию несложно предугадать – Хичоль забрасывает его лоллами, игнорируя посыл, Канин называет девчонкой и флеймит каждого, кто осмелится флеймить самого Итука, в то время как Сонмин влетает в тред, расшвыривая макросы налево, направо и прямо по курсу.При виде собственного ника в
fandom_wank он приходит в ужас, в панике забрасывая Канина входящими в ‘асечке’ на предмет того, не подает ли он дурной пример остальным членам коммьюнити, и как отреагируют новички из его френд-ленты, эти невиннейшие шестнадцати- и семнадцатилетние создания – хватит ли его педагогических способностей и врожденного такта убедить их, что в этом нет ничего предосудительного?"lol," – отвечает Канин, - “ты такой придурок. Но во всяком случае, ты хоть лучше Хичоля – в его фленте недавно мелькали и пятнадцатилетние, честно :|”
Как выясняется, Хичоль не особенно полагается на возрастные фильтры. Все это изрядно расшатывает нервную систему Итука.
10.
Оглядываясь назад, Кибом до сих пор не может толком объяснить, с какой стати он зафрендил Донхэ в ответ.
Кибом – один из мастодонтов. Его известность уступает только вездесущей популярности Хичоля. Однако холодная отстраненность не позволяет основной массе почитателей приблизиться к нему даже на дистанцию, допустимую главной Дивой всея фандома. Творческие изыски Кибома на порядок превосходят фики Хичоля: серьезные сюжеты, глубокий подтекст, отлично прописанные характеры, но сам автор никогда не отвечает на восторженные излияния ценителей его воображения, не пытается пойти на контакт с теми, кто френдит его ежедневно. В глубине души Кибом считает, что держаться за фандом глупо и бессмысленно, и уже давно отправился бы на поиски лучшей жизни, если бы не узнал о виртуалах – фейк-аккаунтах, занимающих около пяти процентов его нынешней фленты в две сотни подписчиков. Порой он умышленно разводит срач в комментах, чтобы понаблюдать, как совершенно незнакомые люди лезут в самую гущу скандала с целью защитить его авторское достоинство.
Для него фандом – очередное развлечение.
Поэтому когда Донхэ присылает риквест с фразой “пРиВеТ я ТеБя ДоБаВлЮ? ^___^” Кибом, не говоря ни слова, щелкает на add back – в тот момент перспектива кажется ему увлекательной. И он не ошибается – Донхэ действительно привносит в размеренную жизнь немало веселых минут, но немного не в том смысле, на который рассчитывал Кибом. Его журнал представляют собой занимательный микс отнюдь не глупых размышлений о смысле бытия и записей о пришельцах – до тех пор, пока периодически там не возникают жуткие pwp. Достаточно скоро Кибом убеждается, что идиотизм Донхэ распространяется исключительно на комментирование чужих записей.
“Зачем ты так печатаешь?” – однажды не выдерживает он.
“ЩиТо?” – тут же приходит ответ от Донхэ, - “о 4оМ тЫ гОвОрИш? ^__^”
Тяжело вздохнув, Кибом заносит новый контакт в клиент.
11.
Вскоре становится очевидно, что это самый глупый поступок в жизни Кибома, поскольку тот, кто оказался в контакт-листе Донхэ, автоматически приобретает статус лучшего друга, а с лучшими друзьями принято общаться каждый день. К счастью, здесь Донхэ периодически забывает о дикой манере чередования заглавных букв – Кибом не уверен, хватило бы его терпения на пятиминутное ожидание каждого ответа.
“аняня,” – приходит от Донхэ как-то вечером, - “мимими КИБОММИ!!!!!!!!!!!!!”
“что?” – раздраженно печатает Кибом.
“где ты живешь ^_____^”
“Я не собираюсь тебе говорить. Откуда мне знать, может ты сумасшедший серийный убийца.” То, что Донхэ сумасшедший, не вызывает сомнений, но на убийцу он точно не тянет. Ни один убийца, о которых он когда-либо слышал, и близко не походил на Донхэ.
“но я хо4у к тебе в гости ^____^”
“Какое счастье.”
“но ты мне так нравишься”
Поперхнувшись колой, Кибом переводит дух, после чего долго и тщательно протирает монитор. “Что?” – беззвучно вопрошает он, и повторяет вопрос уже для Донхэ.
“нет,” – приходит ответ, и Кибом вздыхает с облегчением, - “я тебя люблю!”
Он вновь заходится в приступе кашля, немедленно обновляя черный список. Через пять минут, в течение которых не происходит ровным счетом ничего, он снимает бан.
“Идиот.”
"^______^!" – реагирует Донхэ, и Кибом сперва даже блокирует его снова, но уже через неделю в блоге Донхэ красуется гигантский пост, состоящий из воплей детского восторга по поводу того, как клево у Кибома дома.
12.
Чжоу Ми всего лишь пытается поддерживать дружеские отношения со всеми, и в этом его главная проблема. Он добавляет в избранное каждого, любезно комментирует любые фики и вообще старается изо всех сил. Весь интернет, затаив дыхание, ждет, когда же состоится его знакомство с Хичолем. Ко всеобщему изумлению Хичоль приходит к выводу, что Чжоу Ми необычайно веселый и забавный в своем стремлении всем нравиться. Кроме того, давно привыкнув к исковерканному корейскому Хангена, он все понимает.
В какой-то момент случается неизбежное и Чжоу Ми френдит Кюхена, который, если судить по многочисленным предостережениям общих знакомых, крайне злобный, язвительный, но остроумный персонаж. Неудивительно, что Чжоу Ми ожидает увидеть как минимум эдакого Хичоля-младшего. К его огромному разочарованию, дневник Кюхена набит логами и разглагольствованиями об играх, в которые он играет. Не зная, как поддержать разговор, Чжоу Ми просит прощения за свое невежество.
“А ты еще кто такой?” – следует ответ Кюхена.
“Я добавил тебя на прошлой неделе.”
“Ok.”
Чжоу Ми честно пытается разобраться с жуткими продуктами мультимедиа, но его таланта в этой области определенно не хватает даже под неусыпным наблюдением Кюхена, который в конце концов заносит его в контакт-лист. Чжоу Ми не в состоянии даже следовать его инструкциям, поскольку специфический сленг заядлого игрока способны воспринимать разве что Хичоль и Кибом. Кюхен сдается достаточно быстро, и Чжоу Ми находит симулятор свиданий в местном магазине видеоигр. Это становится началом большой любви. Кюхен и в мыслях не допускает назвать игрой то, чему Чжоу Ми уделяет большую часть свободного времени, но тот не устает пылко благодарить его за то, что принес в его унылые будни бесконечный праздник, чередуя романтические марафоны с просмотром сентиментальных мелодрам, которыми доводит себя до слез.
“иногда я сомневаюсь, кто из вас должен был родиться женщиной – ты, Хичоль или Итук,” – пишет Кюхен.
”omg!” – незамедлительно рапортует Чжоу Ми, - “мне только что сделали предложение!”
13.
Чжоу Ми в самом деле нравится Кюхен, но иногда он его пугает. Кюхен вечно занят своими играми и у него не остается времени ни на что иное. Правда, он выкраивает несколько минут, чтобы перекинуться парой слов с Чжоу Ми – в основном поведать ему, как он похож на девчонку, а однажды даже позвонил, чтобы сообщить в трубку “Это просто неслыханно!” по-китайски, после того как Чжоу Ми опубликовал задушевный пост о совершенно душераздирающей драме, главная героиня которой умерла от рака. Кюхену не по вкусу ничего из того, что любит Чжоу Ми, и, тем не менее, он заходит в каждую его запись и болтает с ним ежедневно.
Но вовсе не это – причина страхов Чжоу Ми.
”я в видеочате с Куй Сянем,” – информирует он Хангена однажды вечером. – “мне кажется его компьютер неисправен, его выражение лица не меняется последние десять минут.”
“я в видеочате с хичолем,” – в свою очередь докладывает Ханген, - “мне кажется, его МОЗГ неисправен, зуб даю, он всерьез намерен устроить стриптиз.”
">
" – приходит месседж от Шивона, когда новость о предстоящем шоу доходит и до него. Хмыкнув, Хичоль отправляет ему приглашение в мультичат.“я тоже могу раздеться,” – предлагает Ханген, - “если тебе от этого станет легче.”
“Нет!” – кажется, даже буквы горят возмущением, - “Это противоречит моим религиозным убеждениям!”
“Всем похуй,” – не выдерживает Хичоль и стаскивает с себя футболку.
14.
Сонмин первый, кто добавляет Шиндона в друзья после того, как Шиндон поддерживает его в дискуссии о том, можно ли считать позицию Сейлор Мун женоненавистнической (позиция Сонмина выражалась посредством "няшно и всегда в розовеньком, что вам еще надо? ;___;"
. Чувак, ты классный! – подумал тогда Сонмин. Шиндон явно не испытывает проблем с чувством юмора, его блог – наглядное тому подтверждение, будь то воспоминания о невероятном количестве бывших девушек, описания подвигов на любовном фронте или перспектив карьерного роста в шоу-бизнесе и индустрии развлечений. Никто не верит ни единому его слову до тех пор, пока Сонмин не встречается с ним лично.“Обожемой заи!” – захлебываясь от эмоций, пишет он после. – “Это все правда! Девушки липнут к нему, будто к последнему платью от Гуччи на сезонной распродаже!”
":\" – выносит вердикт Канин, под впечатлением от выбранного сравнения.
“Танцует он тоже просто мега!” – тем временем делится Сонмин, и Ынхёк тотчас же пополняет ряды инет-фанатов.
“Вот бля,” – подводит итог Хичоль и, дождавшись, пока остальные добавят Шиндона, поступает так же, просто чтобы посмотреть, из-за чего весь этот шум.
В конце концов, все совершенно очарованы и, скорее всего, затащили бы Шиндона под венец, если бы a) были девушками, и b) жили в стране, где разрешены однополые браки. Разумеется, никто не говорит об этом Шиндону, но каждое новое известие об очередной подружке немного разбивает им сердца.
15.
Генри – настоящий нуб, и знает об этом – "I am a n00b" значится в его профиле, что лишь доказывает правомерность утверждения. Что, однако, нисколько не мешает Генри быть просто милашкой, а потому никто не имеет ничего против. И потом, он еще так молод, у него куча времени для постижения бездны премудрости Всемирной паутины. Ну, хочется надеяться.
Генри тоже пишет и, следует признать, весьма достойно. Его сюжеты немного банальны, но лирическая линия прописана сносно, концовки не лишены оригинальности, а диалоги героев – правдоподобности, все остальное придет с опытом. К сожалению, его фики никто не читает из-за жутких авторских напутствий.
“lol сильно не бейте, это мой первый фик но мне важно ваше мнение!! спс!
DDD!”Сонмин и Рёук – единственные, кто обращает внимание на его пробы пера, пребывая в уверенности, что Генри пусяшнее мягких игрушек Хелло Китти. Вне зависимости от фандома и пейринга, они поощряют любые творческие потуги юного автора, организовывая целые мини пиар-кампании в рек-постах – все еще безуспешно.
“ты просто обязан это прочесть!” – в отчаянии взывает к лучшему в душе Кюхена Сонмин, - “написано реально хорошо!”
“ты видел саммари?” – уточняет Кюхен, - “lol ни за что.”
“я уверен, что хорошо,” – неловко оправдывается Чжоу Ми, который в самом деле в это верит, - “но описание испортило весь настрой.”
Кибом и вовсе смеется над ним.
На всем пространстве фандома есть всего один человек, с интересом читающий даже Генри – просто потому, что Ынхёк читает все фики в сети вообще.
16.
Ынхёк год просидел в интернете, прежде чем открыл для себя жанр фанфикшн. Произошло это потому, что основная деятельность в тот период протекала в чатрумах и заключалась в полемике с Джунсу и кокетстве с epik_tablo двадцати девяти лет из США. Проверять ленту нет никакой необходимости, потому что любого можно найти в его контакт-листе. В поисках подходящей для аватара фотографии Криса Брауна он случайно натыкается на первый в своей жизни фик, о чем спешит уведомить буквально всех он-лайн пользователей.
"OMG ВЫ ВИДЕЛИ, ЭТО ПРОСТО СУПЕР!!!!!"
"lol," – от души веселится Сонмин, - “где ты был раньше.”
“лузер :\,” – сочувствует Джунсу. – “реально, когда ты уже подохнешь от размягчения мозга?”
"аняня!" – говорит epik_tablo.
Достаточно быстро немое восхищение перерастает в серьезную одержимость: Ынхёк вступает в каждое фикшн-коммьюнити и следующие две недели он потерян для общества, пока наверстывает упущенное. На третий день, отыскав в архиве раздел с высоким рейтингом, он переживает новый приступ безумия.
“Это так круто!” – делится он с Сонмином, - “прямо как ПОРНО, только НАПИСАННОЕ.”
“ну да,” – смеется Сонмин, - “это называется nc-17.”
"*____*"
“я тебе еще напишу,” – великодушно предлагает Сонмин, - “если хочешь.”
“ДАЙТЕДВЕ,” – Ынхёк в восхищении.
Несколько дней Сонмин затворничает, а когда, наконец, вывешивает продукт бессонных ночей в сеть, вся лента, закусив губы в предвкушении, щелкает на фейк-кат. Чтобы тут же в ужасе отпрянуть и лихорадочно закрыть все браузер-окна. Флафф в три тысячи слов, сюжет которого разворачивается вокруг любовного треугольника между любимыми мягкими игрушками Сонмина, разрешается совершено взрослым тройничком.
“ЧТО ЭТО ЗА НАХ,” – комментирует Канин, - “МИННИ ТЫ ЛОХ ЧТО ЗА ГОМОСЯТИНА?”
“ума не приложу, с какой стати я до сих пор с тобой разговариваю,” – по-дружески поддерживает Кюхен.
“ЧТО ЗА НАХ,” – спешит с рецензией Ынхёк, - “МИННИ ЭТО ЗДОРОВО, Я ТАК ТЕБЯ ЛЮБЛЮ ♥ ПОЧЕМУ ТЫ ТАКОЙ КЛАССНЫЙ? ПЕШЫ ИЩО ПЛИЗ!”
“ЧТО ЗА НАХ,” – пишет Хичоль, - “ХЁК ТЫ ГРЕБАНЫЙ ПРИДУРОК ВООБЩЕ НЕ ПОНИМАЮ, ЗАЧЕМ Я С ВАМИ ВСЕМИ ОБЩАЮСЬ.”
17.
Если говорить об опыте пребывания в фандоме и интернете в целом, Хичоля можно по праву считать самым продвинутым. Он первый начинает писать о любых понравившихся героях, осыпая насмешками последователей, не стесняясь, ежедневно троллит всех и вся и не испытывает ни малейших неудобств, называя людей идиотами. Хичоль уж точно знает, что делает – тем мощнее оказывается шок, когда в один далеко не самый прекрасный день он сообщает Хангену, что намерен встретиться с девушкой-собеседницей из чата. Сказать, что Ханген поражен – не сказать, по сути, ничего.
"wtf," – лихорадочно печатает он, - “ты хоть раз говорил с ней за пределами чата?”
“нет,” – признается Хичоль, - “но она хорошенькая! она и фотку мне прислала!”
“но откуда ты знаешь, что это именно она? :\” – старается не выдать отчаяния Ханген. Вместо ответа приходит несколько фотографий. Несмотря на юный возраст, девушка действительно производит впечатление.
“ее зовут Сохи,” – не унимается Хичоль, - “ей шестнадцать и она хочет стать певицей!”
“Хичоль, на самом деле это может быть кто угодно,” – не строя иллюзий о своих способностях к внушению по интернету, Ханген вовлекает в беседу Шивона, чей талант в этой области давно не знает равных.
“Хён,” – с ходу берет быка за рога Шивон, - “как ты можешь быть уверен, что это не парень, притворяющийся девушкой?”
“ну и что,” – Хичолю явно нечем аргументировать, - “зато она красивая!”
":\" – горестно восклицает Ханген, готовый признать поражение.
“ладно,” – тем временем продолжает Хичоль, - “но если я забью на нее, мне нужно чем-то утешиться.”
”и не мечтай, я не собираюсь тащиться к тебе из самого Китая,” – пишет Ханген, - “блин, у меня даже денег таких нет.”
“Шивонни может посодействовать!” – тут же предлагает Хичоль.
">
" – протестует Шивон, - “что-то мне подсказывает: то, что ты задумал однозначно расходится с моими религиозными убеждениями.”“раньше тебя это не останавливало~”
В конце концов, Шивон оплачивает перелет Хангена в Южную Корею и оба они оказываются дома у Хичоля. На борьбу с неожиданно нависшей угрозой в лице подозрительной юной он-лайн соблазнительницы брошены все передовые силы, и план ‘перехват’ в кои-то веки дает результаты. Еще какие. В итоге, Ханген задерживается в гостях на целую неделю.
18.
В течение этой недели коллективно решается, что грех не воспользоваться моментом и не собраться всей тусовкой. Кое-кто – в основном, Кюхен, но частично Хичоль и Ханген – выкупает билет для Чжоу Ми, когда внезапно выясняется, что Генри все это время жил в одном доме с Донхэ. Они договариваются встретиться на главной площади – Хангену приходится воспользоваться машиной Хичоля, чтобы забрать Чжоу Ми из аэропорта и не дать последнему окончательно потеряться в толпе. Очень скоро всем становится ясно, почему они никогда не делали ничего подобного раньше.
Генри пропал. Он ведь совсем маленький – во всех смыслах, потому немудрено, что никто не обратил внимания, когда он отстал, если Хичоль затеял перепалку с Есоном, желая самостоятельно решить, куда им всем пойти, а оказавшийся поблизости Итук тщетно пытался их разнять, пока стоящие в сторонке Ханген с Шивоном делали вид, что все в порядке. Заигрываний Кюхена и Чжоу Ми не заметил бы только слепой, Кибом, занятый примерно тем же с Донхэ, мысленно проходил тест на гетеросексуальность, в то время как Шиндон, Сонмин и Ынхёк, томившиеся в ожидании коллегиального вердикта дальнейшего маршрута, заскочили в ближайшее кафе выпить чего-нибудь на дорожку. Неудивительно, что когда Рёук вышел из туалета, в пропаже Генри обвинили именно его.
Итук немедленно впадает в панику, не реагируя ни на какие доводы Канина.
“Он же такой маленький!” – причитает Итук.
“Но он живет в этом городе!” – перекрикивает его Канин.
“Эм,” – раздается голос и, обернувшись, они видят Генри – живого и невредимого, с пакетом в руках. – “Я купил кое-чего пожевать, ничего?”
От облегчения Итук практически падает в обморок; Сонмин прижимает голову Генри к своей груди с таким энтузиазмом, будто вознамерился ее оторвать. Мгновенно решается, что повторения сходки никогда не будет, а если и будет, то не такой огромной толпой. Ни у кого не возникает сомнений, кто и с кем встретится в следующий раз; Кюхен и Чжоу Ми исчезают до конца дня, а ближе к ночи Донхэ постит фотографию Кибома без футболки, которую почти все успевают сохранить, прежде чем Кибом заставляет Донхэ удалить все улики.
По крайней мере, все думают, что Кибом без футболки – ведь никто, кроме фотографа, не знает, какие еще детали гардероба отсутствовали в тот момент.
19.
[11.04pm] SexGod: Что ты хочешь?
[11.04pm] FISHY!: у меня идея
[11.05pm]SexGod: Мне не нравится, как это звучит.
[11.05pm] FISHY!: нет хорошая!
[11.05pm] SexGod: ...
[11.06pm] FISHY!: давай займемся киберсексом!
[11.06pm] SexGod: has signed off.
[11.08pm] SexGod: has signed on.
[11.08pm] SexGod: ...Зачем?
[11.09pm] FISHY!: потому что я хочу! ^__^
[11.10pm] SexGod: has signed off.
[11.13pm] SexGod: has signed on.
[11.13pm] SexGod: ...Почему ты такой странный?
[11.15pm] FISHY!: А почему тебе кажется странным то, что я хочу заняться с тобой сексом?
[11.16pm] SexGod: Окей, но что это с твоей орфографией внезапно?
[11.17pm] FISHY!: Что мне хочется трогать тебя везде, где только можно?
[11.18pm] FISHY!: Что мне хочется целовать тебя так, как в прошлый раз?
[11.19pm] SexGod: ...
[11.21pm] FISHY!: Тебя возбуждает моя орфография?
[11.23pm] FISHY!: Или это от мысли о том, чтобы хорошенько отыметь меня, твои руки уже у тебя в трусах?
[11.24pm] SexGod: Блять.
[11.25pm] FISHY!: Я уже говорил, что сижу здесь совсем без одежды?
[11.26pm] SexGod: бляблябля
[11.26pm] SexGod: Ладно, знаешь что, я тебе сейчас позвоню.
[11.27pm] SexGod: has signed off.
[11.28pm] FISHY!: has signed off.
20.
Порой Хичолю кажется, что он воспринимает все слишком серьезно. Кому в реальном мире есть дело до гомосексуального подтекста американских телевизионных передач или сколько раз ты засветился в том или ином сообществе? В реальном мире писательские способности не оцениваются по тому, насколько удачно удается выстроить линию развития романтических отношений между героями японского аниме – можно с успехом взять любой из фиков Есона, переписать его, заменив сцены секса более реалистичным содержанием, и по-прежнему никому не будет до этого дела. В реальном мире со всем своим гонором и пафосом он бы так просто не отделался (вернее, это весьма вероятно, но не одно и то же) без того, чтобы кто-то не порекомендовал засунуть подобные замашки куда подальше.
Вот почему он так любит интернет. Можно не сдерживаться, потому что никого в сети не интересует, что происходит там, в реальной жизни. Он может писать о чем душе угодно, и не будет осужден никем, за исключением Шивона, который тоже не в счет, поскольку мало что в этом мире не подверглось его праведной критике. Он может себе позволить воспринимать это всерьез в режиме он-лайн, потому что он – Ким Хичоль, которого побаивается весь фандом, не теряя при этом веры в то, что в глубине души он такой клевый, стоит только узнать его получше. Он и не сомневается, что так не будет продолжаться вечно. Людям быстро становится скучно и они забывают о тебе. Но пока есть возможность, он намерен оттянуться по полной.
[07.51pm] Cinderella: хз.
[07.52pm] Cinderella: если я выложу этот фик, Шивон перестанет со мной общаться?
[07.52pm] 中國人: что ты хочешь, чтобы я сказал?
[07.53pm] Cinderella: будем надеяться что да
[07.54pm] Cinderella: к тому же, если все окажется совсем плохо он может попытаться убедить меня покаяться в грехах
[07.55pm] 中國人: я тоже не знаю
[07.55pm] 中國人: а там есть секс?
[07.56pm] 中國人: и связывание?
[07.57pm] Cinderella: lol тебе
[10.04pm] Horse~: has signed on
[10.05pm] Horse~: ХЁН.
[10.06pm] Horse~: ЭТО ПРОТИВОРЕЧИТ МОИМ РЕЛИГИОЗНЫМ УБЕЖДЕНИЯМ >
@темы: PG13, translate, AU, fanfiction
четверг, 10 января 2013
интуит - эмпат - волшебник
Автор: lis ...
Фэндом: Super Junior
Персонажи: Канин/Итук
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, POV, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 3 страницы
Статус: закончен
Описание:
Здравствуй, дневник, старик! Я так давно тебя не открывал. Даже тоскливо стало. Знаешь, со времен моей юности я не вел тебя и, наверное, так бы и не открыл, если бы не сегодняшний случай.
Посвящение:
тем, кто любит КанТукков~
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите ссыль.
Примечания автора:
Мне просто захотелось написать это.
Правда идея пришла давно и писаться началось давно и затянулось на долгие 2 месяца.
На Фикбуке
"Can't Stop Loving You "
"Здравствуй, дневник, старик! Я так давно тебя не открывал. Даже тоскливо стало. Знаешь, со времен моей юности я не вел тебя и, наверное, так бы и не открыл, если бы не сегодняшний случай. Я, кажется, встретил его. Я, конечно, могу ошибаться, но я не смог бы забыть тех огней в глазах и через 10, даже 20 лет. А сегодня я столкнулся с неизвестным мужчиной, он случайно задел меня плечом, когда выходил из метро, но когда мы пересеклись взглядами, то по его виду можно было сказать, что он как - будто узнал меня. Он смотрел на меня всего лишь несколько мгновений, но таким проникновенным был его взгляд, что я даже сглотнул вязкий ком слюны. В его глазах я заметил те же огни, что раньше мог видеть ежедневно... Хотя, может я снова ошибаюсь, зрение - то у меня всегда" не очень" было..."
***
- Эй, Чонсу - хен, что ты делаешь? - Брюнет, с хрипотцой в голосе, обнял со спины тонкокостного крашенного шатена, согнувшегося над книгами и тетрадями, заглядывая тому за плечо.
- Ким Енун, тебя не учили, что в библиотеке нельзя шуметь и мешать остальным учиться? - Со спокойным тоном ответил парень в очках, выпрямляясь, но не скидывая с себя приятно тяжеловатых рук брюнета.
- Не будь занудой, хен~ - Закатив глаза поник тот, выпуская из объятий парня и садясь с ним рядом на стул, взяв в руки какой - то учебник. - История культуры древнего Китая?! - С удивлением вопросил парень, покосившись на хена, как на самого последнего в мире извращенца. - Тебе что, больше нечем заняться в пятницу?
- Ну, вот, не начинай...- Парень взялся за голову, приготовившись выслушивать.
- Нет, но ты же сам подумай! - Подскочил на месте Канин, как называл его друзья частенько, повысив голос. На него сразу же "зашикали", что заставило его опуститься обратно на стул, фыркнув.
- Ладно, что ты можешь предложить? - Поинтересовался старший, подцепив пальцами очки, стянув их с носа и посмотрел на донсэна.
Енун молчал, а потом склонившись к уху старшего прошептал: "А вот пойдем и увидишь...".
- Ну, хен, ну правда, идём.
- Покажи эгьё. - Приподняв уголок губ в легкой улыбке, попросил Итук.
Ким замер на месте с окаменевшим лицом.
- Что?! - Коротко переспросил он, теперь неуверенно поглядывая по сторонам. - Хен, ты что, совсем "того" стал от своей учебы?
- Пока не покажешь, не сдвинусь с места. - Твердо ответил парень и для правдоподобности взял в руки вышеуказанную литературу по культуре древнего Китая, собираясь вновь надеть очки.
- Хен, ну, может потом?
В ответ Пак лишь отрицательно мотнул головой, открыв страницу книги, где была закладка.
- Итук - хен! - Шепотом прикрикнул на парня младший.
- М-м. - Вновь отрицание.
- Ладно...- Енун огляделся в очередной раз и, убедившись, что никто не смотрит, сложил руки над головой, изображая сердце. - Доволен?! - Недовольно пробурчал он, опуская руки.
- Я не видел. - С легкой досадой произнес тот, повернув к парню голову. - Повторишь? - Все та же легкая улыбка с очаровательной ямкой на левой щеке.
- Твои проблемы, а теперь пошли! - Канин стал в нетерпении собирать вещи хена и складывать их в его же сумку.
Чонсу улыбался, собирая оставшиеся книжки, думая, куда же его хотят повести.
- Сейчас, пойду сдам учебник и вернусь.
Брюнет же, с победным "Yes!", поднялся со стула и, дождавшись хена, двинулся на выход.
Ехать нужно было на метро, поэтому парни спустились на подземную площадку, где дожидались транспорт. Им повезло ехать в почти пустом вагоне, поэтому они забились в углу на сидениях. Чонсу не любил долго ехать, поэтому он частенько коротал время за интересной книгой, а сейчас таковой не было и он воспользовался плечом донсэна, задремав, удобно умостив голову. Тот же был не против, чувствуя, как приятно щекочут волосы любимого его шею, а обоняние улавливает легкие ноты шампуня и чего - то еще.
Ехали они достаточно долго, так как, когда они поднялись со станции, небо уже было затянуто. Тукки еще до конца не очнулся, цепляясь за руку друга и потирая глаза, но когда его взгляд прояснился, то он сначала не поверил увиденному.
- Парк аттракционов?! - Недоверчиво поинтересовался парень, но улыбка озарила его лицо.
Ответом ему послужил кивок, а после, Канин подхватил Чонсу под ручку и потащил веселиться. Людей было достаточно, пахло сладкой ватой, светящиеся лампочки привлекали к себе взгляд, а рука в руке давали свое особое, интимное тепло.
- О, хен, смотри! - Енун той же рукой, которой держал Итука указал на кабинку для моментальных фото, отчего того чуть дернуло. - Пошли, сфоткаемся!
Ответить он, конечно же, не успел, так как в доли секунды был впихнут в пустую кабинку. На лице его улыбка появилась только после 2 щелчка камеры. Да и как же не улыбнуться, когда тебя обнимают так приятно и еще и шепчут на ушко просьбу: "Хен, ну улыбнись же мне на память..".
После, они ели сладости, кормили друг друга мороженым и развлекались на различных аттракционах. Вплоть от детского паровозика, в котором они смеялись так, что дети, катающиеся рядом неотрывно на них смотрели и закрывали уши от пронизывающего смеха Чонсу и до центрифуги на которой, все тот же, Чонсу орал будто его режут, при чем орал матом, от чего Канин сначала не поверил своим ушам, а потом снова разразился смехом, не забывая крепко держаться и придерживать любимого.
Вдоволь накатавшись, они уже собирались уходить, но Енун потянул хена в противоположную от выхода сторону. Тот потягивая прохладный апельсиновый сок совсем не сопротивлялся, неспешно переставляя ноги и смотря на спину впереди идущего Канина.
Он улыбался и думал, что счастливее дня в его жизни еще не было. Он провел с любимым человеком остаток дня и, кажется, впереди еще их ждет вся ночь.
Когда они остановились, Итук сначала не понял, а потом проследил за рукой любимого, которой он указывал вверх.
- А напоследок, мы просто обязаны на нем прокатиться...
Да, на колесе обозрения ему еще не доводилось кататься и, знающий об этом Канин, просто не мог проигнорировать сей факт.
Когда они сели в подъехавшую открытую кабинку и тронулись вверх, Чонсу просто вжался в младшего, прихватив его под ручку и зажмурился.
- Хен? - Вопросительно протянул парень.
- Я...я боюсь..высоты! - Проскулил тот, не разжимая хватки. - Я..очень..боюсь!
- А почему же тогда согласился прокатиться? Я не знал, прости.
- Нет - нет, ничего, я смогу!
Четверть пути они и ехали так, но когда они стали приближаться к самому верху, Канин тряхнул Тукки и попросил открыть глаза, но тот отказался, уткнувшись носом в плечо любимого.
- Ну же, милый~ - Он коснулся пальцами щеки хена и, скользнув пальцами на подбородок, приподнял лицо. - Давай, посмотри на меня.
Почувствовав теплые прикосновения, Чонсу просто не смог на них не отреагировать, а еще и этот голос...
С легким содроганием ресниц, веки приоткрылись, но не успел взгляд сфокусироваться, как его губы накрыли чужие мягкие губы, от которых глаза вновь прикрылись. Тело впало в невесомость, а по спине пробежались мурашки, сосредотачивая весь жар тела лишь на губах. Однако, неожиданно начавшийся поцелуй, так же неожиданно и оборвался, а потом ушко защекотал уже привычный шепот:
- Оглянись.
И он оглянулся, забыв про свой страх. Перед взором открылся город, да что там город, сейчас перед ним открылся весь мир.
Тогда, перед ним открылось все, что только можно, даже сердце и душа того, кто помог ему открыть то, чего он так боялся.
А через несколько месяцев это все закончилось.
Закончилась учеба. Закончилось детство. Началась взрослая жизнь со своими "надо" и "должен". Канин хотел быть военным и он ушел в армию. Отец Чонсу взвалил на плечи сына обязанности директора фирмы, скоропостижно скончавшись. Как послушный сын, тот конечно же принял эти условия и потащил груз, будучи не совсем опытным, но умным и быстро обучающимся.
Как бы не было это печальным и тяжким, но роман этих обоих завершился. Да, это были лучшие моменты, однако они были обречены.
***
- Папа, папочка, - в комнату вбежала маленькая девочка, шлепая босыми ножками по паркету, - мамочка сказал, что уже пора кушать.
- Да, милая, я уже иду. - Отозвался тот и, поднявшись с кресла, подхватил дочку на руки, легонько шлепнув по попе. - Не ходи босиком, простынешь. И тогда прилетит злой дракон и сделает амнянмнмнм...- он нежно и в шутку стал покусывать губами плечо девчушки. Та же в свою очередь заливалась звонким смехом.
А в самом нижнем ящике его рабочего стола, на самой последней странице его личного дневника лежала пластинки из 5 фотографий, где на третьем фрагменте он улыбался так, как не улыбался еще никогда в жизни, пребывая в самых теплых объятиях на свете.
Фэндом: Super Junior
Персонажи: Канин/Итук
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, POV, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 3 страницы
Статус: закончен
Описание:
Здравствуй, дневник, старик! Я так давно тебя не открывал. Даже тоскливо стало. Знаешь, со времен моей юности я не вел тебя и, наверное, так бы и не открыл, если бы не сегодняшний случай.
Посвящение:
тем, кто любит КанТукков~
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите ссыль.
Примечания автора:
Мне просто захотелось написать это.
Правда идея пришла давно и писаться началось давно и затянулось на долгие 2 месяца.
На Фикбуке
"Can't Stop Loving You "
"Здравствуй, дневник, старик! Я так давно тебя не открывал. Даже тоскливо стало. Знаешь, со времен моей юности я не вел тебя и, наверное, так бы и не открыл, если бы не сегодняшний случай. Я, кажется, встретил его. Я, конечно, могу ошибаться, но я не смог бы забыть тех огней в глазах и через 10, даже 20 лет. А сегодня я столкнулся с неизвестным мужчиной, он случайно задел меня плечом, когда выходил из метро, но когда мы пересеклись взглядами, то по его виду можно было сказать, что он как - будто узнал меня. Он смотрел на меня всего лишь несколько мгновений, но таким проникновенным был его взгляд, что я даже сглотнул вязкий ком слюны. В его глазах я заметил те же огни, что раньше мог видеть ежедневно... Хотя, может я снова ошибаюсь, зрение - то у меня всегда" не очень" было..."
***
- Эй, Чонсу - хен, что ты делаешь? - Брюнет, с хрипотцой в голосе, обнял со спины тонкокостного крашенного шатена, согнувшегося над книгами и тетрадями, заглядывая тому за плечо.
- Ким Енун, тебя не учили, что в библиотеке нельзя шуметь и мешать остальным учиться? - Со спокойным тоном ответил парень в очках, выпрямляясь, но не скидывая с себя приятно тяжеловатых рук брюнета.
- Не будь занудой, хен~ - Закатив глаза поник тот, выпуская из объятий парня и садясь с ним рядом на стул, взяв в руки какой - то учебник. - История культуры древнего Китая?! - С удивлением вопросил парень, покосившись на хена, как на самого последнего в мире извращенца. - Тебе что, больше нечем заняться в пятницу?
- Ну, вот, не начинай...- Парень взялся за голову, приготовившись выслушивать.
- Нет, но ты же сам подумай! - Подскочил на месте Канин, как называл его друзья частенько, повысив голос. На него сразу же "зашикали", что заставило его опуститься обратно на стул, фыркнув.
- Ладно, что ты можешь предложить? - Поинтересовался старший, подцепив пальцами очки, стянув их с носа и посмотрел на донсэна.
Енун молчал, а потом склонившись к уху старшего прошептал: "А вот пойдем и увидишь...".
- Ну, хен, ну правда, идём.
- Покажи эгьё. - Приподняв уголок губ в легкой улыбке, попросил Итук.
Ким замер на месте с окаменевшим лицом.
- Что?! - Коротко переспросил он, теперь неуверенно поглядывая по сторонам. - Хен, ты что, совсем "того" стал от своей учебы?
- Пока не покажешь, не сдвинусь с места. - Твердо ответил парень и для правдоподобности взял в руки вышеуказанную литературу по культуре древнего Китая, собираясь вновь надеть очки.
- Хен, ну, может потом?
В ответ Пак лишь отрицательно мотнул головой, открыв страницу книги, где была закладка.
- Итук - хен! - Шепотом прикрикнул на парня младший.
- М-м. - Вновь отрицание.
- Ладно...- Енун огляделся в очередной раз и, убедившись, что никто не смотрит, сложил руки над головой, изображая сердце. - Доволен?! - Недовольно пробурчал он, опуская руки.
- Я не видел. - С легкой досадой произнес тот, повернув к парню голову. - Повторишь? - Все та же легкая улыбка с очаровательной ямкой на левой щеке.
- Твои проблемы, а теперь пошли! - Канин стал в нетерпении собирать вещи хена и складывать их в его же сумку.
Чонсу улыбался, собирая оставшиеся книжки, думая, куда же его хотят повести.
- Сейчас, пойду сдам учебник и вернусь.
Брюнет же, с победным "Yes!", поднялся со стула и, дождавшись хена, двинулся на выход.
Ехать нужно было на метро, поэтому парни спустились на подземную площадку, где дожидались транспорт. Им повезло ехать в почти пустом вагоне, поэтому они забились в углу на сидениях. Чонсу не любил долго ехать, поэтому он частенько коротал время за интересной книгой, а сейчас таковой не было и он воспользовался плечом донсэна, задремав, удобно умостив голову. Тот же был не против, чувствуя, как приятно щекочут волосы любимого его шею, а обоняние улавливает легкие ноты шампуня и чего - то еще.
Ехали они достаточно долго, так как, когда они поднялись со станции, небо уже было затянуто. Тукки еще до конца не очнулся, цепляясь за руку друга и потирая глаза, но когда его взгляд прояснился, то он сначала не поверил увиденному.
- Парк аттракционов?! - Недоверчиво поинтересовался парень, но улыбка озарила его лицо.
Ответом ему послужил кивок, а после, Канин подхватил Чонсу под ручку и потащил веселиться. Людей было достаточно, пахло сладкой ватой, светящиеся лампочки привлекали к себе взгляд, а рука в руке давали свое особое, интимное тепло.
- О, хен, смотри! - Енун той же рукой, которой держал Итука указал на кабинку для моментальных фото, отчего того чуть дернуло. - Пошли, сфоткаемся!
Ответить он, конечно же, не успел, так как в доли секунды был впихнут в пустую кабинку. На лице его улыбка появилась только после 2 щелчка камеры. Да и как же не улыбнуться, когда тебя обнимают так приятно и еще и шепчут на ушко просьбу: "Хен, ну улыбнись же мне на память..".
После, они ели сладости, кормили друг друга мороженым и развлекались на различных аттракционах. Вплоть от детского паровозика, в котором они смеялись так, что дети, катающиеся рядом неотрывно на них смотрели и закрывали уши от пронизывающего смеха Чонсу и до центрифуги на которой, все тот же, Чонсу орал будто его режут, при чем орал матом, от чего Канин сначала не поверил своим ушам, а потом снова разразился смехом, не забывая крепко держаться и придерживать любимого.
Вдоволь накатавшись, они уже собирались уходить, но Енун потянул хена в противоположную от выхода сторону. Тот потягивая прохладный апельсиновый сок совсем не сопротивлялся, неспешно переставляя ноги и смотря на спину впереди идущего Канина.
Он улыбался и думал, что счастливее дня в его жизни еще не было. Он провел с любимым человеком остаток дня и, кажется, впереди еще их ждет вся ночь.
Когда они остановились, Итук сначала не понял, а потом проследил за рукой любимого, которой он указывал вверх.
- А напоследок, мы просто обязаны на нем прокатиться...
Да, на колесе обозрения ему еще не доводилось кататься и, знающий об этом Канин, просто не мог проигнорировать сей факт.
Когда они сели в подъехавшую открытую кабинку и тронулись вверх, Чонсу просто вжался в младшего, прихватив его под ручку и зажмурился.
- Хен? - Вопросительно протянул парень.
- Я...я боюсь..высоты! - Проскулил тот, не разжимая хватки. - Я..очень..боюсь!
- А почему же тогда согласился прокатиться? Я не знал, прости.
- Нет - нет, ничего, я смогу!
Четверть пути они и ехали так, но когда они стали приближаться к самому верху, Канин тряхнул Тукки и попросил открыть глаза, но тот отказался, уткнувшись носом в плечо любимого.
- Ну же, милый~ - Он коснулся пальцами щеки хена и, скользнув пальцами на подбородок, приподнял лицо. - Давай, посмотри на меня.
Почувствовав теплые прикосновения, Чонсу просто не смог на них не отреагировать, а еще и этот голос...
С легким содроганием ресниц, веки приоткрылись, но не успел взгляд сфокусироваться, как его губы накрыли чужие мягкие губы, от которых глаза вновь прикрылись. Тело впало в невесомость, а по спине пробежались мурашки, сосредотачивая весь жар тела лишь на губах. Однако, неожиданно начавшийся поцелуй, так же неожиданно и оборвался, а потом ушко защекотал уже привычный шепот:
- Оглянись.
И он оглянулся, забыв про свой страх. Перед взором открылся город, да что там город, сейчас перед ним открылся весь мир.
Тогда, перед ним открылось все, что только можно, даже сердце и душа того, кто помог ему открыть то, чего он так боялся.
А через несколько месяцев это все закончилось.
Закончилась учеба. Закончилось детство. Началась взрослая жизнь со своими "надо" и "должен". Канин хотел быть военным и он ушел в армию. Отец Чонсу взвалил на плечи сына обязанности директора фирмы, скоропостижно скончавшись. Как послушный сын, тот конечно же принял эти условия и потащил груз, будучи не совсем опытным, но умным и быстро обучающимся.
Как бы не было это печальным и тяжким, но роман этих обоих завершился. Да, это были лучшие моменты, однако они были обречены.
***
- Папа, папочка, - в комнату вбежала маленькая девочка, шлепая босыми ножками по паркету, - мамочка сказал, что уже пора кушать.
- Да, милая, я уже иду. - Отозвался тот и, поднявшись с кресла, подхватил дочку на руки, легонько шлепнув по попе. - Не ходи босиком, простынешь. И тогда прилетит злой дракон и сделает амнянмнмнм...- он нежно и в шутку стал покусывать губами плечо девчушки. Та же в свою очередь заливалась звонким смехом.
А в самом нижнем ящике его рабочего стола, на самой последней странице его личного дневника лежала пластинки из 5 фотографий, где на третьем фрагменте он улыбался так, как не улыбался еще никогда в жизни, пребывая в самых теплых объятиях на свете.
@темы: Kangin, Leeteuk, PG13, fanfiction
четверг, 11 октября 2012
oppa au style
Здравствуйте! Приглашаем вас участвовать в нашем KPOP АУ-ФЕСТЕ!
размещение рекламы согласовано с администрацией
вторник, 09 октября 2012
гений ты,гений я - место нам в сортире
Название : Фруктовое молоко
Автор: capitan_uepi
Бета: LeeMinka
Фэндом: Super Junior
Персонажи: Кюхён/Сонмин
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Юмор, Детектив, Повседневность, AU, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Они не виделись с Кюхёном целых два дня. Для Сонмина не было новостью то, что его парень до сумасшествия ревнив. До тёмных пятен перед глазами, до кровавых следов на ладонях, в крепко стиснутых кулаках...
Публикация на других ресурсах:
Текст вам, ссылка мне.
Примечания автора:
Предупреждение : необычный Кюхёно-Холмс, трын-трава. Нечто, что, я надеюсь, вам понравится.
Проглядывается некая парцелляция или обрывистость предложений... таков был план >=D
Enjoy.
ficbook.net/readfic/419895
Фруктовое молоко
Они не виделись с Кюхёном целых два дня. Для Сонмина не было новостью то, что его парень до сумасшествия ревнив. До тёмных пятен перед глазами, до кровавых следов на ладонях, в крепко стиснутых кулаках.
- Кюхён?
В ответ – тишина. Молчат приборы, стены, сам воздух. Его не было всего два дня. Сонмин идёт дальше по коридору. В квартире тускло. Пробивающиеся сквозь окна лучи солнца освещают пылинки, заполнившие пространство. Дверь в спальню закрыта, в холодильнике всё те же продукты, что купил пару-тройку дней назад Мин. Парень, сокрушённо вздохнув, выбрасывает жутко пахнущие остатки молока. Замечает игрушечный пистолет. В морозилке?... Ставит кастрюлю с водой на плиту. Всё-таки слишком тихо.
- Кюхён?
Он наверняка здесь. Сидит у себя в комнате. Или лежит, бездумно разглядывая потолок, скрестив пальцы и поджимая замёрзшие ступни. На голове бардак. Только Мин может уговорить этого остолопа заботиться о себе. Кюхён - он такой. Увлечённый, гений, гуляющий сам по себе. Отдельно от мира.
- БА-БАХ!
Сонмин замирает, но уже через секунду кидает ложку и быстрым шагом идёт в комнату своего парня. Медленно открывает дверь. Та не скрипит, приоткрывается и врезается во что-то. Дальше не поддаётся.
Кюхён не лежит. И даже не сидит. Ходит из одного угла в другой. Хмыкает, не замечает свалившийся стул. В комнате бардак.
- Кюхён?
Тот ничего не замечает, не прекращает своего занятия. Только поднимает голову и прикрывает глаза, шевеля губами.
- Что здесь происходит?
Сонмина здесь нет. Есть Кюхён и его мысли. Его работа. Психопат – так говорят. Мин, с расширившимися от шока глазами, разглядывает преобразовавшуюся в нечто комнату. Все стены занавешены фотографиями , бумажками и вырезками из популярных журналов. Взгляд вошедшего мечется от одного снимка к другому. Мин смотрит, и , наконец, замечает.
На рабочем столе лежит фотография. Она больше всех остальных, чище, аккуратней. На ней изображен Сонмин, который ярко и тепло улыбается миловидной девушке. Двоюродной сестре, которая приезжает к брату в лучшем случае раз в год. Только вот Кюхён этого не знает.
- Кю, не бесись, я могу всё объяснить… - начинает Сонмин и тут же цыкает, прикусывая кончик языка. Стоп. Нет. Ошибка. Разговор не может так начаться. Нельзя… поздно.
Кюхён резко останавливается и глядит прямо на Мина. Сканирует его, сверлит своим обжигающим тёмным взглядом. Хмыкает, срывается, продолжает ходить по комнате, что-то бурча себе под нос. В ход идут руки: одна вскинута в защитном жесте, вторая – перед грудью, словно Кюхён что-то кому-то доказывает. Взгляд не может остановиться, перебегая с одного предмета на другой. Обкурился?...
«Нет, - думает Мин, - не пахнет. За пару дней из этой душегрейки не выветрилось бы». Сонмин принюхивается и понимает: горит Кюхён, его мысли, жесты, горит комната и воздух. Мин абсолютно растерян. Сейчас – жалок.
Кюхён застывает. Как и был, с открытым ртом. Затем вдруг подлетает к Сонмину и смотрит на него сверху вниз. Кюхён всегда любил своё превосходство. Мнимое, ненастоящее.
Он берёт лицо Мина в ладони и сильно сжимает. Больно. На губах парня дыхание Кю.
- Ты ведь не понимаешь, да?
«Нет, - хочет ответить Мин, - нихрена не понимаю». Кюхён видит ответ в его распахнутых от страха и непонимания глазах. Начинает говорить.
- Хёкдже, мать его, обожает ягодное молоко, ты ведь знаешь. Итук тоже. На кухне в тот день зависал Шиндон. Но ты ведь знаешь, что Донхэ в этот же день обедал в университетской общаге? Это мог быть только Итук. Молоко пропало. Хёкдже зол на Донхэ. Но на ужин были фрикадельки! И Реук приготовил компот с джин-тоником. И никто, повторяю, НИКТО не заметил молочные капли на воротнике Чонуна! Так почему ты обедал с НЕЙ?!
Кюхён кричит и, всё так же сжимая Мина, отталкивает его так, что тот отшатывается и врезается в стену. Больно. В голове бардак. Упала стопка с дисками, на кухне шипит вода. Кюхён сошёл с ума. При чём тут Чонун?
Кюхён тяжело дышит, срывается, дёргает Мина к себе. Целует, жёстко сминая губы. Жарко, властно. Он – доминант. Он – настоящий мужик, который не отпустит свою девушку вечером одну домой. Он любит Сонмина. Бесспорно. До дрожжи в коленях, до чертиков в глазах. До безрассудства, которое толкает на глупую слежку.
- Чо Кюхён, сейчас же прекрати, - голос строгий, уверенный. Сонмин расстроен, тем, что любимый ему совсем не доверяет. Зол.
Кюхён внимательно смотрит на своего парня. Видит, что тот отошел от минутного шока. Теперь он готов рвать и метать. Кюхён пытается притянуть к себе Мина, но получает сильный удар в рёбра и рассерженный взгляд.
- Нет, отстань. Детектив чёртов.
Кюхён начинает смеяться и сгребает Мина в объятья. Спрашивает о девушке. Сестра, конечно же. Те же пухлые щёчки, изгиб губ. Как он мог подумать что-то не то?..
Извинения тонут в интимных объятиях, глубоких поцелуях, в горячем шепоте. Кюхен, он такой - взбалмошный, яркий, дикий. Любимый. Один такой.
Кюхён тискает Мина, рассказывает о текущем деле. Пока Реук ходил выкидывать мусор, а Шиндон выискивал под столом сбежавший пряник, Чонун выпил остатки молока. Вздрогнул, когда услышал победный возглас Шиндона. Капли на воротнике. Поставил пакет на место. Увидел Вуки, вытирающего слёзы.
Ведь он мальчик очень чувствительный. Вот нервы и не выдержали при виде горячей сцены на лестничной площадке. Хёкдже не уследил за молоком, а Донхэ, который всегда ездил обедать к матери, остался в общаге.
При чём тут Кюхён?..
Шиндон слишком невнимателен, когда кушает, а Чонун впечатлён, а затем и занят своим Реуком, который, наконец-то, открылся ему. Все были слишком себе на уме, чтобы заметить Кюхёна, снующего по общаге с фотоаппаратом, в частности, по кухне.
Так фруктовое молоко спасает отношения и разжигает новые.
***
К вечеру страсти поутихли, и юный детектив оставил комнату и спустился в общую гостиную. Студенты сновали туда-сюда. Кто-то обжимался, кто-то читал, играл в шахматы…
Стоп. Обжимался?
Из самых глубин поднялся гнев. Чёрное месиво, застилающее рассудок. Кулаки сжимаются, дыхание становится прерывистым. На диване Мин. Рядом с ним расположился очаровательный парень, заигрывающий с ЕГО Сонмином. Только его. Как, чёрт подери, такое может происходить?!
- Кюхён? – кто-то дёргает его за рукав. Хёкдже. Воротник помят, зрачки расширены, губы слишком алые.
«О, - отстранённо думает Кюхён, - Донхэ таки объявился в общаге». Отвлёкшись, парень чуть не пропускает следующую реплику Хёкдже.
- Мин говорил, что ты ему ни разу не позвонил за два дня. А когда он вернулся, ты даже не заметил его. Он обижен, полагаю, - Хёкдже прослеживает взгляд Кюхёна и усмехается. - Этот парень – Донхва. Брат Донхэ, ты знаешь.
- А сам он где? – на автомате спрашивает Кюхён. В голове хаос.
- Он… - Хёкдже запинается, чуть краснеет, прячет глаза под чёлкой. - Вышел.
- Понятно, - Кюхён срывается с места. Бьёт по коленке Донхвы так, что тот подпрыгивает от боли и неожиданности. Кюхён ловит лукавый, но не испуганный взгляд Сонмина.
- Идём, пройдёмся.
Далеко они не уходят. Уж слишком Кюхён зол, а Сонмин отомщён. Уж слишком давно они не были так взбудоражены. Так уединены.
- Ай!
Сонмин царапает ладони о стену, но не позволяет себе шипеть или болезненно стонать. Кюхён – он такой. Опасный, беспощадный, возбуждённый. Это лучшее, что может себе представить Мин.
Получая от Кюхёна волны спокойствия, сменяющиеся буйством любви, граничащей с болью, страсти, граничащей с безумством, Сонмин любит и прощает, возвышая их отношения до невероятных высот.
Когда-нибудь при такой жертвенности с обеих сторон, они будут едины. Без слёз, без криков, без ревности.
Одним целым.
Автор: capitan_uepi
Бета: LeeMinka
Фэндом: Super Junior
Персонажи: Кюхён/Сонмин
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Юмор, Детектив, Повседневность, AU, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Они не виделись с Кюхёном целых два дня. Для Сонмина не было новостью то, что его парень до сумасшествия ревнив. До тёмных пятен перед глазами, до кровавых следов на ладонях, в крепко стиснутых кулаках...
Публикация на других ресурсах:
Текст вам, ссылка мне.
Примечания автора:
Предупреждение : необычный Кюхёно-Холмс, трын-трава. Нечто, что, я надеюсь, вам понравится.
Проглядывается некая парцелляция или обрывистость предложений... таков был план >=D
Enjoy.
ficbook.net/readfic/419895
Фруктовое молоко
Они не виделись с Кюхёном целых два дня. Для Сонмина не было новостью то, что его парень до сумасшествия ревнив. До тёмных пятен перед глазами, до кровавых следов на ладонях, в крепко стиснутых кулаках.
- Кюхён?
В ответ – тишина. Молчат приборы, стены, сам воздух. Его не было всего два дня. Сонмин идёт дальше по коридору. В квартире тускло. Пробивающиеся сквозь окна лучи солнца освещают пылинки, заполнившие пространство. Дверь в спальню закрыта, в холодильнике всё те же продукты, что купил пару-тройку дней назад Мин. Парень, сокрушённо вздохнув, выбрасывает жутко пахнущие остатки молока. Замечает игрушечный пистолет. В морозилке?... Ставит кастрюлю с водой на плиту. Всё-таки слишком тихо.
- Кюхён?
Он наверняка здесь. Сидит у себя в комнате. Или лежит, бездумно разглядывая потолок, скрестив пальцы и поджимая замёрзшие ступни. На голове бардак. Только Мин может уговорить этого остолопа заботиться о себе. Кюхён - он такой. Увлечённый, гений, гуляющий сам по себе. Отдельно от мира.
- БА-БАХ!
Сонмин замирает, но уже через секунду кидает ложку и быстрым шагом идёт в комнату своего парня. Медленно открывает дверь. Та не скрипит, приоткрывается и врезается во что-то. Дальше не поддаётся.
Кюхён не лежит. И даже не сидит. Ходит из одного угла в другой. Хмыкает, не замечает свалившийся стул. В комнате бардак.
- Кюхён?
Тот ничего не замечает, не прекращает своего занятия. Только поднимает голову и прикрывает глаза, шевеля губами.
- Что здесь происходит?
Сонмина здесь нет. Есть Кюхён и его мысли. Его работа. Психопат – так говорят. Мин, с расширившимися от шока глазами, разглядывает преобразовавшуюся в нечто комнату. Все стены занавешены фотографиями , бумажками и вырезками из популярных журналов. Взгляд вошедшего мечется от одного снимка к другому. Мин смотрит, и , наконец, замечает.
На рабочем столе лежит фотография. Она больше всех остальных, чище, аккуратней. На ней изображен Сонмин, который ярко и тепло улыбается миловидной девушке. Двоюродной сестре, которая приезжает к брату в лучшем случае раз в год. Только вот Кюхён этого не знает.
- Кю, не бесись, я могу всё объяснить… - начинает Сонмин и тут же цыкает, прикусывая кончик языка. Стоп. Нет. Ошибка. Разговор не может так начаться. Нельзя… поздно.
Кюхён резко останавливается и глядит прямо на Мина. Сканирует его, сверлит своим обжигающим тёмным взглядом. Хмыкает, срывается, продолжает ходить по комнате, что-то бурча себе под нос. В ход идут руки: одна вскинута в защитном жесте, вторая – перед грудью, словно Кюхён что-то кому-то доказывает. Взгляд не может остановиться, перебегая с одного предмета на другой. Обкурился?...
«Нет, - думает Мин, - не пахнет. За пару дней из этой душегрейки не выветрилось бы». Сонмин принюхивается и понимает: горит Кюхён, его мысли, жесты, горит комната и воздух. Мин абсолютно растерян. Сейчас – жалок.
Кюхён застывает. Как и был, с открытым ртом. Затем вдруг подлетает к Сонмину и смотрит на него сверху вниз. Кюхён всегда любил своё превосходство. Мнимое, ненастоящее.
Он берёт лицо Мина в ладони и сильно сжимает. Больно. На губах парня дыхание Кю.
- Ты ведь не понимаешь, да?
«Нет, - хочет ответить Мин, - нихрена не понимаю». Кюхён видит ответ в его распахнутых от страха и непонимания глазах. Начинает говорить.
- Хёкдже, мать его, обожает ягодное молоко, ты ведь знаешь. Итук тоже. На кухне в тот день зависал Шиндон. Но ты ведь знаешь, что Донхэ в этот же день обедал в университетской общаге? Это мог быть только Итук. Молоко пропало. Хёкдже зол на Донхэ. Но на ужин были фрикадельки! И Реук приготовил компот с джин-тоником. И никто, повторяю, НИКТО не заметил молочные капли на воротнике Чонуна! Так почему ты обедал с НЕЙ?!
Кюхён кричит и, всё так же сжимая Мина, отталкивает его так, что тот отшатывается и врезается в стену. Больно. В голове бардак. Упала стопка с дисками, на кухне шипит вода. Кюхён сошёл с ума. При чём тут Чонун?
Кюхён тяжело дышит, срывается, дёргает Мина к себе. Целует, жёстко сминая губы. Жарко, властно. Он – доминант. Он – настоящий мужик, который не отпустит свою девушку вечером одну домой. Он любит Сонмина. Бесспорно. До дрожжи в коленях, до чертиков в глазах. До безрассудства, которое толкает на глупую слежку.
- Чо Кюхён, сейчас же прекрати, - голос строгий, уверенный. Сонмин расстроен, тем, что любимый ему совсем не доверяет. Зол.
Кюхён внимательно смотрит на своего парня. Видит, что тот отошел от минутного шока. Теперь он готов рвать и метать. Кюхён пытается притянуть к себе Мина, но получает сильный удар в рёбра и рассерженный взгляд.
- Нет, отстань. Детектив чёртов.
Кюхён начинает смеяться и сгребает Мина в объятья. Спрашивает о девушке. Сестра, конечно же. Те же пухлые щёчки, изгиб губ. Как он мог подумать что-то не то?..
Извинения тонут в интимных объятиях, глубоких поцелуях, в горячем шепоте. Кюхен, он такой - взбалмошный, яркий, дикий. Любимый. Один такой.
Кюхён тискает Мина, рассказывает о текущем деле. Пока Реук ходил выкидывать мусор, а Шиндон выискивал под столом сбежавший пряник, Чонун выпил остатки молока. Вздрогнул, когда услышал победный возглас Шиндона. Капли на воротнике. Поставил пакет на место. Увидел Вуки, вытирающего слёзы.
Ведь он мальчик очень чувствительный. Вот нервы и не выдержали при виде горячей сцены на лестничной площадке. Хёкдже не уследил за молоком, а Донхэ, который всегда ездил обедать к матери, остался в общаге.
При чём тут Кюхён?..
Шиндон слишком невнимателен, когда кушает, а Чонун впечатлён, а затем и занят своим Реуком, который, наконец-то, открылся ему. Все были слишком себе на уме, чтобы заметить Кюхёна, снующего по общаге с фотоаппаратом, в частности, по кухне.
Так фруктовое молоко спасает отношения и разжигает новые.
***
К вечеру страсти поутихли, и юный детектив оставил комнату и спустился в общую гостиную. Студенты сновали туда-сюда. Кто-то обжимался, кто-то читал, играл в шахматы…
Стоп. Обжимался?
Из самых глубин поднялся гнев. Чёрное месиво, застилающее рассудок. Кулаки сжимаются, дыхание становится прерывистым. На диване Мин. Рядом с ним расположился очаровательный парень, заигрывающий с ЕГО Сонмином. Только его. Как, чёрт подери, такое может происходить?!
- Кюхён? – кто-то дёргает его за рукав. Хёкдже. Воротник помят, зрачки расширены, губы слишком алые.
«О, - отстранённо думает Кюхён, - Донхэ таки объявился в общаге». Отвлёкшись, парень чуть не пропускает следующую реплику Хёкдже.
- Мин говорил, что ты ему ни разу не позвонил за два дня. А когда он вернулся, ты даже не заметил его. Он обижен, полагаю, - Хёкдже прослеживает взгляд Кюхёна и усмехается. - Этот парень – Донхва. Брат Донхэ, ты знаешь.
- А сам он где? – на автомате спрашивает Кюхён. В голове хаос.
- Он… - Хёкдже запинается, чуть краснеет, прячет глаза под чёлкой. - Вышел.
- Понятно, - Кюхён срывается с места. Бьёт по коленке Донхвы так, что тот подпрыгивает от боли и неожиданности. Кюхён ловит лукавый, но не испуганный взгляд Сонмина.
- Идём, пройдёмся.
Далеко они не уходят. Уж слишком Кюхён зол, а Сонмин отомщён. Уж слишком давно они не были так взбудоражены. Так уединены.
- Ай!
Сонмин царапает ладони о стену, но не позволяет себе шипеть или болезненно стонать. Кюхён – он такой. Опасный, беспощадный, возбуждённый. Это лучшее, что может себе представить Мин.
Получая от Кюхёна волны спокойствия, сменяющиеся буйством любви, граничащей с болью, страсти, граничащей с безумством, Сонмин любит и прощает, возвышая их отношения до невероятных высот.
Когда-нибудь при такой жертвенности с обеих сторон, они будут едины. Без слёз, без криков, без ревности.
Одним целым.
@темы: Eunhyuk, PG13, Kyuhyun, Sungmin, fanfiction